Потянувшись через весь стол, Амара ставит перед Феликсом кошельки, которые несли Филос и Ювентус. Ей становится дурно, когда Феликс начинает пересчитывать деньги, запуская пальцы в монеты, накопленные с таким трудом. — Для первого платежа слишком мало. — Феликс резко вскидывает глаза. — Где остаток суммы?! Амара поднимается с места и обходит стол. Феликс с трудом скрывает удивление, которое возрастает с каждым шагом Амары. Когда она оказывается совсем рядом, он встает. Раньше Амара никогда не подходила к нему так близко по собственной воле. Феликс неотрывно смотрит ей в глаза; в эти минуты ни ей, ни ему не ясно, кто из них хищник, а кто — жертва. Амара достает из-под платья кошелек, еще хранящий тепло ее кожи, и швыряет его на стол, сняв шнурок через голову. Затем она наклоняется вперед и, не отводя взгляда и не закрывая глаз, целует Феликса в губы. В этом поцелуе нет нежности и тем более страсти: огонь ненависти горит в Амаре жарче, чем огонь влечения. Феликс не закрывает глаз и не пытается коснуться Амары, но она чувствует, что у него учащается дыхание. Ей вспоминаются слова Фабии: «Мне всегда казалось, что Феликс влюблен в тебя». Полагаться на старухину болтовню слишком рискованно. — Я скучала, — выдыхает Амара, когда их с Феликсом губы расплетаются. И прежде чем Феликс успевает хоть что-то сказать, она разворачивается и выходит из комнаты. Флоралии Глава 11 Она стояла на берегу без одежды, осыпаемая насмешками покупателей; они осматривали каждую часть ее тела — и пробовали на ощупь. Сенека Старший. Контроверсии, 1.2 Невольничий рынок в Помпеях куда меньше огромного рынка в гавани Поццуоли, где Феликс купил Амару с Дидоной, но при виде того, как на помост выставляют человеческий товар, у Амары сжимается сердце. Запах множества потных, немытых тел почти перекрывает морскую свежесть, хоть и доносится издалека. Стоит волшебный день: волны в солнечном свете поблескивают серебром, а у горизонта разливаются синевой. В центре гавани высится богиня любви: она невозмутимо стоит на колонне посреди брызг и пены, из которой когда-то и родилась. Венера Помпейская бдит за своим городом, повернувшись к невольничьему рынку спиной, и не видит этого омерзительного зрелища. Но до ушей Афродиты наверняка долетают голоса торговцев, выкрикивающих цены, хриплый смех и ожесточенные споры. Амара чувствует, как вокруг нарастает напряжение: оно висит в воздухе, словно дым от дров, которые вот-вот разгорятся. Амара смотрит на Друзиллу. На красивом лице подруги нет ни малейшего признака стеснения или беспокойства. Но ведь Друзиллу в последний раз продали еще совсем ребенком. Быть может, она этого даже не помнит. Воспоминания Амары, напротив, так свежи, что в висках у нее стучит кровь, а глубоко в груди просыпается боль. Друзилла с улыбкой поворачивается к Амаре. — Я велела Иосифу, чтобы для нас приберегли несколько человек, пока их не облапали сутенеры, — говорит она. — Он проверит, хорошо ли о них отзывались прежние владельцы. Британника, идущая рядом с Амарой, вздрагивает. Нагретое ярким апрельским солнцем лицо британки раскраснелось и покрылось капельками пота. Амаре кажется, что Британника слишком взволнована. Наверное, в качестве охранника нужно было выбирать Филоса. Амара устремляет взгляд прямо перед собой. Недавно привезенных рабов без лишних церемоний расставляют рядами в тени ближайшего корабля. Кто-то из женщин рыдает не скрываясь, а одна из них даже пытается сопротивляться, когда у нее со спины сдергивают покрывало. Торговцы расхаживают из стороны в сторону, развешивая людям на шеи таблички, на которых значится имя, страна происхождения и история порабощения. Покупатели, раскрыв рты, таращатся на живой товар, а иногда даже щупают безответные тела, выставленные на продажу. У Амары при виде всего этого по коже пробегают мурашки и в памяти воскресают давно забытые картины. Как Дидона — тогда еще незнакомка — взяла Амару за руку, когда они оказались рядом на рынке в Поццуоли. Друзилла замечает своего эконома Иосифа, который машет ей, стоя возле одного из торговцев. Он, должно быть, обо всем договорился. — Все готово. — Друзилла направляется прямиком к Иосифу. На мгновение Амаре кажется, что она не сможет пойти за Друзиллой, не сможет больше ни на шаг приблизиться к рынку. Ее охватывает безрассудный страх того, что стоит ей приблизиться к шеренге рабов, как какой-нибудь торговец сорвет с нее плащ, и тогда ей придется стоять на помосте голой и она снова станет товаром. — Я пойду с тобой. — Британника, морщась от солнца, косится на Амару. — Пойдем, пойдем. Я тоже