«…Барбара поняла, что нужно действовать. Ей на глаза попался вентилятор рядом с ванной. Она включила его, набрала воды с кровью в ладони и плеснула на шнур. Электричество выбило. Далее – сплошная игра. Крик, который она сама придавила своей ладонью, крушение мебели, она даже умудрилась разбить чем-то люстру. Когда доктор нащупал её в темноте, она стала отбиваться, чтобы создать иллюзию драки с кем-то. Даже выбила окно. Всё это она делала лишь для того, чтобы Патрик, стянув с меня очки, вытащил револьвер из кармана доктора и не дал Бульденежу высказать его обвинение…» В голове всплыла та сцена. Томпсон всё слышал и кое-что мог видеть. Если бы не его идиотское положение пациента в отключке… «…Бульденеж всё же успел произнести слово перед смертью. Кстати, вы не задумывались, почему он использовал последние силы, чтобы сказать нам про эскиз, вместо того чтобы просто назвать убийцу?..» Прикинув пару вариантов, Томпсон от них отмахнулся. Зачем сейчас-то ломать голову? «…Потому что мы бы не поверили. Вернее, не поняли бы. Потому он велел искать то, что указало бы на личность убийцы…» – Дилан! Возьми у папы корзинку! Она в багажнике! Скажи, что мы у камней! «…Похоже, тогда Барбара что-то переосмыслила. Были ли у неё чувства к доктору, или же у неё были чувства к его деньгам – мы не узнаем теперь. Но она ясно поняла, что следующей жертвой могла стать она. Узнай Патрик о её намерениях, он бы прикончил её при первом же случае. И она решила действовать первой. Она думала убивать ножом, но затем в процессе, видимо, решила, что кухонный нож вызовет к ней подозрения. Тогда она вспомнила о топоре. Она и тут схитрила – ступала чётко по следам Бульденежа, чтобы следы к сараю мне показались свежими. Она всё ещё защищала Патрика. Для чего – объясню чуть ниже. Перед этим она взяла из комнаты Ольги эскиз с нарциссом. Вооружившись, она выманила доктора из гаража, поскрипывая снегом, а затем, оставшись с Патриком наедине (он не мог не открыть собственной матери), воткнула топор в его череп. Потом оторвала кусочек бумаги и зажала между пальцами сына. Так она подбросила новый ложный ключ к разгадке…» Мимо пронёсся Дилан с корзинкой из багажника. За ним тянулся шлейф пыли. Томпсон поглядел ему вслед. А сам думал: «Зачем покрывать Патрика, когда он уже мёртв?» «…Как и обещал, объясняю. Барбара, несмотря на свою непривлекательную внешность, была довольно умна и действовала, опережая не только Патрика, но и доктора. Третьим фальшивым ключом был вентилятор. Как только она вернулась в дом после убийства в гараже, она поставила вентилятор туда, где стоял доктор в момент, когда погас свет. Это был запасной план на случай, если всё пойдёт не так, как она хотела. Так и получилось. Барбара попыталась соблазнить доктора, а когда ничего не вышло, разыграла передо мной небольшую сценку на кухне. Она увидела меня в отражении стекла, взяла стакан, притворилась, что, глядя на него, что-то поняла, затем демонстративно заметила меня и объявила, что теперь всё знает и расскажет об этом полиции…» Томпсон закинул ногу на ногу. «…А сама выкрала револьвер, пока доктор спал, сожгла, но не до конца рисунок с нарциссом, чтобы можно было решить, что там подброшенная ей фиалка, поскребла кончик ключа обо что-то металлическое, кинула в угли петарду, которую взяла из камина в гостиной, заперлась, оделась и выстрелила из максимально неудобного положения руки, чтобы её смерть сочли за убийство, замаскированное под самоубийство…» Страшная женщина Барбара. «…На кого указывали все улики? На доктора. Одна яснее другой. Барбара мстила за сына, за дочь и за себя. Её слова – “…обратите внимание, как душа в теле, которое вам противно, искренне ждала вас эти годы…» – полагаю, они были не только о себе, но и о Саре, и о Патрике. Они все желали его…” Страшная женщина. Страшная! «…Я надеюсь, что не утомил вас. Больше не стану. На этом конец…» Томпсон покачал головой. Обвинение, которого он ждал, так и не высказано. Адам не винит его в смерти Урсулы? Для него это просто шахматная партия с потерей пяти фигур? И всё же с чего он решил… «…P. S. Вы спрашиваете, как я узнал, кто вы?..» Час от часу не легче! «…в детстве, когда я играл в сыщика, я лепил себе из снега помощника, надевал ему дедову фуражку и притворялся, что мы на службе у короля Хокона Седьмого…» Это тёплое воспоминание вызвало ухмылку. Все дороги ведут в детство. «…пока вы гуляли по краю утёса, я испытал свои собственные переживания на экзистенциальном уровне. И подозреваю, то же самое случилось и с Ольгой. Она вас вычислила. Её чёрная воронка… Бульденеж предположил, что это лестница в монастыре – вероятно, первое, что она там запомнила. А привёл её туда кто-то из ваших сослуживцев. Он привёл её в «ад», который она вспомнила при взгляде на вас в тот вечер. Что именно выдало в вас полицейского, не имею представления и не берусь пытаться угадать…» Он посмотрел на людей внизу, что-то защемило в груди. Джеффри Томпсон поднялся, ветер тут же запустил в его волосы свои пальцы и потрепал. Как тепло на юге… Как безмятежен пляж во время отлива… Как просты и притягательны люди! Это могла быть и его жизнь тоже… Он докурил, его охватили неясные мысли о вдове, что снова и снова опаздывала на поезд, от которой у него остался милый шрам на шее. Как будто он и был ею. Ему недавно стукнуло тридцать шесть. Мог он в тридцать шесть перестать опаздывать? В горле защекотало. Томпсон прокашлялся. Чтобы как-то отвлечься, он решил спуститься на пляж и пройтись босиком, а перед этим он прочитал последние слова в письме. «…Берегите себя и хорошего вам дня! Искренне ваш, Адам Карлсен».