Часть 4 из 72 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Марта так резко останавливает руку с гребнем в волосах госпожи, что Амара морщится от боли.
— Кто тебе сказал?
— Наверное, ты сама, — отвечает Амара, не желая признаваться, что узнала это от Филоса.
— Нет, я не была служанкой. Я была замужем, — глухо произносит Марта и вновь принимается за дело.
Амару поражает мысль, что у Марты, быть может, есть дети и что она, вероятно, разбередила еще одну глубокую рану в душе служанки, чьих малышей похитили или убили.
— Прости, — говорит Амара. — Трудно быть вдали от дома. И от семьи.
— На все воля Божья, — отвечает Марта. — Не мне об этом судить.
«И не тебе тоже», — заканчивает она про себя.
Амара решает отступить. Пускай Марта хранит свои тайны. Ведь у нее в конечном счете больше ничего нет. Амара закрывает глаза, воображая, будто волосы ей укладывает Виктория, будто пальцы, что касаются ее головы, принадлежат тому, кто ее любит. В лупанарии Виктория всегда будила подруг утренней песней, какой бы темной ни была ночь накануне. Одно лишь воспоминание о нежном голосе Виктории заставляет Амару улыбнуться. Марта молча доводит прическу Амары до идеала и протягивает госпоже зеркало, чтобы та накрасила глаза. Когда с этим покончено, госпожа и служанка отправляются в разные стороны и обе, как кажется Амаре, выдыхают с облегчением.
Амара выходит в сад. На скамье пусто, кувшин и бокалы убраны. Над головой раскинулось бледно-голубое небо нового дня с едва взошедшим солнцем. Амара чувствует запах свежести, который еще витает в воздухе. В фонтане с мраморной Венерой, облокотившейся на край бассейна, чуть слышно журчит вода. Амару захлестывает волна счастья. Быть свободной — значит наслаждаться тем, что тебя окружает.
Амара наклоняется, чтобы осмотреть кустик тимьяна, который вчера оборвал Филос, и выяснить, не растут ли здесь другие целебные травы. Она живет здесь уже несколько месяцев, но не обращала на них внимания.
— К чему это преклонение перед цветами? Посмотри, ты вогнала их в краску!
Услышав знакомый голос, Амара от неожиданности вскакивает на ноги.
— Руфус!
Патрон рассматривает Амару, стоя у входа в сад. Она бросается ему в объятия.
— Прости, что огорчил тебя вчера, дорогая, — произносит Руфус, с силой прижимая Амару к груди. — Пришел, как только смог.
Амара неотрывно смотрит на Руфуса обожающими глазами. Она так боится потерять расположение покровителя, что ей кажется, будто она и вправду его любит.
— Я очень рада, что ты здесь, — говорит она, подставляя губы для поцелуя. — Вот только не знаю, смогу ли простить Гельвия за то, что он тебя задержал.
Руфус с тяжелым вздохом опускается на скамью.
— Надо же быть таким спесивцем! — говорит он, положив руку на колено Амары, усевшейся рядом. — Ты никогда не угадаешь, что он задумал. В конце мая он хочет устроить Таврийские игры[4], чтобы умилостивить подземных богов.
— Но зачем? — тревожно спрашивает Амара.
— Помнишь, как нас потряхивало в январе? Гельвий уверен, что грядет очередное сильное землетрясение.
— Но в тот раз мы почти ничего не почувствовали! — возражает Амара, припоминая колыхания земли и рокот, подобный далекому грому. Все закончилось еще до того, как Амара поняла, что происходит, но в полу атриума появилась на удивление большая трещина, а мостовую завалило черепицей с крыши.
— Ты не знаешь, что здесь случилось в год консульства Мария и Афиния, — произносит Руфус, и в его собственном голосе тоже слышатся спесивые нотки. — Мы до сих пор приводим город в порядок. — Руфус рассекает воздух ладонью, словно отмахивается от невидимого Гельвия. — Как бы то ни было, я ничего против Таврийских игр не имею. Но теперь Гельвий возомнил, будто на фоне театральных представлений в честь Флоралий игры будут смотреться дешево. Чушь! Даже Цицерон устраивал постановку. А ведь Гельвия еще не избрали! Только представь, как он возгордится после выборов!
— Ты его переубедишь, я знаю. А когда сам станешь эдилом в следующем году, сделаешь все по-своему. — Амара пальцами обвивает пальцы Руфуса, пытаясь скрыть волнение и заодно понять, уместно ли прямо сейчас еще туже переплести их с патроном жизни. — Я подумала, — начинает она, — может, ты как-нибудь пригласишь Гельвия сюда? Я бы устроила вам музыкальный вечер. Гельвий увидит, как много для тебя значат представления. Я бы наняла музыкантов. А ты бы заплатил им, как своим собственным.