иду. Амара берет Британнику за руку, испытывая одновременно стыд и благодарность, ведь сама она свободна, а Британника — нет. — Я тебя никогда не продам, клянусь, — с жаром произносит Амара. — И освобожу тебя, как только смогу это сделать по закону. Обещаю. — Я это знаю, — отвечает Британника таким тоном, словно ничего другого от подруги и не ждет. Чувство стыда в душе Амары лишь усиливается. Когда Друзилла, Амара и Британника подходят к Иосифу, тот уже торгуется от имени своей госпожи. Продавец кивает Амаре, приглашая ее присоединиться, но она не может смотреть ему в глаза. Ее взгляд скользит по его рукам. Потемневшая и огрубевшая от солнца кожа, унизанные кольцами пальцы. Амара может вообразить, как эти руки прикасаются к рабам, как тащат и бьют их и как их владелец испытывает от этого законное, по его мнению, наслаждение. Амара так крепко сжимает ладонь Британники, что, наверное, делает ей больно, но британка не подает виду. — Амара, — говорит Друзилла. — Я спросила: что ты об этом думаешь? — Прости, не могла бы ты все повторить? — Две флейтистки из Греции или кифаристка из Карфагена. Это лучшее, что нам могут предложить. Виктория может петь и под флейту, и под кифару, но если флейтисты стоят своих денег, то лучше взять их. — Флейта или кифара… — бормочет Амара. — Даже не знаю… Иосиф перекидывается парой слов с торговцем, и тот уходит за женщинами. Они стоят не в общем ряду, а чуть в стороне; рядом с ними — стройный юноша, который мучительно напоминает Амаре Филоса, но, взглянув на него еще раз, она понимает, что ей показалось. Перед Друзиллой и Амарой выстраиваются три женщины. Кифаристка с красными, заплывшими глазами держится особняком. Она то и дело пытается прикрыться, но торговец силой заставляет ее убрать руки от тела. Амара думает, что ее, вероятно, украли, как в свое время Дидону. Глядя на флейтисток с безжизненными, непроницаемыми лицами, Амара узнает в них себя, стоящую на невольничьем рынке. Эти девушки вряд ли когда-то были свободными. — Мне кажется, лучше взять двоих, — шепчет Друзилла. — Посмотри, как они хороши. Если, конечно, умеют играть. Амара снова переводит взгляд на флейтисток и на этот раз смотрит на них глазами Друзиллы. Она представляет, как девушки выступают на ужине перед Руфусом и Квинтом, гармонично вписываясь в домашнюю обстановку и приумножая веселье. Зарабатывая деньги, которые Амара отдаст Феликсу. — Может, попросим их что-нибудь сыграть? Друзилла кивает. Иосиф вновь что-то говорит продавцу, который уходит за флейтами. Амара замечает, что кифаристка наблюдает за происходящим круглыми, отчаянными глазами. — Или, может, возьмем сразу троих? — спрашивает Амара, внезапно испугавшись оставлять девушку одну. — Сомневаюсь, что мы можем себе это позволить, — тихо отвечает Друзилла. И это правда. Большая часть расходов за сегодняшнюю покупку ложится на плечи Друзиллы. Амара же отдала подруге не деньги, а несколько своих украшений, договорившись с Друзиллой, что та время от времени будет одалживать их Амаре, чтобы у Руфуса не возникло подозрений. Вернувшись, торговец вручает девушкам инструменты и грубым жестом приказывает им играть. Как только продавец отводит глаза, одна из флейтисток посылает ему полный отвращения взгляд. Рабыни начинают играть, и музыка заглушает рыдания, крики и прочие мерзкие звуки рынка. Флейтистки исполняют простейшую мелодию, но Амаре с Друзиллой сразу становится ясно, что девушки прекрасно владеют инструментом и умеют двигаться. Вместе с Викторией у них наверняка получится очаровательное трио. Амара вспоминает, в какой восторг пришел Эгнаций, когда они с Дидоной впервые выступали перед ним на прошлогодних Флоралиях, и прикидывает, сколько он заплатит, когда увидит флейтисток. Постепенно к Амаре возвращается уверенность, и она принимается разглядывать тела девушек, раздумывая, какую выгоду они могут ей принести. Когда музыка стихает, Друзилла подзывает Амару к себе, чтобы обсудить покупку подальше от торговца. — Думаю, надо брать флейтисток, — шепчет она. Амара согласно кивает. — Ты уже сказала Иосифу, сколько мы можем потратить? — Конечно. А если продавца эта сумма не устроит, вернемся в другой день. Здесь все время появляются новенькие. Они возвращаются к Иосифу и Британнике. По тому, как Друзилла склоняет голову, ее эконом понимает, что госпожа решилась на покупку. Пока мужчины торгуются, Амара не может оторвать глаз от флейтисток, гадая, что они обо всем этом думают. Она вновь вспоминает, как сама стояла на невольничьем рынке и по глупости радовалась: лицо Феликса показалось ей приятным