Эш достает из внутреннего кармана комбинезона фотографию и толкает ее ко мне через стол: – Взгляните, вот эта халупа – на заднем плане, за моей женой. Сосед говорит, я должен заплатить ему двадцать пять тысяч долларов. Я бросаю беглый взгляд на снимок. Назвать это сооружение сараем – неприкрытая лесть. По мне, так это лачуга. – Мистер Эш, – говорю я, – думаю, мы определенно сможем снизить эту сумму до пятнадцати. Джейкоб Вот все причины, почему я ненавижу Марка, парня, который появился у Джесс в прошлом сентябре. 1. Иногда она плачет из-за него. 2. Однажды я заметил синяки у нее на боку и думаю, это он ей их поставил. 3. Он всегда одет в оранжевую толстовку бейсбольной команды «Бенгалс». 4. Он называет меня Шеф, хотя я много раз объяснял ему, что мое имя Джейкоб. 5. Он считает меня недоумком, хотя диагноз «умственная отсталость» ставят людям, которые набирают меньше 70 баллов в тесте IQ, а я набрал 162. По-моему, сам факт незнания Марком этого диагностического критерия показывает, что он гораздо ближе к слабоумию, чем я. 6. В прошлом месяце я встретил Марка в аптеке с другими парнями; Джесс рядом не было. Я сказал ему «привет», а он притворился, что не знает меня. Когда я поделился этой историей с Джесс и она напрямую спросила его, тот все отрицал. А следовательно, он одновременно лицемер и лжец. Я не ожидал, что Марк будет присутствовать на сегодняшнем занятии, а потому сразу занервничал, хотя обычно в присутствии Джесс успокаиваюсь. Лучше всего я могу описать это состояние, сравнив его с попаданием в поток спущенной в унитазе воды. Ты чувствуешь, что катастрофа неминуема, ощущаешь мельчайшие брызги воды на лице. Но, даже видя эту стену несущейся на тебя воды, понимаешь, что не способен шевельнуться. – Джейкоб! – восклицает Джесс, как только я вхожу, но вижу Марка, который сидит в кабинке в глубине зала, и от этого едва слышу ее. – Что он делает здесь? – Джейкоб, ты же знаешь, он мой парень. И сегодня захотел прийти. Помочь. «Ага. А я хочу, чтобы меня протащили на волокуше и четвертовали просто так, смеха ради». Джесс берет меня под руку. Мне потребовалось время, чтобы привыкнуть к этому, а также к запаху ее духов, несильному, но для меня это все равно цветочный передоз. – Все будет хорошо, кроме того, мы договорились, что поработаем над дружелюбием по отношению к незнакомцам, верно? – Я знаю Марка. И он мне не нравится. – А мне нравится. И умение общаться отчасти состоит в том, чтобы вести себя нормально с теми, кто тебе неприятен. – Это глупо. Мир большой. Почему нельзя просто встать и уйти? – Потому что это грубо, – объясняет Джесс. – А по-моему, грубо – налеплять на лицо улыбку и притворяться, что тебе приятно разговаривать с кем-то, когда на самом деле ты предпочел бы натыкать себе под ногти бамбуковых зубочисток. Джесс смеется: – Джейкоб, однажды, когда мы проснемся в мире Абсолютной Честности, ты будешь моим наставником. По лестнице, ведущей к входу в пиццерию, спускается какой-то мужчина. У него на поводке собака – миниатюрный пудель. Я останавливаюсь у него на пути и начинаю гладить собаку. – Тор! Сидеть! – командует он, но пес не слушается. – Вы знаете, что пудели не французские собаки? Вообще-то, название породы происходит от немецкого слова «Pudel», сокращения от «Pudelhund», или «плещущаяся собака». Раньше это была водяная порода. – Я этого не знал, – говорит мужчина. А я знаю, потому что, до того как увлекся криминалистикой, изучал собак. – Пудель выиграл соревнования «Лучший в шоу» в Вестминстере в две тысячи втором, – добавляю я. – Верно. Ну, этот пудель сейчас напрудит здесь, если я не выведу его на улицу, – бурчит хозяин собаки и протискивается мимо меня. – Джейкоб, – говорит Джесс, – не стоит заговаривать с кем-то и тут же заваливать его фактами. – Но он интересуется пуделями! У него такая собака! – Верно, но ты мог бы начать разговор, сказав: «Привет, какая милая собачка». – Это совсем не информативно, – фыркаю я. – Зато вежливо… Сперва, когда мы с Джесс только начали работать вместе, я звонил ей за несколько дней до занятия, просто чтобы проверить, состоится ли оно, – убедиться, что она не больна и у нее не появились какие-нибудь срочные, неотложные дела. Я звонил, когда меня начинали сильно беспокоить такие вопросы; иногда это случалось в три часа ночи. Если она не брала мобильный, я пугался. Однажды даже позвонил в полицию и сказал, что Джесс пропала, а оказалось, что она была на какой-то вечеринке. Наконец мы условились, что я буду звонить ей в десять вечера в четверг. Так как мы встречались по вторникам и воскресеньям, это означало, что мне не придется проводить четыре дня в тревоге, не имея от нее вестей. На этой неделе Джесс переехала из комнаты в общежитии в профессорский дом. Ей поручили присматривать за ним, и, на мой взгляд, это напрасная трата времени. Потому что дом не станет прикасаться к раскаленной плите, тянуть в рот отраву или падать со