Стоя в дверях, Филос смотрит, как Амара достает из ящика коробочку с деньгами. Откинув крышку, Амара принимается перебирать монеты, пересчитывая их, хотя заранее знает конечный результат. — Что такое? — тихо спрашивает Филос. Оставшись с Амарой с глазу на глаз, он ведет себя менее скованно. — Что ты делаешь? — Фабия сказала, что Феликс все хуже обращается с Викторией. Ненадолго уводит ее наверх, а потом снова отправляет торговать собой. Его отец поступал точно так же с его матерью. — Амара вертит в руках подаренные Руфусом сережки, прикидывая, сколько они стоят. — Отец Феликса убил его мать на глазах у сына. Ты знал об этом? — Амара бросает взгляд на Филоса. — Только представь, на что он способен, на что он готов пойти. Не дожидаясь приглашения, Филос садится на сундук — при Руфусе он бы никогда не позволил себе такой вольности. Он совершенно спокойно всматривается в тревожные глаза Амары. Это приводит ее в ярость. — Мне очень жаль Викторию, — произносит Филос. — Но я сомневаюсь, что Феликс ее убьет. Ему далеко до отца. — Да он же треклятое чудовище! — Амара переходит на крик. У нее слишком трясутся руки, чтобы дальше пересчитывать деньги. Вспомнив крепкую хватку Феликса, она прикладывает ладонь к шее. — Ты не знаешь, каково это — принадлежать такому человеку. И только произнеся эти слова, Амара понимает, что ошиблась. Филос многое испытал, когда его хозяином был Теренций, дед Руфуса. — Ты больше не принадлежишь Феликсу, — отвечает Филос. Он так печально смотрит на Амару, что ей хочется разрыдаться. — Теперь ты здесь. Под защитой. Он больше тебя не тронет. — Но он может навредить Виктории! На это Филосу нечего возразить. — Ты в этом не виновата. И ничего с этим не поделаешь. Амаре не легче от того, что Филос понимает всю плачевность положения Виктории. Она отворачивается, чтобы успокоиться. Сейчас нужно убедить Филоса, а не плакать из-за него. — Я обязана Виктории жизнью, — произносит Амара почти бесстрастным тоном. — Если бы не она, я бы погибла. Нас связывает кровавый долг. У меня нет выбора. — Нет, — отвечает Филос, обо всем догадавшись. — Ты не можешь этого сделать. — Почему же? Я сказала Руфусу, что хочу нанять музыкантов. Он мне не отказал. А у Виктории отличный голос! — Речь шла о флейтистах. — Ты подслушивал? — Я вам не дверной косяк, — раздраженно отвечает Филос. — У меня есть уши. — Руфус слушает меня не так внимательно, — произносит Амара. — Он и не вспомнит таких подробностей. Да и какое ему дело? Какая разница, кто перед ним: певец или флейтист? Филос хмурится, и Амара, вспомнив предостережение Друзиллы, чуть слышно добавляет: — Не сочти это за неуважение… — Не волнуйся, — перебивает Филос, слегка поморщившись от ее слащавого голоса. — Я не стану на тебя доносить. Неужели ты держишь меня за надзирателя? — Значит, ты согласен, что Руфус не будет против? — Дело не в Руфусе, — отвечает Филос. — Хотя самовольничать и не кажется мне разумным. Он это не слишком жалует. — В чем же тогда дело? — В тебе! — рассерженно выдыхает Филос. — Вспомни, сколько усилий ты приложила, чтобы освободиться от Феликса. А теперь ты хочешь стать его должницей. — Филос обводит рукой рассыпанные по столу деньги и украшения. — С Феликсом нельзя договориться о разумной цене. И что ты станешь делать? Каждый месяц являться в бордель, чтобы выплачивать долг? Зачем так рисковать? — Руфус заплатит, — нерешительно произносит Амара. — Боюсь, ты не сможешь даже назвать Руфусу цену, которую заломит Феликс. — Может, попросить у него половину? — Прошу, не делай этого. — Но я люблю Викторию! Неужели ты не понимаешь? Чего стоит моя свобода, если я не могу спасти любимого человека? — Ты не можешь выкупить всех, кто был дорог тебе, когда ты была рабыней. — Всех — нет. Но я могла бы помочь Виктории. Разве нет человека, которого ты выкупил бы, если бы был свободным? Должен быть кто-то, кого ты безумно любишь. Во взгляде Филоса появляется такая тоска, что Амара тут же жалеет о сказанном. — Есть. Сестра, — отвечает Филос. — У меня не осталось родных. Дидона умерла. Моя сестра — Виктория. Амара и Филос вглядываются друг в друга. Филос первый отводит глаза. — Мне все же кажется, что это дурная затея, — говорит он. — Сейчас Феликс тебе ничем не угрожает, но что случится, если ты снова впустишь его в свою жизнь? Если задолжаешь ему столько денег? Ты можешь лишиться всего. Подумай, как он опасен. Амара проводит по монетам пальцами, но привычное чувство успокоения не наступает. При мысли о том, что ей придется расстаться с этим утешающим богатством — пусть даже ради Виктории, — ей хочется срочно сложить все до единой монеты в коробочку и захлопнуть крышку. — Ты считаешь меня трусихой? — Нет! — восклицает Филос. — Что за чушь! Будь Феликс моим господином, мне было бы страшно. Думаешь, я не боялся Теренция? Думаешь, страх прошел после его смерти? Амара вспоминает о ночных кошмарах, о вечной боли, о грузе, которым наградил ее Феликс. Она чувствует, как