Верити внимательно смотрела на меня, надув губы. – Не думаю, что Эулалия обрадуется тому, что ты здесь. – Эулалии здесь больше нет, Верити. Сестра растерянно моргнула. – Сходи-ка посмотри: может, поварихе нужны еще помощники? – предложила я. – Уверена, она даст тебе попробовать глазурь. – Ты хочешь что-то взять? – Не совсем. – Я встала, и мои юбки скрыли платок из виду. – Ты пришла сюда поплакать? – Что? Верити пожала плечами: – Папа так иногда делает. В комнате Авы. Он думает, никто не знает, но я слышу его по ночам. Спальня Авы находилась на четвертом этаже, как раз над комнатой Верити. – Я никому не расскажу, честно. – Верити наклонилась вперед, с любопытством оглядывая комнату, но так и не решилась войти. – Я не плачу. Сестра протянула руку и поманила меня к себе. Я оставила платок на полу, надеясь, что она ничего не заметит. Верити провела пальцем по моей щеке и с видимым разочарованием убедилась, что она сухая. – Я по-прежнему скучаю по ней. – Еще бы! – Но все остальные больше не скучают. Все о ней забыли. Говорят только про свой бал. Я обняла Верити за плечи: – Никто ее не забыл. Нам всем нужно жить дальше, но это вовсе не означает, что мы не скучаем. Мы все очень любим Эулалию. – Она так не считает. Я нахмурилась: – Что ты имеешь в виду? – Она думает, что все слишком заняты своей жизнью, чтобы вспоминать о ней. Верити тревожно оглянулась, словно боялась, что нас могут услышать. – Элизабет говорит то же самое. Она сказала, что мы все сильно изменились, а она осталась такой же. – Ты имеешь в виду, в нашей памяти? Верити замотала головой: – Нет, когда я ее вижу. – В своих воспоминаниях, – настойчиво продолжила я. Верити призадумалась, а потом протянула мне свой альбом для рисования. Однако я не успела взять его: в коридор влетели Розалия и Лигейя, держа в руках целые башни из коробок, на которых были написаны названия нескольких астрейских магазинов. – О, вы обе здесь, отлично! – крикнула Розалия, распахивая дверь в их комнату. – Всем нужно срочно спуститься вниз. Прямо сейчас. – Зачем? – спросила Верити. Ее плечи внезапно напряглись, а лицо приобрело тревожное выражение. – Кто-то еще умер? Я зажмурилась. Как часто шестилетние дети живут с мыслью, что в любой момент может кто-нибудь умереть? – Конечно, нет! – отмахнулась Лигейя, раскладывая свои сокровища у подножия кровати. – Они здесь! Волшебные туфельки! Мы заглянули в лавку сапожника, когда он пришивал последние ленточки. Верити просияла и тут же забыла о своем альбоме. – Их уже привезли? – Иди посмотри! Розалия побежала по коридору и вверх по лестнице, чтобы поторопить Камиллу. Она уже должна была вернуться в свою комнату после занятий. Лигейя последовала за Розалией, и топот шагов по лестнице стал вдвое громче. – Пойдем, – сказала я. – Не забудь платок Эулалии, – бросила Верити и выбежала в коридор. Я недоуменно моргнула и обернулась, чтобы поднять платок. Когда я вышла из комнаты, дверь за мной с грохотом захлопнулась, словно ее толкнула невидимая рука. * * * За окном снова лил холодный дождь, и в доме было зябко, несмотря на растопленные камины. Капли барабанили по стеклу, размывая скалистый пейзаж за окном. В Синей гостиной пахло сыростью с едва ощутимым налетом плесени. Морелла сидела на диване рядом с камином и разминала спину: судя по выражению ее лида, она явно чувствовала себя не очень хорошо. Мне стало жаль ее. Планирование и подготовка такого большого мероприятия – дело непростое даже при самых благоприятных условиях, а уж во время беременности это должно быть чрезвычайно утомительно, не говоря уже о том, что тройняшки просто извели ее за целый день. – Ленор, ты не могла бы найти отца? Я уверена, он очень хотел бы посмотреть на туфельки. У меня очень сильно отекли ноги от этой ненастной погоды. Я вытащила из-под рояля небольшой мягкий пуф: – Тебе нужно поднять ноги, Морелла. У мамы часто бывали проблемы с отеками во время беременностей. Она старалась поднимать ноги как можно чаще. – Я подставила стульчик ей под ноги, чтобы она могла устроиться чуть поудобнее. – У нее еще был лосьон из ламинарии и льняного масла. Мама мазала им лодыжки каждое утро, перед тем как одеться. – Ламинария и льняное масло, – повторила Морелла с небольшой благодарной улыбкой. На мгновение я задумалась. Возможно, сейчас хороший момент, чтобы помочь ей и заодно загладить вину за вспышку гнева после похорон Эулалии. – Я могу сделать для тебя, если хочешь. Должно помочь. – Было бы очень мило с твоей стороны… А как твое платье? Уже прислали? Морелла впервые поинтересовалась тем, что я собираюсь надеть на бал. Она тоже старалась наладить отношения – как умела. – Еще нет. В среду мы с Камиллой идем на последнюю примерку. Если хочешь, присоединяйся. В глазах Мореллы загорелся веселый огонек. – Да, с удовольствием. Можем пообедать где-нибудь в городе, приятно провести день. Напомни, какое у тебя платье? – Цвета морской волны. Морелла задумалась. – Твой папа что-то говорил о шкатулке с драгоценностями Сесилии. Может быть, там найдется что-нибудь подходящее для тебя. По-моему, на одном из портретов на ней были зеленые турмалины. Я сразу поняла, о какой картине идет речь. Она висела в кабинете на четвертом этаже, где на самом солнце стоял мамин маленький письменный столик. В ясные дни из окон этой комнаты можно было увидеть даже маяк. Когда мамы не стало, папа решил повесить сюда ее портрет. – Я была бы рада надеть ее украшения на бал. И Камилла тоже, не сомневаюсь. – И я! – радостно присоединилась Верити. – Конечно, – с улыбкой сказала Морелла. – Надо будет посмотреть, что там есть. В комнату вбежали запыхавшиеся Мерси и Онор с липкими от сладостей руками. – Розалия сказала, волшебные туфельки привезли? – спросила Мерси, мгновенно заметив коробки. Такое название понравилось всем без исключения. Хотя мы и знали, что это всего лишь кожаные туфли (из красиво выкрашенной и обработанной кожи), нам хотелось наделить их волшебными свойствами. Эти башмачки должны были стать началом нашей новой жизни. Когда мы наденем их, мы уже не сможем стать прежними. Морелла шлепнула Мерси по рукам: – Дождись отца.