— Ты же не об утраченной чести горюешь, верно? — спокойным тоном спрашивает Филос. Он обнимает ее за плечи. — Я сам не могу ей похвастаться. — Я не это имела в виду. — Я знаю, — шепчет Филос, поглаживая Амару по спине, — он и раньше делал так, когда воспоминания об ее темном прошлом просачивались между ними. Его размеренная ласка успокаивает так же, как стук его сердца. Амара дышит спокойнее. Она представляет, что бы она чувствовала, будь Филос ее семьей, принадлежи он ей: — Разве ты никогда не думаешь о том, что мы могли бы быть вместе? — Честно говоря, я пытаюсь этого не делать. Амара откатывается от него, чтобы видеть его лицо: — Но почему? — Амара. — Он выдыхает с ноткой раздражения. — Дело не в моей любви к тебе. Подумай о том, как мало у нас власти над судьбой. Когда-нибудь, если нас не поймают, Руфус потеряет интерес к тебе или выставит меня. Это неизбежно. И я либо сойду с ума, думая обо всей этой боли, что собирается на горизонте, либо буду благодарен Фортуне за те счастливые дни, что она жалует нам. Нет никакого смысла в том, чтобы планировать будущее, которым ты не распоряжаешься. — Я не испытываю благодарности, — говорит Амара, сама удивившись силе своего гнева. — Нельзя сиднем сидеть и надеяться, что Фортуна повернет колесо за тебя! Что за оправдания? Нужно схватить ее и принудить к этому. Ее вспышка только веселит Филоса, но сейчас Амара не поддается его ласкам и поцелуям. — Я серьезно! — говорит она, чуть не забывшись и не повысив голос. — Ты умнее Руфуса, я умнее Руфуса. Почему бы нам не подумать над тем, как тебе освободиться? — Ты так говоришь, потому что родилась свободной. Я не представляю, каково это. — Ты можешь представить. Ты знаешь, каково это. Когда ты читал Гомера в саду, а другие дети ненавидели тебя за то, что ты умнее их. Тогда же ты чувствовал, что имеешь право на то, что есть у них, не правда ли? И чего в самом деле мы просим, чтобы Парки даровали нам? Чтобы ты мог чуть больше распоряжаться собственной жизнью. Я не призываю тебя метить на лавры императора. Кажется, страстность ее речи изумила Филоса. — Ты так сильно хочешь за меня замуж? Амаре приходится приложить усилия, чтобы не рассмеяться. — Не волнуйся, дело не в этом. Если ты получишь свободу и оставишь меня, то пусть будет так. — Какое-то время она молчит, тем сильнее ощущается благородство, заключенное в ее словах. — Хоть я и не утверждаю, что я не разозлюсь. На этот раз смеются оба, вернее, их плечи трясутся в тишине, что в их случае сойдет за смех. Амара чувствует, что твердость вновь покидает ее, и обвивается вокруг Филоса так, что почти каждый кусочек ее кожи касается его. Но даже этой близости ей недостаточно. Амара чувствует, как рубцы у него на груди вжимаются ей в щеку. — Ты правда меня любишь. — Филос шепчет, и поэтому трудно сказать, спрашивает ли он или констатирует очевидное. — Нет, — отвечает Амара, прижимаясь к Филосу еще крепче. — Я тебя терпеть не могу. Глава 21 Смотри, мальчик-раб, чтобы вода омывала ноги, а салфетка стирала капли и чтобы наши полотна покрывали диван. Надпись в обеденном зале в Помпеях Утро Амара проводит в Венериных термах. На этот раз она здесь не для того, чтобы побеседовать с Друзиллой, а скорее затем, чтобы найти новых клиентов. После того как на Флоралиях ее провезли по городу в колеснице, общественное положение Амары — а заодно и ее скандальная репутация — значительно возросли. Пусть ей никогда не стать уважаемой женщиной, но в глазах общества ее теперь уж точно окружает аура богатства. Юлия вдруг стала необычайно дружелюбной и теперь выступает отличным посредником, знакомя ее с женщинами, которым может понадобиться финансовая помощь, под видом светского общения. Завершив свои дела, Амара и Юлия сидят рядом во дворе, потягивая разбавленное вино. Жар майского солнца дает о себе знать даже в такой ранний час, и Амара рада, что сидит под тенью колоннады. — Милая девочка, — говорит Юлия, имея в виду молодую жену, которая только что ушла от них. — Жаль только, что такая сорока. Хотя не тебе на это жаловаться. — Спасибо, что познакомила нас. Юлия только отмахивается, на ее руке поблескивают золотые кольца. — Внешность недолговечна, как и любовники. А набитый монетами шкаф еще ни одну женщину не довел до слез. Так говорила моя дорогая матушка. Ты точно снискала бы ее одобрение. Мне приятно видеть, что ты разумная девочка. Никогда не позволяй мужчинам убеждать тебя, что деньги — это неромантично. Амара улыбается, вспоминая свои легкомысленные свидания с Филосом, — такое поведение вызвало бы у Юлии только презрение. — Да здравствует прибыль. Это было написано над входной дверью в доме, где я жила раньше, — сказала она, решившись так намекнуть на бордель. — Я хорошо усвоила урок. Юлия смеется. — Да здравствует Руфус в твоем случае, — говорит она с задорным блеском в глазах. Амара невольно смеется в ответ. Юлия