и он выгодно отличался от других покупателей тем, что не распускал руки. Амара тогда не понимала, что под этой личиной скрывается лишь желание Феликса самым тщательным образом изучить товар. Как оценить тело женщины, если она вся сжалась? Ни одна из флейтисток не смотрит на Амару в ответ; взгляд девушек обращен куда-то вдаль. Амара читает их имена на табличках. Феба. Лаиса. — Откуда вы родом? — обращается Амара к Лаисе по-гречески. — Из Афин, — с неискренней улыбкой отвечает Лаиса. У нее такой же акцент, как у Менандра, человека, которого Амара когда-то любила, но бросила ради Руфуса. Амара хочет сказать, что ее тоже привезли из Аттики, но, заглянув в безжизненные глаза Лаисы, решает промолчать. Пока что Амара для Лаисы — очередная владелица, которая станет обращаться с ней жестоко или холодно. И Амара не может быть в ответе за мужчин, которых Фебе с Лаисой придется развлекать. Видимо, Амара недалеко ушла от своего бывшего хозяина. И пока эта горькая мысль не упрочилась в сознании, Амара представляет Феликса, который сидит в красном кабинете и требует вернуть долг. «Либо они, либо я, — говорит она себе. — Любой на моем месте поступил бы точно так же». Иосиф с торговцем сходятся на четырех тысячах сестерциев за пару флейтисток — это меньше суммы, на которую рассчитывала Друзилла, да и Амара отдала куда больше, когда выкупала своих подруг у Феликса. И хотя Амара ничего не смыслит в торговле людьми, она понимает, что это хорошая цена. Иосиф протягивает продавцу задаток — набитый монетами кошелек — и подписывает договор о том, что выплатит остаток в установленный срок. Затем начинаются споры о том, могут ли Друзилла с Амарой забрать девушек прямо сейчас. Иосиф стоит на своем, угрожая отобрать задаток. В конце концов Друзилла и Амара становятся хозяйками Фебы и Лаисы. Вшестером они мимо помостов направляются в сторону центра города. Иосиф и Британника идут по обе стороны от только что купленных девушек. Их закутали в плащи, ведь пробираться по улицам в полуголом виде — настоящее унижение. Амара с Друзиллой идут чуть впереди. — Ты отлично держалась, — Друзилла шепчет так тихо, что Амара еле разбирает слова. — Со временем становится легче. Амара бросает взгляд на лицо Друзиллы. Оно все так же гладко и невозмутимо. — Если богам будет угодно, эти девушки, как и мы, обретут свободу, — продолжает Друзилла. — Те, кому суждено подняться, поднимаются. Свет ударяет Амаре в глаза, словно волна, бьющаяся о стены гавани. По правую руку раскинулось буйное море — прекрасное, но коварное, оно поблескивает на солнце. Амара вспоминает свою подругу Крессу, которая утопилась в этой бухте, решив, что лучше покончить с собой, чем жить под властью Феликса. Так тяжело ей было смириться с потерей еще не родившегося ребенка. Амара могла бы поверить, что ее счастливая судьба предопределена заранее, но не может себе этого позволить. — В том, что я свободна, есть и твоя заслуга, — отвечает она. — Ты убедила меня попросить у Руфуса, чтобы он меня выкупил. Друзилла едва заметно снисходительно пожимает плечами. — Ты тогда уже решилась на это, — говорит она. — Я поняла это по твоим глазам в нашу первую встречу. И по его глазам тоже все было ясно. Я еще никогда не видела Руфуса таким влюбленным. Амара молчит, вспоминая все, что узнала о любовнике за прошедшее время. В городе стоит изнуряющая жара. Дом Амары находится на другом конце Помпеев от гавани, и когда компания оказывается у золотой двери, то у хозяйки со лба стекает пот. Даже Друзилла кажется измученной. Все шестеро входят в прохладный полумрак атриума. Амара моргает, чтобы глаза привыкли к тусклому свету, как вдруг ее заключает в объятия выбежавшая из сада Виктория. — Вы нашли их! — восклицает она, с любопытством глядя на Фебу и Лаису. — Да, вот они. — Какие прелестные! — Виктория улыбается новеньким. Амаре под взглядом Друзиллы становится неловко. Викторию не взяли на рынок из-за ее неясного положения: она застряла где-то между рабыней и свободной женщиной. У нее нет патрона, и к тому же на ней висит огромный долг перед Феликсом, поэтому ей придется зарабатывать себе на жизнь вместе с флейтистками. Мужчины, перед которыми выступают три женщины, вряд ли станут разбираться, чем они отличаются друг от друга с точки зрения закона. Феба и Лаиса теснятся у бассейна. Потрясение от продажи уступило на их лицах место тревоге. — Вы, наверное, голодны, — обращается к ним Амара. Девушки неуверенно переглядываются. Феба облизывает губы. — Не беспокойтесь, пожалуйста, — с сильным акцентом отвечает она на латыни. — Нам бы только воды.