— Мне очень повезло. — И ты любишь его? На секунду Амаре хочется рассказать ей все. Она представляет, насколько легче ей станет, если она поведает Беронике о Филосе, перечислит все его достоинства, объяснит, что она прекрасно понимает, каково это — любить кого-то всем сердцем. Но рисковать его жизнью и своей свободой ради небольшой сплетни — это немыслимо. — Конечно, — отвечает она. — Руфус очень щедр, я и надеяться на такое не могла. — А Виктория нашла себе мужчину? Амара качает головой, и Бероника кривит губы: — Я до сих поверить не могу, как мерзко Феликс поступал с ней и почему она вообще мирилась с этим. — У Феликса есть иная сторона; он может быть очень обаятельным. Думаю, он это использовал в общении с Викторией. — Ну, я в нем вот ни столечко обаяния не видела, — содрогнувшись, отвечает Бероника. — Галлий сказал мне, что, если бы Феликсу не было настолько выгодно командовать свободным человеком, он бы никогда его не отпустил. — Значит, Галлий его не любит? Теперь у Бероники встревоженный вид. — Я этого не говорила. Он усердно трудится на него. Мы оба стараемся. Амара думает о том, насколько прилежно Филос работает на Руфуса, и понимает, что это ничего не значит. — Может, возьмем вина, пока дожидаемся поединков? Они подходят к одной из лавок, Амара оплачивает обе чарки. Вино горькое и разбавленное, но от него у Бероники язык развязывается еще пуще. Она в восторге от того, что у нее появился слушатель, который не смеется, когда она рассказывает о Галлии, и едва успевает переводить дыхание. Амара чувствует, как постепенно теряет нить беседы, пока Бероника трещит о его подарке на распродаже, о том, как он хочет сыновей, о его потрясающей выносливости в постели. У Амары больше нет желания делиться своими чувствами к Филосу. Вместо этого у нее появляется неприятное ощущение, что даже Бероника осудила бы ее. Амара выбрала себе любовника такого низкого положения, настолько униженного, что его и человеком назвать трудно. Юридически он не личность. Все те качества, которые она любит в нем, которые ставят его выше Галлия во всех отношениях, не имеют никакого значения, потому что он раб. Ей больно думать о том, какая пропасть разделяет то, что видит она, и то, что видят остальные. Единственным человеком, который бы точно понял ее чувства к Филосу, была Дидона. — Наверное, после смерти Дидоны в борделе было очень тяжело, — говорит Амара, когда у Бероники наконец иссяк хвалебный поток в адрес ее унылого супруга. — Я знаю, ты любила ее. От печали, отразившейся на лице Бероники, Амаре даже становится немного легче: по крайней мере это доказывает, что по Дидоне очень скучают. — Это было страшное время. Она была самым добрым человеком из всех, кого я только знала. Обе какое-то время молчат, прежде чем Амара задает вопрос, который мучил ее весь день: — Кажется, никто не знает, что Феликс сделал с ее телом. Ты никогда не спрашивала у Галлия, где он ее похоронил? Бероника выглядит смущенной. — Во второй раз, когда я поинтересовалась об этом, он пригрозил ударить меня, — отвечает она. — А Галлий так делает, только когда очень, очень злится, поэтому я больше не спрашивала. — Но Феликс должен был ее похоронить, ведь так? — говорит Амара, не желая думать о том, как Галлий тиранит Беронику. — Даже он не стал бы бросать ее в канаве. — Нет! — восклицает Бероника, качая головой. — Точно нет. Даже Феликс не поступил бы так. Он просто подонок и поэтому не хочет говорить. Обе сидят и думают о человеке, который причинил им столько боли. Амара думает о его недавнем обещании забрать ее себе и о том, сколько усилий потребуется для того, чтобы этого избежать. — Ты хочешь вернуться обратно? — спрашивает Амара. — Наверное, диких зверей уже увели. — Только если ты готова! — Бероника живо вскакивает на ноги. — Я бы не хотела пропускать все, Галлий потом захочет обсудить поединки. Он злится, если я не слежу за тем, что он говорит. Поединки уже начались к тому времени, когда они возвращаются обратно. На этот раз они вызывают еще больше недовольства, когда пытаются пройти к своим местам; одна разъяренная женщина швыряет в них оливковые косточки, которые больно бьют Амару по рукам. Они уклоняются от большей части снарядов и втискиваются рядом с Викторией и Британникой, которые, как отмечает Амара, предпочитают сидеть на расстоянии друг от друга, а не рядом. Амара надеялась, что после случая с Виталио ее подруги немного сблизятся, но, судя по всему, их взаимная неприязнь слишком сильна. — Амара, — говорит Британника, схватив ее за руку. — Как ты могла пропустить это? Лицо Британники пылает, одной рукой она сжимает гладиаторский амулет, который всегда носит. — Это настоящая драка. На арене два человека кружат друг напротив друга. Сеточника легко заприметить, его грудь и голова непокрыты, только трезубец держит его тяжело вооруженного противника на расстоянии. Последний едва похож на человека, его лица не видно, а тело покрыто сияющим металлом. Он вскидывает щит, чтобы отбить удары трезубца, и пытается подобраться ближе, чтобы поразить незащищенное тело соперника. Сеточник в ответ бросает свою сетку под ноги противнику — и тот спотыкается. Из толпы раздаются крики, когда последнему еле-еле удается избежать смертельного удара трезубцем. — Слишком тяжелый, — говорит Британника. — Он устанет. Амаре не нужно спрашивать, кого