умеет обезоружить любого собеседника, сделав так, чтобы он почувствовал себя самой важной персоной в компании. Из нее бы получилась великолепная куртизанка, но, насколько известно Амаре, Юлия вообще не интересуется мужчинами. — Теперь ты точно расцветешь, — произносит Юлия, глядя Амаре прямо в глаза. Амара смотрит в ответ, ей любопытно. Юлия вскидывает брови и улыбается; возможно, ее забавляет, что Амара не отводит взгляд. — Поверить не могу, что ты до сих пор ни разу не навестила меня в моем доме, — говорит она. — Я живу со вдовой моего племянника, Ливией. Уверена, вы друг другу понравитесь. — Я не знала, что у тебя есть племянница, — отвечает Амара. — Для меня было бы честью познакомиться с ней. — Тогда идем. — Юлия встает и, прежде чем пойти дальше, быстро проводит рукой по плечу Амары. — Я тебя представлю. Амару впервые пригласили на частную территорию имения Юлии, и она понимает, какой чести удостоилась. Она идет следом на почтительном расстоянии, вдыхая запах лаванды; она знает, что эти побеги используются для ароматизации воды в бассейнах. Сад Юлии, который она только мельком видела из окон купальни, оказывается еще роскошнее, чем она себе представляла. По центру, под сенью деревьев, проложен длинный канал, и Амара видит извивающихся в воде серебристо-серых угрей. — Ливия, дорогая, смотри, кого я привела. Амара ожидала увидеть молодую женщину, может, даже почти девочку, но та, что поднялась со скамейки в тени колоннады, выглядит даже солиднее своей тетки. — Кто это? — властным тоном вопрошает она и, выйдя на солнце, прикрывает глаза рукой. — Адмиральская вольноотпущенная, Амара. Девочка, про которую я тебе говорила. — Та гречаночка Плиния? О, какая радость! — Ливия лучезарно улыбается Амаре, в ее взгляде читаются любопытство и задор. — Я чуть не умерла от смеха, когда Юлия рассказала мне о тебе. Как тебе вообще удалось привлечь его внимание? Я и подумать не могла, что Плиний в состоянии оторвать глаза от свитка и заметить женщину. Амара слегка краснеет, не зная, как ответить так, чтобы не оскорбить благодетеля. — Я читала ему. Ливия откидывает голову назад и разражается смехом, подобно мужчине, совершенно не думая о том, как она выглядит в этот момент. — А ты опасное создание. — Она берет руку Амары и сжимает ее. — Я настаиваю, чтобы ты рассказала мне все в подробностях. Ливия тащит Амару на скамью, нетерпеливо махнув Юлии. — Во имя Венеры, ты не думала послать за вином? Юлия вскидывает брови, но, к удивлению Амары, повинуется надменному требованию Ливии и жестом отдает приказ одному из ожидающих неподалеку слуг. — Поверить не могу, что Юлия все это время тебя прятала, — продолжает Ливия, дружелюбно глядя на Амару, прежде чем вскинуть брови и искоса глянуть на свою тетю. — Хотя, может, и могу. Юлия смеется: — Теперь я ее привела, дорогая, так что не злись уж очень сильно. — Вы обе хорошо знаете Плиния? — спрашивает Амара, слегка смутившись от подтруниваний, не понимая, над кем именно они смеются. — Он добрый друг Юлии, — отвечает Ливия. — Да и я старикана очень люблю. Так что не тревожься, любовь моя! Мы не высмеиваем его. И к тому же, — она понижает голос до заговорщического шепота, — я никогда не сплетничаю. Что бы ты ни сказала, тебе это никак не повредит. Это настолько неожиданное заявление, Амаре только и остается, что рассмеяться. — Я так и думала, что вы поладите, — с улыбкой говорит Юлия. По меньшей мере час Амара только и делает, что отвечает на бесцеремонные вопросы Ливии, а когда, слегка раскрасневшаяся от вина, возвращается домой, Руфус уже ждет ее. Он стоит у пруда, рядом Филос и Виталио, еще один его слуга. В руках Виталио сжимает плетеную корзину, никто не отдавал ему приказа поставить ее на землю. — Я не ожидала увидеть тебя сегодня, любовь моя, — восклицает Амара и подбегает к патрону. Руфус целует ее и поднимает в воздух, сжав в жарком объятии. Амара чувствует, как близко к ним стоит Филос, хоть и не видит его. Руфус опускает ее на землю, но его руки по-прежнему лежат на ее талии. — Разве мне не позволено сделать тебе сюрприз? — Руфус смотрит на нее сверху вниз, от улыбки в уголках его глаз залегли морщинки. — Хоть каждый день, — произносит она, улыбаясь в ответ. — Я намерен представить тебя одному очень дорогому мне человеку. — Руфус берет ее за руку и ведет к двери. — Мы пойдем к нему за стены города. Филос и Виталио молча следуют за ним. Ювентус отступает в сторону, пропуская их, в присутствии хозяина Амаре нечего опасаться его ухмылок, тем более что его взгляд устремлен в пол. На улице Виргула кланяется им, когда они проходят мимо, Руфус приветствует ее, элегантно наклонив голову. Филос выдвигается вперед, и Амара, к своему огорчению, понимает, что, куда бы они ни направлялись, Филосу, видимо, было приказано идти впереди, а Виталио — сзади. Всю дорогу ей неизбежно придется смотреть на своего любовника.