— Ты хочешь нанять музыкантов? — удивленно спрашивает Руфус. В прошлой жизни сутенер сдавал Амару с Дидоной в аренду, и девушки пели на пирах. Так Амара и познакомилась с Плинием. Дело редко ограничивалось одним лишь пением.
— Не подумай, я не собираюсь выступать за пределами этого дома, — быстро произносит Амара. — Но мне так нравилось перекладывать стихи на музыку в компании Дидоны! И так хотелось бы потешить этим тебя! Друзилла готова разделить затраты, если сможет время от времени звать наших музыкантов к себе. Мы обсуждали, кого нанять. Может, флейтистов?
— Так вы, значит, уже все решили? — смеется Руфус. — Что ж, дай-ка подумать. Пожалуй, я найму тебе музыкантов, когда ты сыграешь мне на арфе.
Филос выносит сладкого вина, хлеба и рассыпчатого сыра, который Марта вчера купила специально к приходу Руфуса. Филос опускает поднос на столик перед Амарой. Она пытается поймать его взгляд, чтобы поблагодарить, но он отводит глаза. И уходит так же бесшумно, как и появился.
— Что Друзилла сказала тебе на вчерашнем уроке? — продолжает Руфус, не удостоив раба вниманием. Портрет Дидоны на стене он тоже не заметил. — Как твои успехи?
— Друзилла считает, что будет лучше, если у меня дома появится свой инструмент для занятий, — отвечает Амара, протягивая Руфусу бокал вина.
— Я уже много раз это повторял! — восклицает Руфус, закатив глаза, и отпивает из бокала.
— Боюсь, пока моя игра тебе не понравится, — говорит Амара. — Не хочу тебя разочаровывать.
— Моя беспокойная пташка. — Руфус наклоняется, чтобы снова поцеловать Амару. — Ну разве я могу перестать тобой восхищаться?
Амара улыбается Руфусу, внутренне содрогнувшись при звуках своего ласкового прозвища. Руфус начал называть ее так после освобождения: Плиний в одном из писем к Руфусу сравнил Амару с птицей, что не поет в неволе. Отставив бокал, Руфус притягивает Амару к себе.
— Сегодня утром у меня мало времени, любимая, — шепчет он, зарывшись лицом Амаре в волосы и скользя рукой по складкам платья.
— Дай мне минутку, — просит Амара, вспомнив, что не натерлась жасмином, а главное, не приняла средство от беременности — этого Амара предпочитает не делать на глазах у Руфуса.
— Только поскорее, — отвечает он, отпуская Амару. По пути из атриума она, обернувшись, бросает на Руфуса взгляд, которому ее научила Виктория. Амара знает, что теперь Руфус точно не устоит. Их глаза встречаются, и Амара тут же убеждается в своей неуязвимости. Сложно представить, что однажды этот мужчина перестанет ее желать.
Руфус ушел, и Амара в одиночестве сидит за туалетным столиком. Трясущимися руками она берет пузырек с сурьмой. И ставит его на место. Слишком самонадеянно было использовать тот самый прием, чтобы впечатлить Руфуса. Тот самый прием, которого от Амары всегда требовал Феликс и который теперь тревожит в ней темные воспоминания. Амаре повезло, что любовник был на пике наслаждения и не заметил ее замешательства. Хотя бы в этом ее затея увенчалась успехом.
Амара снова берется за сурьму, и теперь ее движения тверды. Поставив зеркало под наклоном, чтобы не звать Марту, она подводит глаза черным. Отражение в зеркале, кажется, исполнено большей решимости, чем сама Амара.
В атриуме Амара застает смеющихся Ювентуса и Филоса. Прислонившись к стене, они болтают на местном наречии, которого Амара не знает, и обмениваются им одним понятными шутками. Ювентус с густой бородой сложен куда крепче гладко выбритого Филоса, но в такие минуты они похожи как братья. Амара знает, что привратник получил свое место благодаря Филосу. В руках у Ювентуса она замечает ломоть хлеба. Наверное, Филос принес из кухни. Завидев Амару, оба умолкают.
— Ко мне никто не приходил? — спрашивает Амара.
— На скамейке у дверей ждет женщина, — отвечает Филос. — Мы ее видим впервые. Метелла из Венериных терм.
Амара кивает Ювентусу.
— Впусти ее.
— Мне подготовить договор? — спрашивает Филос.
— Сперва я поговорю с ней наедине, — отвечает Амара. — Принесешь нам поднос из сада?
— Конечно.
Входит Метелла. Настоящая матрона, которая раньше на улице и не взглянула бы на Амару. Теперь, тревожась и готовясь защищаться, она входит в дом бывшей шлюхи.
— Я очень рада, что ты пришла! — восклицает Амара, обнимая Метеллу. — Прости, что заставила ждать.