из двоих она имеет в виду. Гладиатор в броне наверняка изнемогает от жары, а вся его голова закована в шлем, который пылает на солнце серебряным блеском. Сеточник, напротив, подвижен и скор, его загорелая кожа блестит от пота. Есть что-то знакомое в том, как он двигается, дразнит соперника, в то время как мышцы ходят ходуном под кожей. Амара думает о том, как однажды она должна была встретиться с Феликсом в палестре и как он превзошел всех мужчин в беговом состязании. Украдкой она бросает взгляд на Викторию, которая восторженно смотрит на сеточника. — Ты знаешь, как его зовут? — спрашивает Амара. — Крескент, — выдыхает Виктория, даже не смотря в ее сторону. Амара поворачивается обратно к Британнике, которая увлечена происходящим не меньше Виктории, интерес к поединку объединил этих женщин. О других зрителях этого утверждать нельзя. Многие женщины болтают, пользуясь возможностью посплетничать, глядя на двух мужчин, которые дерутся насмерть. Поединки гладиаторов не такие непредсказуемые, как цирк с дикими зверями: здесь больше мастерства и меньше жестокости, так что и меньше волнения. Амара же чувствует лишь ужас, глядя, как устает гладиатор в доспехах, как сеточник дразнит его, изматывает его, пока наконец он не успевает увернуться от удара трезубцем и щит не выпадает из его руки. — Теперь сеточник его прикончит, — удовлетворенно говорит Британника. Убийство, которое следует за этим, не отличается ни изяществом, ни быстротой исполнения, но Виктория и Британника все равно вскакивают на ноги и кричат. Амара встает вместе с ними и смотрит, как Крескент поднимает руки, потрясает ими в знак победы, в то время как его противник — и, возможно, бывший друг — умирает у его ног. Шум оглушает ее, от рева толпы кровь стучит в висках, но Амара все равно слышит, что рядом с ней кричит Британника. — Я сделаю это, когда ты освободишь меня! Когда-нибудь я буду гладиатором! Амара поворачивается и смотрит на нее с изумлением, даже с недоверием, но Британника не сводит глаз с Крескента. На ее лице написана пугающая свирепость. Глава 25 О, если бы только твои прелестные руки обвивали мою шею, А я бы оставлял поцелуи на твоих нежных губах. Надпись на стене в Помпеях Амара согласилась покинуть игры раньше вместе с Руфусом, но уговорить Викторию или Британнику сопровождать ее было невозможно, поэтому она оставляет их в компании Бероники, а сама в назначенное время пробирается к выходу, зная, что Филос будет ждать ее у подножия лестницы. Руфус по-прежнему доверяет своему эконому сопровождать ее, как и в те времена, когда она жила в борделе. Заметив Филоса, Амара понимает, что он увидел ее раньше. С высоты лестницы он кажется лишь неприметной фигуркой внизу, но его присутствие — даже на таком расстоянии — немедленно сказывается на состоянии Амары. Все опасения насчет их отношений улетучиваются в один миг. Они улыбаются друг другу: открытое проявление нежности, на которое ни один из них не решился бы дома, но здесь значение подобного жеста теряется в многолюдной толпе. Чем ближе Амара подходит, тем сдержаннее ей следует себя вести. Оказавшись рядом с Филосом, она хочет взять его за руку, но вместо этого сохраняет дистанцию. — Игры прошли хорошо? — спрашивает он. — Не очень, — отвечает она, когда они пробираются сквозь толчею рынка. — Но мы встретили Беронику. Галлий женился на ней. — Он на ней женился? — Филос удивляется этой новости не меньше, чем в свое время Амара. — И Феликс до сих пор ее владелец? — Нет, он продал ее Галлию. Филос молчит, и Амара подозревает, что он, так же как и она совсем недавно, думает о Беронике: ей удалось достичь того, что ускользнуло от них обоих. — Я очень рад за нее, — только и говорит он. — Надеюсь, Галлий будет добр к ней. — Не будет. Во всяком случае не так добр, как она того заслуживает. Но он намного лучше Феликса. Толпа начинает редеть, скоро они выйдут на дорогу, где нужно вести себя еще более осмотрительно. — Когда Бероника говорила о любви, — произносит Амара, не успев даже подумать, — мне хотелось рассказать ей. — Но ты этого не сделала? — его слова звучат резко. — Конечно нет! — ей обидно, что он способен счесть ее такой легкомысленной. — Я только сказала ей, что мне повезло с таким щедрым патроном. — Разумеется. Прости. Амара не знает, извинился ли Филос за свое минутное недоверие или за саму неловкую ситуацию, в которой они оказались. Они подошли к обнесенному стеной винограднику на краю рынка и повернули налево, на улицу. Для проституток игры — удобный шанс найти клиентов, и Амара уверена, что многочисленных женщин, обнимающих мужчин под сенью стены, привели сюда деньги, а не похоть. Какой-то мужчина ухмыляется ей, когда она проходит мимо, неверно истолковав ее внимание. Амара придвигается чуть ближе к Филосу, жалея, что он ни единым жестом не может заявить о своих правах на нее. Власть одного мужчины — неизменно хорошее средство, чтобы отделаться от внимания другого. — Скоро мы вернемся в город. — Филос бросает на нее быстрый взгляд. — Может, тебе лучше идти с другой стороны от меня? Он протягивает руку, чтобы помочь ей, и слегка касается пальцами плеча. Со стороны выглядит, будто это невинная случайность, но Амара знает, что это намеренный жест. Ее сердце начинает биться чаще. Она думает о ночи, когда они наконец смогут касаться друг друга и общаться свободно.