Глава 24 Крескент, гроза юных дев в ночи. Надпись на стене в Помпеях От палящего солнца жарко даже под навесом, и пот выступает на ее коже. Амара сидит между Викторией и Британникой на стадионе, высоко на заднем ряду, предназначенном для женщин. По крайней мере здесь есть место, чтобы потянуться. За сегодняшнее представление необходимо платить, что сократило толпу зрителей до тех, кто способен позволить себе это удовольствие. На Игры рыбаков в июне стекается не так много любителей развлечений, хоть Амара подозревает, что многие прямо сейчас толпятся в гавани, радуясь небольшому перерыву в работе, даже если вместо этого просто будут смотреть, как дневной улов рыбы принесут в жертву Вулкану в качестве подношения, чтобы море и дальше было щедрым. — Интересно, не забыл ли меня Келад? — говорит Виктория, обмахиваясь, чтобы хоть немного освежиться. Амара вспоминает прошлый год, когда гладиатор заметил Викторию в толпе, поднял ее на руки, чтобы поцеловать и прошептать на ухо тайное послание, прежде чем продолжить свой путь на арену. В тот же день Амара встретилась с Менандром, это был единственный день, который они провели вместе. Дидона тоже была там, и Кресса. От ощущения потери ей тяжко не меньше, чем от жары. — Ты никогда не рассказывала нам, что тебе сказал Келад, — говорит Амара. Виктория улыбается воспоминаниям, но не отвечает на вопрос. — Бойцы, — произносит Британника, которой не нравится, что они отвлеклись от самой интересной темы. — Кто они? Почему они здесь? — А ты сама-то как думаешь? — спрашивает Виктория, поджав губы. — Очевидно, что сегодня в основном дерутся сеточники. — Кто это? — Гладиаторы, одетые как рыбаки, — поясняет Амара. — У них есть сетка, чтобы ловить противника, и они дерутся большими трезубцами, это оружие вроде копья с тремя зубцами. И кинжалами тоже в случае, если трезубец сломается. — Если бы у меня был трезубец, я бы убивала слишком быстро, — говорит Британника, но только Амара отмечает, что никогда прежде не видела ее такой заинтересованной: она сидит как можно прямее и вытягивает шею, чтобы рассмотреть арену. — Амара! Виктория! Голос знакомый. Амара оборачивается к Виктории и замечает на ее лице то же изумление. — Бероника! — кричит Амара, вскочив с места. Она оглядывает стадион, пытаясь найти подругу. — Вон она! — вопит Виктория и бешено машет руками. — Сюда! Бероника! Бероника пытается пройти вдоль ряда, другие женщины вынуждены потесниться, чтобы пропустить ее. Амара и Виктория наблюдают за этим тяжким и медленным продвижением, пока наконец Бероника не отталкивает в сторону каких-то сварливых матрон и не подходит к ним. Три женщины Феликса бросаются друг к другу с визгом и смехом, все еще не веря, что они собрались вместе. — Посмотри на себя! — восклицает Амара в восторге от вида Бероники. — Только посмотри! Что произошло? На Беронике вовсе не кричащая желтая туника, которую она, будучи проституткой, вынуждена была носить. Бероника одета как уважаемая замужняя женщина: длинная туника и шаль, а волосы покрыты тонкой вуалью. — Он женился на мне! — кричит Бероника, сама не своя от счастья. — Я замужем! Ни Амаре, ни Виктории не нужно спрашивать, кто ее муж. Им мог быть только Галлий. — Феликс позволил ему жениться на тебе? — Виктория настолько поражена, что прижимает руки к груди, как будто Бероника только что ударила ее. Бероника тянет их обеих на скамью, и все трое усаживаются тесной группкой. — Теперь у Феликса есть таверна. Он назначил Галлия управляющим! — радостно рассказывает Бероника. — И Галлий, мой Галлий, убедил его, что дела пойдут лучше, если у него будет расторопная жена! — Значит, ты свободна? — спрашивает Амара, чуть не лишившись дара речи оттого, что глупенькая Бероника, которая никогда не пыталась строить мудреные планы собственного освобождения, получила его вот так случайно, просто завоевав сердце такого