Метелла улыбается в ответ, но не теряет бдительности. Увлекая Метеллу в таблинум, комнату для приема гостей, Амара продолжает рассыпаться в любезностях, а затем заводит разговор о Юлии Феликс, их общей подруге и владелице терм, где они и познакомились. Когда Метелла с Амарой уселись друг напротив друга и Филос выставил на стол угощение, гостья, кажется, почувствовала себя свободнее.
Таблинум — одна из лучших комнат в доме. Из окна, что позади Амары, проникает ароматный садовый воздух. Стены выкрашены в желтый, и на них тут и там виднеются птицы: летают в разные стороны или сидят на цветущих ветвях. На стене напротив окна нарисован павлин, его изумительный распущенный хвост выглядывает из-за спины у Метеллы, а на дверной притолоке примостились голуби. Амара не спешит переходить к делу. Она разливает вино, расспрашивает Метеллу об ее семье, расхваливает достижения ее детей и сочувственно кивает, когда доходит до рассказов о свекре-деспоте. Амара очень внимательно слушает Метеллу. Бывший господин научил ее как можно больше узнавать о жизни клиента. Феликс был непревзойденным ростовщиком. Его тень незримо присутствует и на этой встрече, но не все связанные с ним воспоминания гнетут Амару. Она набрасывает на себя непринужденное обаяние Феликса, словно накидку, под которой скрывается их общая страсть к деньгам.
— А твой патрон знает о твоем… деле? — спрашивает Метелла, наконец подобравшись к сути. Она окидывает взглядом расписанные стены — за спиной у хозяйки летает стайка изящных ласточек, — прикидывая в уме, сколько Руфус тратит на свою любовницу. Он происходит из знатной помпейской семьи, которая приобрела еще больший вес теперь, когда Руфус пошел по стопам своего отца Гортензия и занялся политикой.
— Ну что ты! — произносит Амара, махнув рукой. — Какое же это дело? Вовсе нет. Я лишь время от времени помогаю друзьям. Чем могу.
— Мне нужно совсем немного, — отвечает Метелла. — Пятнадцать денариев. Я с легкостью их верну. Но мне бы хотелось, чтобы это осталось в тайне. Мужу это может не понравиться.
Из этого Амара делает вывод, что муж Метеллы пребывает в неведении.
— Это всё женские пустячки, — соглашается Амара. — Нет нужды посвящать в это кого-то еще.
Метелла снимает с запястья браслет и медленно кладет его на стол.
— Эта вещь мне очень дорога, — произносит она.
— Обещаю, что сохраню ее, — отвечает Амара, аккуратно берет браслет и, выказывая почтительность нужной степени, принимается рассматривать гравировку на бронзовой поверхности. Затем она со всеми предосторожностями прячет украшение в коробочку, чтобы не мучить Метеллу.
— А у меня совсем не высокий тариф. Пять процентов в месяц. И еще пять процентов сверху, если сумма не выплачена за три месяца.
Метелла кивает, но по ее лицу заметно, что от слов Амары ей отнюдь не радостно.
— Идет, — отвечает она.
Амара подходит к двери и открывает ее в знак того, что Филос может войти. Он влетает еще до того, как Амара садится на место. Когда Филос наклоняется, чтобы положить на стол восковую табличку, она шепотом сообщает ему сумму. Амара очень удивилась, когда Филос отказался брать процент за составляемые им договоры. Она бы никогда не отказалась от денег, кто бы их ни предложил.
Пока Амара с Метеллой беседуют, Филос составляет договор. Затем подает документ на подпись. Метелла не сразу решается поставить отметку на воске. Пять процентов не сравнятся с баснословными тарифами, которые раньше заламывал Феликс, но ведь и у Амары нет таких суровых покровителей, которые станут вышибать из клиентов платежи. Амара даже не может вообразить, что когда-нибудь ей потребуется такая помощь. Все ее клиенты — женщины, а с ними, как известно, куда надежнее иметь дело.
Договор подписан, и Метелле явно не терпится уйти. Амара знает, что в этом нет ничего необычного. Она ведет Метеллу через атриум и, не упуская возможности поразить ее садом, затевает разговор о нарциссах, лишь бы гостье все происходящее казалось простым дружеским визитом.
— Какая изумительная фреска! — отмечает Метелла, с сомнением разглядывая жестокую сцену охоты.
— Дом был отделан еще до того, как я здесь поселилась, — с улыбкой отвечает Амара.
Обменявшись парой неловких реплик о фонтане, Амара с Метеллой расстаются. Провожая гостью до дверей, Амара делает вид, что не замечает старуху в лохмотьях, сидящую у лестницы в атриуме. Сгорбленную фигуру легко принять за пожилую рабыню, не стоящую внимания.