– Позвольте помочь вам закрыть дверь, мадам, это для вас может быть утомительно. Пойманная на месте преступления, Элиза только скрипнула зубами и покорно вернулась, конвоируемая дворецким, в дом. На следующий день она пыталась бежать дважды – переодевшись в платье Белль и предложив кучеру Жерару деньги. Гнусный Жерар с улыбкой взял подкуп и немедленно отнёс его Лорану. Ровно через двадцать четыре часа он был повышен в звании до личного стража мадам. Лоран Буассе, не считаясь с расходами – гнев господина обойдётся ему дороже, нанял троих охранников для мадам. На одного из этих громил и наткнулась Элиза утром девятнадцатого ноября, открыв дверь своей спальни. – Bon matin, madame, – высокий мускулистый мужчина, сидя на стуле, спокойно смотрел на неё. – Меня зовут Дидье Шуан, я ваш новый сопровождающий. Лиз с отвращением захлопнула дверь перед его носом. К исходу декабря идея состязания в хитроумности с тремя охранниками, постоянно находящимися настороже, Элизе наскучила. Ей не удавалось придумать ничего, чтобы обмануть этих троих – Дидье, Жерара и Ахмета. Ахмет вообще не говорил по-французски, турецким языком Элиза не владела, да и запас арабских слов у неё сводился к минимуму. Хотя даже самый тупой тюремщик понял бы сочетание слов «не смотреть», «бежать» и «бакшиш» вместе с тугим мешочком, зажатым в руке хозяйки; но Ахмет не поддавался, умело притворяясь глухонемым или бормоча что-то по-турецки. Элиза подозревала, что этот темнокожий здоровяк был прислан лично Марисом присматривать за ней. Когда наступил 1834 год, и миновала половина января, она перестала надеяться на скорое возвращение мужа. К этому времени Элиза не выходила даже в сад больше двух месяцев. Полгода назад Рената поступила во французскую школу при женском монастыре и поселилась там же в пансионе. Её привозили в дом на Вандом-Пляс один раз в неделю на два часа, которые она проводила с Элизой. Но передать просьбу о помощи с младшей сестрой Элиза не могла – ей просто некому было её передавать. Ни друзей, ни всего лишь знакомых в Париже у неё не было, Марис всегда строго следил за этим. Мадам Лалие перепробовала двадцать шесть способов освободиться. Треть из них была связана с причинением вреда себе в надежде, что после попытки самоубийства или при симуляции смертельной болезни её перевезут в госпиталь, откуда сбежать намного проще. Однако Лоран Буассе, «имеющий неограниченные полномочия», каждый раз угадывал её игру, и постепенно Элизу всё более одолевала апатия. А зачем вообще что-то пытаться сделать, если ничего от этого не меняется? Чисто автоматически она попробовала ещё соблазнить Дидье, который, казалось, был к ней неравнодушен. Охранник с интересом отозвался на её заигрывание, но к следующему дежурству Лоран провёл с ним «воспитательную работу», и с тех пор Дидье шарахался даже от тени мадам Лалие. О Марисе по-прежнему было известно только то, что он находится в Алжире в компании своего отца. С ноября минуло четыре месяца, и в Париж робко заглядывала весна. Вандом-Пляс была скучной и серой, парижане, ёжась от холода, не прогуливались, а пробегали по ней, свистел ветер. Потеряв всякую надежду когда-нибудь выйти из этого дома, Элиза приобрела взамен привычку целыми днями смотреть в окно, положив подбородок на подоконник. Белль всерьёз беспокоилась за её душевное здоровье. Элизу перестала интересовать даже сестра, и Рената приезжала всё реже. Омар Лалие вернулся в Париж без всякого предупреждения, неожиданно, в день, когда тучи разошлись и выглянуло первое солнце. После обеда, к которому Лиз отнеслась без интереса – это стало её привычным состоянием в последнее время, внизу в доме захлопали двери, раздались оживлённые голоса. В спальню Элизы ворвалась молоденькая взволнованная служанка: – Мадам, господин, ваш муж, приехал! Элиза повернула в сторону девушки голову, заморгала, будто от яркого света. Муж? Когда-то это слово ассоциировалось у неё с кем-то знакомым. Муж… она попыталась припомнить черты этого человека, но безуспешно. И Лиз снова погрузилась в дремотное состояние. В кабинете хозяина дома тем временем негромко беседовали двое мужчин. – И как давно это продолжается? – Около