Формально, если Магуайр студент, то никакую зарплату он мне не платит, но я не собираюсь докапываться. – Вот что я скажу тебе, сынок. Я осмотрюсь тут еще разок. Я захожу в хозяйскую спальню, но Джесс Огилви явно здесь не спала; чистота идеальная. В хозяйской ванной полотенца слегка влажные, но пол в душевой совершенно сухой. Внизу в гостиной никаких следов беспорядка. Я обхожу дом по периметру, проверяю почтовый ящик. Внутри записка, распечатанная на принтере, с просьбой к почтальону не приносить ничего до дальнейших распоряжений. Кто, черт возьми, оставляет записки почтальонам?! Надев резиновые перчатки, я кладу записку в пакет для улик. Попрошу ребят в лаборатории провести нингидриновый тест на отпечатки пальцев. Прямо сейчас что-то подсказывает мне: если они не принадлежат Джесс Огилви, значит их оставил Марк Магуайр. Эмма Не знаю, чего ожидать, когда на следующее утро я иду в комнату Джейкоба. Ночью он спал – я проверяла каждый час, но на основе прошлого опыта знаю, что он не разговорится, пока разбушевавшиеся нейротрансмиттеры[13] не перестанут будоражить его нервную систему. Джесс я звонила дважды – на мобильный и в ее новый дом, но все время натыкалась на автоответчик. Я отправила ей письмо на почту с просьбой объяснить, как прошла вчерашняя сессия, не случилось ли чего-нибудь экстраординарного. Но пока я дождусь ответа от нее, нужно что-то делать с Джейкобом. Когда я заглядываю к нему в шесть утра, он уже не спит – сидит на постели, руки на коленях, смотрит в стену перед собой. – Джейкоб? – осторожно начинаю я. – Дорогой? – Подхожу ближе и мягко встряхиваю его за плечо. Джейкоб продолжает молча таращиться в стену. Я махаю рукой перед его лицом, но он не реагирует. – Джейкоб! – Я хватаю его за плечи, а он валится на бок и лежит без движения. Паника взбирается вверх по лесенке в моем горле. – Поговори со мной! – требую я, а сама думаю о кататонии, шизофрении, обо всех тех медвежьих углах сознания, куда мог завалиться Джейкоб и откуда нет возврата. Оседлав Джейкоба сверху, я сильно бью его по щеке, так что даже след остается. Но он все равно не реагирует. – Не смей! – говорю я и начинаю плакать. – Не смей поступать так со мной. Вдруг от двери раздается голос. – Что происходит? – спрашивает Тэо; лицо у него заспанное, волосы торчком, как иголки у ежа. В этот момент я понимаю, что Тэо может оказаться моим спасителем. – Скажи своему брату что-нибудь такое, что его расстроит, – приказываю я. Он смотрит на меня как на сумасшедшую. – С ним что-то случилось… – объясняю я; мой голос обрывается. – Я просто хочу вернуть его. Мне нужно, чтобы он вернулся. Тэо смотрит на обмякшее тело брата, на его пустые глаза, и я вижу, что ему страшно. – Но… – Давай, Тэо, – тороплю его я. Думаю, дрожь в моем голосе, а не командный тон заставляет Тэо согласиться. Он осторожно наклоняется к брату: – Вставай! – Тэо. – Я вздыхаю. Мы оба понимаем, что он не дает волю языку. – Ты опоздаешь в школу, – говорит Тэо. Я пристально смотрю на Джейкоба, но в его глазах ничего не промелькнуло. – Я иду в душ первым, – добавляет Тэо. – А потом разбросаю всю твою одежду. – Джейкоб молчит, и тогда злость, которую Тэо обычно подавляет, накатывает на него как цунами. – Ты урод! – орет он так громко, что волосы на голове Джейкоба колышутся. – Ты тупой чертов идиот! Джейкоб даже не поморщился. – Почему ты не можешь быть нормальным? – вопит Тэо и бьет брата кулаком в грудь, потом ударяет еще раз, сильнее. – Будь, твою мать, нормальным! – кричит он, и я вижу, что по лицу Тэо текут слезы. На мгновение мы застываем в этом аду, между нами лежит ни на что не реагирующий Джейкоб. – Принеси мне телефон, – говорю я, и Тэо мигом выскакивает из комнаты. Я сажусь на кровать рядом с Джейкобом, и его тело приваливается ко мне. Тэо возвращается с телефоном, я тычу в номер психиатра Джейкоба доктора Мурано. Она перезванивает мне через тридцать секунд и говорит хрипловатым со сна голосом: – Эмма? Что случилось? Я объясняю, в каком состоянии Джейкоб был вчера вечером, и описываю, в каком ступоре он находится сейчас. – И вы не знаете, что спровоцировало это? – Нет. У него вчера была встреча с консультантом. – Я смотрю на Джейкоба; из уголка его рта свисает нитка слюны. – Я звонила ей, но безрезультатно. И она пока не связалась со мной. – Он выглядит так, будто у него физическое недомогание? «Нет, – думаю я, – это скорее относится ко мне». – Не знаю… я так не думаю. – Он дышит? – Да. – Он узнает вас? – Нет, – признаюсь я, и это пугает меня больше всего. Если он не узнает меня, как я могу помочь ему вспомнить, кто он? – Какой у него пульс? Я кладу телефон и смотрю на свои часы, считаю. – Пульс – девяносто, частота дыхания – двадцать. – Слушайте, Эмма, – говорит доктор Мурано. – Я в часе езды от вас. Думаю, вам нужно вызвать «скорую». Я знаю, что тогда будет. Если Джейкоб не выберется сам из этой ямы, он станет кандидатом на принудительное лечение в психиатрическом отделении. Положив трубку, я опускаюсь на колени перед Джейкобом: – Малыш, ты только подай мне знак. Просто покажи, что ты на этой стороне. Джейкоб даже не моргает. Утерев слезы, я иду в комнату Тэо. Дверь заперта изнутри, и мне приходится громко стучать в дверь, чтобы он услышал меня сквозь грохот музыки. Наконец Тэо открывает – веки красные, челюсти сжаты. – Помоги мне передвинуть его, – спокойно говорю я, и на этот раз Тэо не препирается со мной. Мы вместе стягиваем тело Джейкоба с кровати, тащим его вниз по лестнице и пытаемся загрузить в машину. Я держу его за руки, Тэо – за ноги. Мы тянем, толкаем, пихаем. Когда оказываемся в прихожей, я уже обливаюсь по́том, а у Тэо на ногах синяки – он два раза поскальзывался и падал под весом Джейкоба. – Я открою дверцу машины, – говорит Тэо и в одних носках бежит к подъездной дорожке по хрусткому насту. Вместе нам удается подтащить Джейкоба к автомобилю. Он не издает ни звука, даже когда его босые ступни касаются обледенелой дорожки. Мы грузим его головой вперед на заднее сиденье, потом мне с трудом удается посадить его и пристегнуть ремень безопасности, для чего приходится почти забраться к нему на колени. Прижавшись ухом к сердцу Джейкоба, я слушаю щелчок металла о металл. – «Во-о-о-от и Джонни». Слова не его, а Джека Николсона из фильма «Сияние». Но голос – прекрасный, протертый до дыр, скрипучий, как наждачная бумага, голос моего сына. – Джейкоб? – Я беру в ладони его лицо.