– Это только игра… – Прости, – он пожал плечами. – По-настоящему я женюсь на тебе только после того, как ты понесёшь моего сына. Лиз даже не обратила на всегда раздражавшую её фразу внимания, с головой уйдя в припоминание всех оскорблений и обид, перенесённых ими с сестрой от Аде за последние годы. Теперь она может унизить её – пусть ненадолго, на время, изменив своим принципам. – Да, я хочу этого! – она встала с кресла. – Подожди. А… а Марис? – Младший? – уточнил её господин. – Тот, который хотел тебя столь страстно? – Да. Он попытается вернуть меня. – Его не будет. Госпожа Стонберэ прислала письменное извинение – её сын в отъезде. – Слава Господу! – Лиз обворожительно улыбнулась. – У тебя будет достойная жена в этот вечер, мой господин Омар. Но… – она помедлила и продолжала, ободренная еле заметной улыбкой, скользнувшей по его губам, – ты не рассердишься, если я буду с ней жестока?.. Совсем скоро она раскаивалась в своём опрометчивом согласии: после лёгкого завтрака, состоявшего из экзотических фруктов, её не оставили одну, как обычно, размышлять о сладостной мести Аделаиде Стронберг. Полетта Пратен и чернокожая эфиопка Хосефа, обычно прислуживавшие жёнам Хусейна, обрядили новоявленную госпожу в богато вышитое золотой нитью платье и препроводили её в самые просторные покои северного поместья, которые занимали в согласии и мире первая, вторая и третья мадам Лалие. Там царило вечное лето и восточная роскошь – невиданные украшения из кости, золота, драгоценных камней, росли в резных кадках две финиковые пальмы, между которыми в позолоченной клетке на жёрдочке покачивался попугай. Лиз озиралась вокруг с благоговейным восхищением – здесь оживало всё, что до сих пор она видела лишь на страницах книжек. – Садись, юная госпожа, – холодный голос, обжигающий одной своей интонацией, прозвучал, как показалось сначала Лиз, ниоткуда. Затем прямо в стене раздвинулись две половинки ковра, расшитого шёлком и бисером, и в залу вступила средних лет женщина ростом не выше Лиз, но такая стройная в талии, что северянка сама себе показалась неуклюжей коровой. Незаметно перебирая ногами, женщина с пронзительным взором, казалось, плыла по воздуху вместо того, чтобы идти. Её длинные тёмные волосы, уложенные короной, прикрывала прозрачная ткань, а платье было сшито из настоящего китайского шёлка и не требовало никаких дополнительных украшений. Лицо хозяйки было худым и властным, нос – крупным, с горбинкой, губы – узкими, а кожа – желтоватой. Но всё это отходило на задний план, когда внимание обращалось на её глаза – огромные, похожие на чёрный жемчуг, глубокие и гипнотизирующие. Лиз Линтрем встряхнула головой, возвращая себе ясность мыслей, и с радостью разглядела за спиной первой жены Лалие вошедшую следом в залу француженку Низель, единственную, кто удостоил её в этом незавидном положении своей дружбы. – Мадам Низель! – она бросилась к ней. – Как я счастлива видеть вас… К её удивлению, Низель Лалие нахмурилась: – Мы здесь не одни, Феризат. И я не та, кого ты должна приветствовать первой. Преклони поначалу колени перед старшей госпожой, перед Голе-Мохтар бен-Шаккум, ибо она – повелительница этого дома. Лиз охотно поверила ей, заглянув ещё раз в мёртвые глаза первой супруги. И склонилась в низком поклоне: – Моя госпожа. С минуту заставив её понервничать, Голе-Мохтар надменно кивнула: – Садись, девушка. Сама она устроилась поудобнее на мягких подушках, разбросанных по полу поверх роскошного ковра, движением головы разрешила садиться своим наперсницам и приняла из рук подлетевшей Хосефы неизменный кальян, прежде чем продолжить: – Итак, ты – Феризат, заставившая трепетать сердце