полутора месяцев, мсье Омар. Мадам совершенно перестала бороться. Она не отказывается от еды, но ест очень мало. Сильно сбавила в весе. Не интересуется успехами мадемуазель Рене. Марис озабоченно хмурился, перебирая перья в подставке на столе. За четыре месяца, проведённых в жарком климате, его кожа значительно потемнела, а светлые волосы стали почти белоснежными. Резче обозначились черты лица, глаза немного запали. Марис тоже похудел. – Плохо, очень плохо, – двумя пальцами он поднёс изящно сделанный кораблик к глазам. – Мне не хотелось возвращаться, по правде говоря. У нас с мадам перед отъездом возникли определённые сложности. – Я понимаю, мсье, – Лоран деликатно отвёл глаза в сторону. Марис криво усмехнулся. – Разумеется, понимаешь. Женщины – это всегда одни и те же проблемы. Ты любишь, она не любит, и так далее. – Да, мсье, полностью с вами согласен. От сочувствия дворецкого Марису легче не стало. – Если бы я знал, что всё так повернётся, я не уехал бы так надолго. Впрочем, достаточно, Лоран. Я поднимусь к мадам. Марис вошёл в спальню без стука, но Элиза не выразила возмущения. Жена вообще не отреагировала на вторжение в комнату, где находилась она сама. Элиза продолжала смотреть в окно, подпирая подбородок руками. – Любовь моя, – неестественно ласковым голосом – ему самому не понравилось, как это прозвучало, позвал он. – Я вернулся. Спина жены даже не дрогнула. За окном, видимо, происходило что-то интересующее её несравнимо больше. Подойдя вплотную к сидящей женщине, Марис посмотрел через её плечо на абсолютно пустую, будто вымершую улицу. – Элизабетта! – громко проговорил он возле левого уха женщины. Та вздрогнула, ненадолго выныривая из своего сна. – А? Кто здесь? – Элиза, – мягче, растягивая гласные, будто лаская этим именем свой рот, повторил Марис. Положив руки жене на плечи, он поднял блондинку со стула и повернул её к себе лицом. Модная в прошлом сезоне одежда висела на Элизе самым печальным образом. – Дорогая, давай прокатимся в парк, в город… – В город? – Элиза невероятно оживилась. – В город… – глаза её потухли, и в них вернулось выражение тоскливого смирения. – Но мне нельзя. Когда-то давно мне запретили выходить из дома. – Этот запрет больше не действителен, дорогая, – Марис погладил Элизу, словно ребёнка, по голове. – Я не хотел, чтобы ты убежала, пока меня не было, и потерялась. Тебя могли обидеть. Элиза сощурилась, что-то припоминая. – Ты запер меня в этом доме, да? Ты! – Лиз завизжала, будто раненая ведьма, её глаза впервые за полтора месяца полыхнули живым огнём. Марис отпрянул очень вовремя, иначе на его лицо обрушилась 6ы вся мощь женских когтей. – Это ты! Ты! – бушевала Элиза. От недавней летаргии не осталось и воспоминания. Одним только словом «ты», произнося его то по-французски, то по-шведски, женщина ухитрялась выразить всю меру переполняющего её бешенства. – C'est tu! Du! Она немного подумала, прежде чем перейти на арабский: – Anta! – и добавила с сияющей улыбкой своё новое достижение – слово, выученное после отъезда Мариса. – Anta hауаvаn! Муж ещё отступил подальше под таким натиском. Будучи натуральной блондинкой от природы, Лиз умудрялась сочетать в себе темперамент всех темноволосых и рыжих женщин мира. – Согласен, я чудовище, – Марис примирительно поднял руки. – Самый кошмарный монстр, когда-либо появлявшийся на свет за всю историю человечества. Но зато – посмотри сама – ты живёшь. На щеках у тебя снова румянец, глаза светятся… – Ах, так это была терапия! – Лиз отвернулась от него. – Спасибо, доктор. – Пожалуйста, – вежливо ответил Марис. – Теперь ты успокоилась и готова поговорить? – Да, – Лиз с размаху упала в мягкое кресло. – Почему ты сделал меня пленницей этого дома? – Потому, – Марис ответил ей широкой неискренней улыбкой, – потому что мне надо было уехать, и я ничуть не верил, что, вернувшись, застану тебя ещё здесь. Если помнишь, накануне ты упорствовала в своём желании уехать к Андресу Ресья. – Не помню, – равнодушно отозвалась Элиза. – Давно это было… если не приснилось мне вообще. – Прелестный сон! – разозлился Марис. – Интересно, что именно тебе снилось, когда ты выражала желание