же недалекого привратника борделя. — Нет, — отвечает Бероника. — Но это неважно. Теперь я принадлежу Галлию, а он женат на мне. Он даже урезал себе жалованье, чтобы расплатиться с Феликсом, — добавляет она тоном, каким сообщают о неслыханном великодушии. — По-моему, он всегда обещал освободить тебя? — резко говорит Виктория. — Ведь за этим ты отдавала ему все, что тебе лично удавалось заработать! — Это не имеет значения, — отвечает Бероника, слишком счастливая, чтобы вопрос Виктории возмутил ее. — Я не против того, что он мой хозяин. Я же все равно никогда его не брошу, правда? Виктория и Амара мрачно переглядываются: ни одна из них не верит в добрые намерения Галлия. Бероника ничего не замечает. Вместо этого она наконец обращает внимание на Британнику: — И ты здесь! Британника кивает. — Рада за тебя, — произносит она. Не успевает Бероника во всеуслышание поразиться тому, что Британника умеет говорить, как их громко осаживает сидящая позади женщина. Гудят трубы: сигнал, что игры сейчас начнутся. Амара напрягает слух, чтобы услышать ведущего; они сидят так далеко, что его голос заглушается. В такие моменты Амара остро ощущает, что латынь — это не ее родной язык. — Что он говорит? — шепотом спрашивает она у Виктории. — Это публичное наказание, — отвечает Виктория. — Перед поединками. Будут сбежавшие рабы, воры, преступники и тому подобное. На них выпустят зверей. Арена гудит, зрители перешептываются в напряженном ожидании. А затем звучит крик. Амара вытягивает шею, чтобы видеть, что происходит. На арену выводят группу мужчин. Они безоружны и одеты в потрепанные туники. У некоторых в руках копья, чтобы выбить у смерти отсрочку и продлить развлечение, но по-настоящему защиты нет ни у кого. Амара сидит слишком далеко, чтобы различить их лица; она даже не слышит, кричат они или плачут, — крик и свист толпы заглушает все. Один человек спотыкается. Амара хватается за сиденье. Мысленно она видит Филоса: каким тонким и хрупким он выглядел, когда входил в склеп Теренция. Он убьет меня за то, что я посмел коснуться женщины, которая принадлежит ему. Страх наказания преследует Амару с тех самых пор, как, к ее ужасу, Филоса вызвали на допрос несколько недель тому назад. Когда она с любовником, Амара отказывается смотреть в глаза этому кошмару и твердит себе, что их не поймают. Но сейчас она точно ребенок, который залез на самую высокую ветку запретного дерева и не может не смотреть вниз. Высота ужасает ее. Что Руфус сделает с Филосом, если узнает о подобном предательстве? Конечно, он не станет портить себе репутацию и не допустит, чтобы его раба убили публично за прелюбодеяние, но хозяин всегда может изобрести иное обвинение. Руфусу не составит труда придумать менее компрометирующее преступление. У Филоса не будет никакой защиты: он уже заклеймен, нестираемая метка, впечатанная как в его личность, так и в кожу. На арену выпускают медведя — и узники разбегаются в стороны. Зрители кричат от возбуждения, им не терпится стать свидетелями первой смерти. Амара встает с места. — Я не хочу смотреть, — говорит она, повернувшись спиной к арене. — Не хочу этого видеть. Все три подруги удивленно наблюдают за ней. Амара пытается пробраться к выходу, но от страха у нее кружится голова. Бероника тоже встает и хватает ее за руку. — Постой, — говорит она, — я пойду с тобой. Я не пожалею, если не увижу диких зверей. Поединки мне нравятся намного больше. Обе они продираются вдоль ряда под недовольные возгласы тех, кому они загораживают обзор, и наконец добираются до длинной лестницы. Оказавшись на свежем воздухе, за пределами душного стадиона, Амара почти сразу чувствует себя лучше. Она по-прежнему цепляется за руку Бероники, но по мере спуска вниз ступает все увереннее. — Спасибо, — говорит она, когда лестница заканчивается. — Все хорошо, я все равно хотела поболтать. Я столько всего