наследника моего господина. Я не удивлена, – она придирчиво осмотрела шведку, – на Востоке беловолосые женщины – редкость, и даже мой господин не устоял в городе развлечений перед сиянием волос Низель, – Голе-Мохтар холодно улыбнулась француженке. – Наследник моего господина желает сделать тебя своей первой, старшей женой. – Первой? – вырвалось у Элизы. Голе-Мохтар взглянула на неё с неодобрением: – Разумеется, и это честь для тебя, северянка. Со временем твой господин возьмёт себе ещё три жены, и ты сможешь удержаться от падения лишь в трёх случаях: если станешь для господина вернейшим другом, останешься всё равно красивее и забавнее всех жён либо – единственно верный способ – родишь господину первого сына-наследника. – Значит ли это, почтенная госпожа, что вы – матушка господина Омара? – Нет! – рявкнула арабка, вконец раздражённая любопытством Элизы. – И перестань перебивать меня, северянка. Мы – все трое – не родили нашему господину детей, хотя у Низель и Феды есть дочери от предыдущих браков. Но господин может взять себе ещё одну, последнюю жену. А пока наследник – приёмыш. – Приёмыш? – тупо переспросила Лиз. Голе-Мохтар только фыркнула. – Феризат, Омар – не родной сын нашего мужа. Хусейн, к сожалению, бесплоден, – мягко пояснила Элизе Низель. – Но об этом не следует никому знать. Вот почему Омар почитается как сын повелителя в этом доме. Как любимый сын. – Достаточно бесполезной болтовни, северянка, – прервала её откровения Голе-Мохтар. – Наследник желает, чтобы мы сделали за два часа из этой, – с красноречивой презрительной паузой она ткнула в Элизу пальцем, – девочки воспитанную восточную женщину, правильную жену. Мы можем только повиноваться, а ты, Феризат, лишь слушать и подчиняться нам… Она провела с этими женщинами три с половиной часа, пока за окнами солнце не начало склоняться к линии горизонта, а Низель с Федой не устали показывать и говорить. Глядя в насмешливые глаза арабки, Лиз упорно молчала, в глубине души рыдая над своей загубленной жизнью. Что принесёт ей этот вечер, кроме новых мучений, о какой мести Аделаиде может идти речь, если по этикету она не может сделать и шагу вперёд мужа, не может и рта раскрыть без его разрешения. Упаси её Аллах хотя бы на сантиметр приподнять краешек чадры при постороннем мужчине, и скандал будет немыслимый, если она решится заговорить с даже представленным ей гостем. В присутствии мужа она не должна садиться, даже если он разрешает ей, иначе всем станет понятно, что она его не уважает; а угадывать его желания супруге полагается за полминуты до того, как они будут высказаны вслух или сделан соответствующий жест, и она должна опередить служанку с исполнением этого пожелания. Гость – вообще особа священная в восточном доме, и хозяин ни в коем случае не может отказать его просьбе, даже когда тот желает, чтобы ему прислуживала хозяйка дома. В целом, как поняла Элиза, женщина на Востоке ценится гораздо ниже хорошей лошади или старинного оружия, и арабок подобное положение дел нисколько не возмущает, а скорее наоборот. Впрочем, чему тут удивляться, горько думала Лиз, если вспомнить, как легко избавилась от неё в её собственной стране Лаймен Стронберг. Она продала её! Продала этим надменным, противным Лалие, для которых рабство ещё живо во всех его проявлениях. Двери на женскую половину распахнулись от удара по ним ногой. Темнокожие служанки отчаянно завизжали, разбегаясь, Низель и Феда тоже поспешили, укрыв лицо краем накидки, скрыться во внутренних покоях. Голе-Мохтар только удобнее оперлась о подушку, сонными тёмными глазами глядя на непрошеного посетителя. Голос её был холодно-равнодушен: – Когда ты