Говорят, они ничего не умеют и не знают. Не слышали Мусоргского, не читали Генри Джеймса, они вообще не читают и, как следствие, не пишут, даже не разговаривают, общаются при помощи двух-трёх жестов. Плодятся и множатся. Вот их кормить нужно. А он и знал, и слышал, и читал… «Мочиться под себя, из строя не выходить!» Вот что он должен был знать, а не это всё… К ним нужно идти через болото, от которого сильно смердело. Точно такое же он проходил вчера, когда страна прибавила в весе, проглотив часть востока. Позавчера жирок отложился в районе севера. Три дня назад стал шире запад. Ему восемнадцать, везде поспеет. Он шёл теперь на юг. Говорят, там ещё много кого, их тоже можно в своё лоно. А почему нет? Они, разумеется, против всех наших законов, они не будут учиться, но они готовы принять от него еду. Главное, чтобы он дошёл. Самому остановиться и поесть?.. Но ведь тогда он опозорит честь, а она превыше всего. Превыше его голода и жажды. Ему всего восемнадцать, и он ещё успеет. За ним следило Око. Он знал, что оно следило. Оно было на затылках у тех, кто шёл впереди. Оно было с тылу, где остался этот монстр, чьи длинные щупальца хватали всё, что ослабло, от чего шёл запах стыда и рабства. Этот длинный нос, что чуял, откуда потянуло страхом, куда послать тех, кто должен, кто всё ещё должен, кому посчастливилось быть у лона. Он решил посмотреть по сторонам… Силы небесные! Трава выросла! Вдвое больше него теперь. Когда же она успела?.. То-то он чувствовал, что идти почему-то сложнее стало. Думал, его ноги проваливаются в глубокий ил, думал, водоросли хватают за его сапоги… А оказалось – трава выше. В два… нет, в три, во много раз выше теперь стала. Может, какая-то особенная трава? Хотелось есть. А ещё больше пить. Его зубы на ходу ухватили стебель травы, челюсти, отвыкшие жевать, с непривычки заболели. Нет, трава обычная. Когда же она успела?.. В талии стало легче, сейчас без штанов останется ведь… Почему он не ел, а страна росла? Сам-то он становился тоньше, меньше (изящнее?), так и страна по законам физики должна была усыхать, а не расти… Он нёс их общую честь, он ведь и есть страна, разве нет?.. Кто-то приглушил свет. Болотная муть в пузырившейся зеленоватой цвели стала почти неразличимой. Должно быть, наступала ночь. Он поднял голову, всего на секунду убрал винтовку в сторону… Это трава! Она выросла и сплелась там, где раньше он видел небо! Когда же она успела?.. Который час? Который год?.. Ему не уточнили, до какой весны нести ответственность за чудище, которое не от его обжорства разрасталось по синему шарику земли. Забыли! Как же они так могли? Сколько ещё идти? Пока монстра не станет видно с любой точки планеты?.. Один из тех, кто шёл впереди, обернулся и кинул довольно брезгливый взгляд. – Ты чего увязался, дед? Он посмотрел за спину, никакого деда там не было, он замыкал пехотный отряд. – Иди отсюда, не хватало ещё, чтоб ты нас выдал. – Да я же с честью иду… Молодчик показал крепкие зубы. – Пошёл вон, я тебе говорю! Это приказ! Он остановился, ему и самому было тяжело продолжать идти. Остальные, чьи спины он видел, прокладывали путь с такой лёгкостью, что через секунду-другую пропали за невидимой чертой. Он огляделся. Как он тут оказался? Слабая рука потянулась за спичками. Вторая – такая же слабая, она начала дрожать – держала над ним винтовку. Он взял спичку в зубы, провёл по её головке бочком коробка. В болотистой тишине родился и замигал огонёк. Та же рука помешала в воде и разогнала кашу из плесени, поверхность на какой-то миг стала чистой… Кто там? Какой-то старик! Наверное, утопленник! Болото его выплюнуло… Постойте-ка… Он уронил спичку, стало темно. Та же рука коснулась лица. Кто это? Глаза сквозь мрак взглянули на руку. Вся в морщинах, она рябила какими-то пятнами, как у стариков, пальцы выкрутило артритом, охватило дрожательным параличом… Он понял… Стариком из болота был он. Его выплюнули, отрыгнули с честью. Он был испит, костляв, в его теле уже не за что было ухватиться мечтам и стремлениям… Он понял – он не имел значения. Не имел веса ни в своей стране, ни теперь уже в своём теле, а на всё, что имел – знания, мечты, стремления, – мог помочиться, не выходя из строя… Зловоние… Он начал разлагаться. Пахло мочой… всё, что от него осталось… Нет, это сзади… оттуда вдруг засветило солнце… Он, уже перепуганный, медленно повернулся. Там сидел монстр, из его набитого пуза кто-то кричал о помощи, кого потом тоже извергнут из желудка дряхлым стариком. Чудище подняло веки. Глаза были настолько велики, что не видели его под своим исполинским носом. Гигантские уши не слышали, о чём он просил. Внезапно пасть разверзлась, и голос девятнадцатилетнего норвежца произнёс: – Из-за таких, как вы, всё рушится. Общество начинает гнить, когда в него попадаете вы с вашим эгоизмом и трусостью. Из-за вас губится командный дух. – Послушайте! – пискнул этот комар. – Я слушал оперу, учился живописи, читал книги. Разве это всё не имеет значения?.. А голос, став объёмнее, вскричал: – Мочиться под себя! Вот что ты должен! Он упал, почувствовал влагу, стало холодно. Вокруг всё почернело, закружило, траву выдернуло и унесло ненастьем… Оставались только он в своей луже и этот монстр, которого на его глазах стало разносить во все стороны. И вскоре эта плоть уже душила его, он задыхался и плакал под ней, а кричать уже не было сил… Бульденеж очнулся. Под ним была лужа, стоял запах мочи. Слёзы на лице – поначалу он их не заметил. Мучила тяжесть в голове, во рту была горечь.