своих собственных лестниц. Джесс проведет там целых полгода, так что на следующей неделе мы встречаемся с ней у профессора. В бумажнике у меня есть адрес, номер телефона и нарисованная ею карта, но я все равно немного нервничаю. Там, вероятно, будет пахнуть другими людьми, а не Джесс и цветами. К тому же я не знаю, как выглядит этот дом, а я ненавижу сюрпризы. Джесс красивая, хотя и говорит, что так было не всегда. Два года назад она сильно похудела после операции. Я видел ее фотографии, когда она была толстая. По словам Джесс, именно поэтому ей захотелось работать с детьми, которые из-за каких-то своих недостатков становятся мишенями для насмешек. Она помнит, как сама была жертвой буллинга. На фотографиях Джесс выглядит как Джесс, только запрятанная в тело кого-то большого и более пухлого. Теперь Джесс фигуристая, но только в нужных местах. У нее светлые волосы, всегда прямые, хотя ей приходится потрудиться, чтобы добиться этого. Я как-то наблюдал за ней, когда она пользовалась специальным утюжком, похожим на пресс для сэндвичей, но на самом деле он с шипением отглаживал ее влажные кудряшки и превращал их в гладкие шелковистые пряди. Когда Джесс входит в комнату, люди смотрят на нее, и мне это нравится, потому что в этом случае они не пялятся на меня. Недавно я размышлял, не станет ли она моей девушкой. В этом есть смысл: 1. Она видела меня два дня в одной рубашке и не придала этому значения. 2. Она получает диплом в области образования и пишет огромную работу про синдром Аспергера, так что я для нее подручный исследовательский материал. 3. Она единственная женщина, кроме моей матери, которая может положить ладонь на мою руку, и мне от этого не захочется выпрыгнуть из кожи. 4. Она завязывает волосы в хвост сама, ее даже не приходится просить. 5. У нее аллергия на манго, а я их терпеть не могу. 6. Я могу позвонить ей когда угодно, не только в четверг. 7. Я буду обращаться с ней гораздо лучше, чем Марк. И разумеется, самая важная из всех причин: 8. Если бы у меня была девушка, я бы казался нормальным. – Давай, – говорит Джесс, похлопывая меня по плечу, – нам с тобой нужно заняться делом. Твоя мама говорит, здесь есть безглютеновая пицца. Ее готовят на каком-то особенном тесте. Я знаю, что такое любовь. Когда находишь человека, которого тебе суждено полюбить, в голове у тебя звенят колокольчики и взрываются фейерверки, ты не можешь подобрать слов, чтобы заговорить, и думаешь о ней постоянно. Когда находишь человека, которого тебе суждено полюбить, ты узнаёшь об этом, заглянув глубоко ей в глаза. Но для меня это главное препятствие. Трудно объяснить, почему мне так тяжело смотреть людям в глаза. Представьте, что вы почувствуете, если вам вскроют скальпелем грудную клетку и покопаются внутри, пощупают сердце, легкие, почки. Такое же ощущение грубого внедрения вызывает у меня контакт глазами. Я сам не смотрю на других людей, так как считаю невежливым копаться в чужих мыслях, ведь глаза – они, как стекла в окнах, такие прозрачные. Я знаю, что такое любовь, но чисто теоретически. Не ощущаю ее, как другие люди, а вычленяю: мама обнимает меня и говорит, что гордится мной; она предлагает мне последний кусочек жареной картошки, хотя сама не прочь его съесть. Если «а», значит «б». Если мама поступает так, следовательно, любит меня. Джесс проводит со мной время, которое могла бы провести с Марком. Она никогда не злится на меня, за исключением одного-единственного случая, когда я вынул из шкафа Джесс в общежитии всю одежду и попытался разложить ее, как свою. Она смотрит «Борцов с преступностью», когда мы вместе, хотя от вида крови ее мутит. Если «а», значит «б». Может, поделиться сегодня с Джесс своими мыслями? Она согласится быть моей девушкой, и я больше никогда не увижу Марка. В теории психоанализа описан прием под названием «перенос». Аналитик становится пустым экраном, на который пациент проецирует событие или чувство, пережитое в детстве. К примеру, если во время сессии пациент молчит, врач может спросить, есть ли какая-то причина, которая мешает ему делать свободные ассоциации? Не боится ли он, что его комментарии посчитают глупыми? А потом, как нетрудно догадаться, пациент теряет контроль над собой. «Так называл меня отец. Дурак». Вдруг плотину прорывает, и пациент начинает выдавать всевозможные вытесненные в подсознание детские воспоминания. Мама никогда не называла меня глупым; тем не менее человеку, который узнает о моих чувствах к Джесс, будет довольно легко прийти к заключению, что в контексте наших отношений наставника и ученика я в нее не влюблен. Это просто «перенос» с моей стороны. – Среднюю безглютеновую пиццу, – говорю я гороподобной женщине за кассой; она гречанка. А если так, почему у нее итальянский ресторан? Джесс толкает меня локтем. – Пожалуйста, – добавляю я. – Контакт глазами, – бормочет она. Я заставляю себя взглянуть на женщину. У нее над верхней губой растут усики.