собираешься начать учиться достойному наследника поведению, Омар? – Вас только вот не спросил, матушка, – огрызнулось приёмное дитя. – Женщина ещё не готова. Уходи, я скоро пришлю её к тебе. – Зато гости готовы, госпожа. Когда дым затуманивает тебе разум, ты забываешь следить за временем, – вцепившись в тонкие руки, он развернул Элизу лицом к себе, бесцеремонно откинул чадру, разглядывая её. – Ты говоришь, она не готова? Не думаю. Аллах велик, и он не позволил тебе измазать её лицо красками, которые требуются тебе, но не должны губить нежную свежесть моей наречённой. И так, я полагаю, ты успела немало яда излить в её чистую душу. Займись собой, женщина, мой господин Хусейн пришлёт за тобой служанку через четверть часа. Феризат, пойдём, гости ждут нас! Омар Лалие, не оглядываясь, быстро направился к выходу. Элиза мелко засеменила, туго спеленатая метрами ткани, за ним следом. – Мой господин, я… я хотела бы изменить своё решение… Слабый плаксивый голосок так не вязался в его сознании с привычной этой женщине решительностью и силой, что он резко остановился, и Лиз почти уткнулась лицом в его спину. – Что? – тупо переспросил он. – Я передумала, – уже с некоторым раздражением в голосе повторила Лиз. – Насчёт чего? – Я не хочу идти на этот вечер. – Поздно, – словно отрезал Омар Лалие. – Ты обещала выполнить роль хозяйки. – Но там же будет присутствовать госпожа бен-Шаккум, – робко напомнила ему Элиза. – Голе-Мохтар не то, – смуглолицый мужчина досадливо сморщился, а затем ослепительно ей улыбнулся. – Я не могу ею похвастаться перед гостями, она – собственность моего отца. – Приёмного отца, – почти прошептала Элиза. – Откуда ты знаешь? – ухватив девушку за белую прядь волос, Омар Лалие заставил её смотреть ему прямо в лицо. – Но, в общем, это ерунда, всё равно тебя рано или поздно кто-нибудь просветил бы на этот счёт. А если тебя волнует моё право наследования, – он лишь улыбнулся в ответ на возмущённый возглас Элизы, – то оно бесспорно. Кроме того, моё личное достояние весьма велико, чтобы купать свою жену в роскоши. Единственную жену, – подчеркнул араб голосом. – На тебе я готов жениться по европейским обычаям. – Значит, если у господина Хусейна будет ребёнок, – Лиз ловко уклонилась от поцелуя, – ты многое потеряешь? – Наверное, – Омар вмиг стал серьёзен. – Только это не имеет значения для меня: я привязан к Хусейну Лалие, я знаю, как он страдает из-за отсутствия у него детей, и я очень хочу, чтобы одна из его супруг родила ему сына. Но пока у него есть только я, – он красноречиво развёл ладонями и вернулся к облюбованной им теме. – Мою жену он назовёт своей дочерью и осыплет её дорогими подарками, она сможет добиться от него всего, чего захочет. – Объявите об этом на площади, – огрызнулась Элиза, – и недостатка в супругах у вас не будет. А я не желаю ради каких-то блестящих камешков изображать из себя то, чем я не являюсь! – она в ярости сдернула с себя полупрозрачную чадру. – Я не могу соблюдать все эти дурацкие правила, которыми пичкали меня его жены! Ладно бы одна, но они нападали по трое! Я не хочу заниматься детьми, я хочу встречаться с подругами, я собираюсь каждый раз спорить со своим мужем, когда мне не понравится то, что он говорит! – её крик далеко разносился по пустой галерее. Словно смиряясь с условиями ультиматума, Омар Лалие на секунду закрыл глаза. – Феризат, Феризат, успокойся. Ты не должна следовать этим правилам, во всяком случае, не всегда. Я понимаю прекрасно, в какой стране ты выросла и насколько ты отличаешься от восточных женщин. Это знают и жёны господина. Ты будешь совершенно другой женой, первой и единственной. Я дал им понять