иметь детей от Андреса Ресья?! – Я это сделала? – Элиза выглядела искренне удивлённой. – И из-за этого ты так взбесился – больше чем на четыре месяца? Какие глупости! – она пожала плечами. – Глупости или нет, – Марис с трудом сдерживался, – но я всегда помнил, кто моя жена, и не звал тебя ни Рейхан, ни каким другим именем… – А ты попробуй, – лицо молодой женщины окаменело, подбородок упрямо выдвинулся вперёд. – Я не упрекну, не бойся. Только для того, чтобы во всех мужчинах видеть одного-единственного, надо любить этого единственного всем сердцем. – Понятно, – с отвращением пробормотал Марис. – Возврата к нормальной супружеской жизни мне не ждать. – После всего, что ты сделал? Ты смеёшься? – Я, откровенно говоря, рассчитывал на это. Ты не передумаешь, дорогая? – Подожди, Марис, – Элиза встала, – я чего-то не понимаю. Ты уверен, что я тебе изменяю, ты знаешь, что я тебя не люблю; но всё равно хочешь оставаться моим мужем и иметь супружеские отношения? – Я трахнуть тебя хочу, – муж, не отрываясь, смотрел на её ноги. – Хоти, сколько тебе вздумается, – Элиза натянуто засмеялась, стараясь не показать, что покороблена его грубостью. – Но ведь насилие – не твой стиль. А я буду отказывать тебе в близких отношениях до тех пор, пока ты не согласишься на развод. – Ясно, – Марис не дал ей почувствовать вкус победы. – Другими словами, если я обещаю развестись, ты разрешишь мне делать с твоим телом всё, что я захочу. И так долго, как я захочу. Своего рода награда… – Нет! – Элиза выглядела возмущённой. – Ты перевираешь мои слова. После развода закон запретит тебе дотрагиваться до меня. – Да неужели? – передразнил её Марис. – Твои глупые законы пишут не для богатых людей, которые ничего не боятся, а для обывателей. Закон не помешал мне удерживать тебя в Швеции, не помешает и уложить в постель, когда я захочу. Так что не будем даже усложнять себе жизнь разводом. – С тобой бесполезно спорить, – Элиза разочарованно отвернулась. – И не спорь. Они вовсе не выглядели как люди, достигшие компромисса. Марис с минуту смотрел на жену – обожаемую и желанную, несмотря на завихрения в её голове, последний раз что-то обдумывая. Приняв решение, он взял со стола чёрную бархатную коробочку для драгоценностей, принесённую с собой. – Я привёз тебе подарок, – небрежно проговорил он, впиваясь взглядом в лицо жены. – Так, крохотную безделушку. Он знал, что Лиз неравнодушна к драгоценностям – слишком мало красивых вещей было у неё в детстве. Жена не обманула его ожиданий, с жадностью заглянув в коробочку. Крупный голубой камень размером с перепелиное яйцо невинно лежал на подушечке внутри и сверкал всеми гранями, отражая электрический свет в комнате. Бросив один только взгляд на этот камень, Элиза ощутила внутри себя такой ужас, что волосы зашевелились у неё на затылке. Камень был так прекрасен, что красота его кружила голову и ослепляла. Ужас, который испытывала Элиза при виде камня, не мог быть сильнее, даже если в комнате находился бы сам Сатана. Вся поглощённая этим чувством, Лиз даже не замечала, как внимательно наблюдает за ней муж. – Этот аметист хранился в нашей семье на протяжении пяти поколений. Не бойся, возьми его в руку, ощути его власть… – двумя пальцами Марис снял драгоценный камень с его бархатного ложа и опустил в раскрытую ладонь Лиз. Женщина устремила на него такой беспомощный, растерянный и одновременно брезгливый взгляд, будто он подсунул ей дохлую лягушку. Было заметно, что ощущения разрывают её на части. Она сама не понимала, что именно и почему она чувствует; зато знал Марис. Этим сияющим голубым аметистом воспользовался Хусейн, чтобы загипнотизировать ее в первый раз. С криком отвращения Элиза разжала пальцы и уронила камень на ковёр. – Я… я ненавижу его, – потрясённо пробормотала она. – Это плохой камень. Скрывая своё разочарование, Марис подобрал аметист и спрятал его обратно в коробочку. Шанс, что при виде предмета, которым её уже гипнотизировали, Элиза впадёт в транс, был невелик, но следовало проверить и его, прежде чем прибегать к наркотикам. Сегодня вечером он использует вытяжку тайного растения, чтобы подчинить её своей воле раз и навсегда.