еще хочу тебе рассказать! Давай посидим вон там. — Бероника указывает на тень под платаном, неподалеку от того места, где Амара когда-то встречалась с Менандром. Они прокладывают себе путь вдоль торговых лавок с едой и сувенирами. Народу здесь даже больше, чем на стадионе. Торговец лампами пытается всучить им свой товар, толкая подносом Беронику, но они отмахиваются от него, надеясь добраться до вожделенной тени, пока этого не сделал кто-нибудь другой. Оказавшись под платаном, Амара плюхается на траву. Гладит ее руками и откидывается на спину, ее пальцы зарываются в землю, от которой исходит ободряющее тепло. — Я так рада, что мы встретились, — говорит она Беронике, нежно глядя на нее. — Я хочу знать все. — Столько всего случилось, я даже не представляю, с чего начать, — восклицает Бероника. — Однажды утром Галлий пришел в бордель и просто-напросто заявил при всех, что мы женимся! Я подумала, что он шутит, но потом он схватил меня за руку и потащил к Феликсу, а там уже все решилось. Феликс передал меня ему! Мне больше никогда не придется там работать. Она вздыхает, откидывает голову назад и глядит, как белые лучи солнца пробиваются сквозь темные ветви. — Я знаю, что вы с Викторией все время потешались надо мной; я знаю, что ты всегда считала меня дурой. Но когда мы с Галлием впервые оказались наедине в нашей собственной комнате над таверной, я думала, что умру от счастья. Амара никогда не могла понять, почему Бероника так предана Галлию, которого она в лучшем случае находила тупым и неприятным, а в худшем — зловредным и жестоким, но, слушая Беронику, Амара не испытывала ни малейшего желания посмеяться над ней. В конце концов, что бы Бероника подумала о Филосе? — Это чудесно, — говорит она. — Надеюсь, он всегда будет тебя достоин. — Я в этом уверена. И видела бы ты его в таверне! Он как будто рожден для того, чтобы продавать вино! Само заведение небольшое — там и посидеть-то особенно негде, — но мы столько выгоды приносим Феликсу. Бероника слегка поправляет волосы под вуалью, приглаживая их сзади. Этот жест Амара помнит еще со времен борделя. — Если честно, то Галлий все еще немного ревнует. Он впадает в дурное настроение, если клиенты ведут себя чересчур дружелюбно. Знаешь, он хочет дать мне другое имя — теперь, когда он мой хозяин, он может это сделать. Тогда, говорит он мне, если какой-нибудь мужчина назовет мое новое имя, я сразу же вспомню, кто дал его мне и кому я принадлежу. Но потом мы подумали, что Феликсу это не понравится. — Может, оно и к лучшему, — произносит Амара, для которой подобное собственничество со стороны Галлия имеет мало чего общего с нежной привязанностью. Она думает о Руфусе и о его контракте. — Феликс что-нибудь говорил тебе, когда продал Галлию? Бероника качает головой: — Феликс никогда мной не интересовался. К счастью. Амара вспоминает их прошлую встречу с Бероникой, когда она не смогла спасти ее, и берет подругу за руку: — Я так рада, что теперь ты в безопасности. И я жалею, что у меня не было денег, чтобы вытащить тебя оттуда до всех этих событий. Я сделала это не потому, что люблю Викторию больше тебя, надеюсь, ты это понимаешь. Но я была перед ней в долгу. — И ты знала, что Галлий обещал мне, — говорит Бероника без тени обиды. — Я сама себе напоминала об этом. Ты, наверное, догадалась, что у него все получится. Она вся сияет: — И у него получилось! Со стороны арены доносится шум голосов — должно быть, на узников выпустили второго зверя. Амара садится прямее и обвивает колени руками. — Но мне следовало спросить тебя о Руфусе, — говорит Бероника, неверно истолковав перемену в ее настроении. — Тебе тоже так повезло найти своего любимого, да еще и такого богатого! В ее голосе нет зависти, и Амара знает, что Бероника ни за что бы не променяла своего Галлия и маленькую закопченную таверну даже на самого богатого патрона Помпеев.