это, но они до конца не поверили в серьёзность моих намерений, а в отместку наполнили твою замечательную головку, – он нежно поцеловал Лиз в затылок, – разной чепухой. Конечно, хорошо будет, если, например, при Хусейне ты станешь вести себя традиционно. Но мой отец – человек гораздо более широких взглядов, чем полагают его уважаемые супруги Голе-Мохтар, Низель и Феда. А главное, он желает мне счастья. – Но не мне, – сердито буркнула девушка. Мальчишеская усмешка озарила лицо Омара. – Вот тут-то в дело и вступают привычные образы: разве женщина может мыслить такими философскими категориями, как счастье? – О! Пошёл к чёрту, – Лиз оттолкнула его. – Не хочу никаких гостей и никакой немой роли хорошо воспитанной жены. В подобных условиях я даже не смогу поквитаться, как следует, с Аде Стронберг. А знаешь, как сильно я её ненавижу? Она мерзкая, скользкая, высокомерная и надменная дрянь, всегда унижала мою семью. А её муж? Сопляк и рохля. Моя сестра Линета любит его, он спит с ней, награждает её детьми, которые не способны жить, и после этого даже не может за неё заступиться, чтобы эта змея подколодная, его Адела, держала при себе свой язык. – А его мать? – Омар Лалие слушал её очень внимательно. – Лаймен? – Лиз пожала плечами. – Она сильная и холодная. Ей ни до чего нет дела. Она не занимается воспитанием своих детей, но имеет на них огромнейшее влияние. Это с её подачи мне удалось уехать от Мариса, и за такое я должна благодарить её, а не вынашивать планы мести. Да и с Аде я не собиралась всерьёз связываться, она и без того наказана, потому что она злая, завистливая, её никто не любит. Что изменится от того, что я потопчусь немного на её чувствах? Разреши мне не появляться им на глаза, мой господин. – Ты слишком застенчива, Феризат, – араб оторвал от себя её руки, – и напрасно попортила свой наряд. Отправляйся в «Покои жемчужины», пусть служанка поможет тебе привести одежду в порядок. Я жду тебя через десять минут в гостиной. Если после этого срока часы успеют начать новый круг, я приду, чтобы забрать твою благоуханную свежесть, и даже присутствие гостей в доме не остановит меня. Он собирался уйти, но Лиз Линтрем в ужасе вцепилась в его одежду: – Проще говоря, ты меня изнасилуешь? – Никогда ещё я не поступал так с женщиной и в этот раз не придётся. Период ухаживания слишком уж затянулся, пора нам узнать, способна ли ты родить мне сына. – Нет! Я бесплодна, словно высохшая пустыня, не хочу и не смогу иметь никаких детей… Омар ласково ей улыбался: – Мы всё же попробуем. Говорят, семя мужчины порой творит чудеса даже с пустынями. Девушка только застонала, закрыв уши руками, и, весело ухмыляясь, темноволосый красавец отправился развлекать своих гостей. Эти люди были скучны. Едва сдерживая себя, чтоб не начать зевать посреди стоящего в воздухе жужжащего гула – разговор вёлся одновременно на трёх языках для удобства присутствующих, Омар Лалие всё чаще поглядывал на часы, мысленно поторапливая стрелки. Не прошло и десяти минут, как они расстались, а он уже истосковался по прекрасной Лизе. Гости – рослые, как на подбор, светловолосые шведы – тактично обходили его стороной, понимая тревожное ожидание в глазах Омара как неизбежный синдром медового месяца; экзотический хозяин в традиционной восточной одежде, шемахе и кибре, вскоре после приезда гостей объявил им, что последний представитель семьи – его молодая жена – присоединится к ним вскоре. Кое-кто заметил мгновенную вспышку недоумения и гнева в тёмных глазах старшего араба, Хусейна Лалие, но не выдержал светского тона только Раймонд, поинтересовавшийся громким шёпотом: – Что, вам не нравится ваша невестка, мсье?