ослабевает ее решимость. — Это проходит? Феликс не спрашивает, что Амара имеет в виду. Они никогда об этом не говорили, разве что намеками, когда Филос, отшучиваясь, рассказывал о своем прошлом. Но Амара понимает: Филосу знакомо полное бессилие перед человеком, который тебя использует. Его молчание служит ей ответом. — Я все обдумаю сегодня, — говорит Амара, поднимаясь со стула. Она зла на Филоса, который напомнил ей, как она уязвима. — А завтра сообщу тебе о своем решении. Глава 4 Мы знаем, что она была в борделе — она низкопоклонничает. Сенека Старший. Контроверсии, 1.2 В феврале темнеет рано. Не желая коротать вечер в пустом доме, Амара решает уйти в спальню. Она обходит сад стороной, чтобы не видеть погруженный в тень портрет подруги. Сегодня ей мучительно не хватает Дидоны. Скорбь утраты всякий раз обрушивается на Амару неожиданно. Сидя в постели, Амара обнимает колени руками, будто может удержать горе внутри, не дать ему растечься мерзкими, как нарисованные оленьи кишки, струями. Жаль, что Руфус так быстро ушел сегодня. Амара знает, что ей было бы намного легче, вернись он вечером. Если бы они чаще виделись, то, возможно, одиночество не было бы для Амары так мучительно. Решено: как только у Амары появится арфа, она будет просиживать за ней часами, лишь бы заманить к себе Руфуса и наполнить жизнь смыслом. Но даже если бы Руфус приходил каждый вечер, он не смог бы занять и половины того места, что в сердце Амары занимала Дидона. Амара воображает себе подругу в их бордельной каморке. Стоит позвать Дидону — и она обернется: широкая улыбка, нежный взгляд. Она по-настоящему любила Амару — в этом нет сомнений. «“Волчье логово” в прошлом, — мысленно произносит Амара. — Ты свободна! Цени, что имеешь». Она ложится и долго еще следит за отсветами на яблоневом цвете, которые отбрасывает единственная зажженная лампа. Амара не гасит ее на ночь, чтобы рассеять тьму. У Амары щедрый любовник: можно не скупиться на масло. В спальне прохладно и тихо. Дверь заперта, но это совсем не обязательно, ведь никто не посмеет вломиться и начать приставать к Амаре, как это бывало в борделе. Сколько ночей она провела в думах о свободе, горячо мечтая оказаться доме, подобном тому, где она живет сейчас. Так почему же теперь все ее мысли занимают подруги, оставленные в прошлом? Амаре нетрудно представить, что волчицы здесь, в ее доме, и что они все вместе смеются, наполняя голосами сад. Она переворачивается на другой бок. Амаре хочется освободить Викторию не только из чувства вины, каким бы тягостным оно ни было. Когда Амара мысленно переносит Викторию в свой дом, ее наполняет радость, по силе сравнимая со страхом, что ей внушает Феликс. Амара уверена, что Филос все понял, хоть и пытался ее отговорить. Это было написано во взгляде Филоса, когда он вспомнил о сестре. Глядя на танцующие по потолку тени, Амара представляет, что Филос тоже лежит в одиночестве и думает о родных — как Амара о Виктории. Она надеется, что не ранила Филоса, напомнив о потерях. А может, он и без того думает о них каждую ночь. Отбросив жаркое одеяло, Амара снова садится в постели. Ее будоражат мысли о Филосе, который совсем рядом. Он куда худощавее Руфуса, но его невозможно не заметить; Амара всегда знает, где его можно найти. «Мне просто одиноко, — думает она. — Только и всего». Амара выдыхает и закрывает глаза. Пытается думать о Руфусе. В уме она пересчитывает его благодеяния, словно монеты из коробочки. Подарки, которые он ей дарил, дом, который он снял для нее, и, главное, свобода, которой он ее наделил. Амара хочет зацепиться за мысль о свободе, но вспомнить о Сатурналиях, о ночи, когда кончилось рабство, ей удается с трудом. Лицо Руфуса, образ Дидоны, напускное сочувствие любовника. И Менандр. Той ночью Амара видела его в последний раз. Воспоминания о Руфусе туманны и обрывочны, а все, что связано с Менандром, ее память, напротив, сохранила ясным и чистым, словно стекло. И таким же острым. Все видели, как Амара жестоко унизила любимого, не желая потерять богатого патрона. Даже теперь от этих воспоминаний ей хочется провалиться сквозь землю. Она убеждает себя, что у нее не было выбора. Менандр — раб; им с Амарой нечего было дать друг другу, а Руфус способен изменить ее жизнь. Но Амара знает, какова цена этого решения, и от этого она чувствует себя старше и немощнее Фабии. Амара откидывается в кровати. Она уже очень дорого заплатила за свободу. И не готова лишиться всего, ведь иначе она полностью потеряет себя. Даже не оборачиваясь, Амара знает, что у нее за спиной Филос с подносом в руках. Утро выдалось довольно прохладным, чтобы сидеть в саду, но Амаре в этой части дома спокойнее, чем в любой другой. Она кутается в дорогой красный плащ, подарок Руфуса. — Ты решила? — спрашивает Филос, выставляя еду на стол. — Да. — И тебя не переубедить? — Нет. Амара думала, что Филос станет спорить, но он лишь вздыхает, словно ровно этого и ждал. — Тогда нужно подумать, как нам быть.