Он не смотрит на меня, ну и что, он никогда этого не делает. – Мам, – говорит Джейкоб, – у меня ноги очень замерзли. Я бросаюсь в слезы и крепко обнимаю его: – Ох, малыш, сейчас мы что-нибудь придумаем. Джейкоб Вот куда я попадаю, когда вхожу: комната без окон и дверей, а стены такие тонкие, что я вижу и слышу сквозь них все, но сломать не могу. Я здесь, но меня нет. Я стучу, чтобы меня выпустили отсюда, но меня никто не слышит. Вот куда я попадаю, когда вхожу: в страну, где лица у всех отличаются от моего и речь слышна, когда никто ничего не говорит; и все гудит вокруг от нашего дыхания. Я делаю то, что делали римляне в Риме; я пытаюсь общаться, но никто не предупредил меня, что эти люди глухие. Вот куда я попадаю, когда вхожу: это нечто совершенно, непередаваемо оранжевое. Вот куда я попадаю, когда вхожу: здесь мое тело превращается в фортепиано, но у него одни только черные клавиши – диезы и бемоли, когда всем известно: чтобы сыграть песню, которую захотят слушать люди, нужны и белые клавиши тоже. Вот почему я возвращаюсь: мне нужно найти белые клавиши. Я не преувеличиваю, когда говорю, что мама не сводит с меня глаз целых пятнадцать минут. – Тебе не нужно заняться чем-нибудь другим? – наконец спрашиваю я. – Верно. Ты прав, – взволнованно отвечает она, но не уходит. – Мама, – со стоном произношу я, – есть вещи более занимательные, чем наблюдение за тем, как я ем. Например, смотреть, как подсыхает краска. Или как крутится белье в барабане стиральной машины. Я знаю, что сегодня сильно напугал ее тем, что случилось утром. Это очевидно, так как а) она не способна оставить меня больше чем на три секунды и б) она охотно согласилась приготовить мне на завтрак картошку фри. Она даже отправила Тэо в школу на автобусе, вместо того чтобы, как обычно, везти его на машине, так как не хочет оставлять меня дома одного и уже решила, что сегодня я нездоров и в школу не пойду. Скажу без обиняков: я не понимаю, чем она так расстроена, когда это я потерялся. Скажу без обиняков: я не знаю, кто такие обиняки и почему без них нужно обходиться, когда хочешь высказаться прямо. – Пойду в душ, – объявляю я. – Ты со мной? Это наконец выводит маму из ступора. – Ты уверен, что чувствуешь себя хорошо? – Да. – Тогда я через несколько минут приду и проверю, все ли в порядке. Как только она уходит, я ставлю тарелку с картошкой на тумбочку. Душ я приму, но сперва мне нужно кое-что сделать. У меня есть собственная камера для обкуривания. Раньше она была домом для моей рыбки Арло, пока он не умер. Теперь пустой аквариум стоит на моем комоде, перевернутый. Под ним – нагреватель для кофейной чашки. Сперва я пользовался сухим спиртом, но мама не слишком радовалась, что я развожу огонь в своей комнате, даже если это всего одна таблетка; так появился электрический подогреватель. На него я ставлю маленькую лодочку, сложенную из алюминиевой фольги, а потом выдавливаю в нее каплю суперклея размером с пятицентовик. Я беру чашку с какао, без молока конечно, которую принесла мама, и тоже ставлю ее в камеру – она обеспечит влажность воздуха, хотя пить из нее какао после обдымления, когда на поверхности будут плавать белесые хлопья, мне не захочется. Наконец я помещаю внутрь стакан, на котором известный мне образец, а именно отпечаток моего собственного пальца, чтобы проверить, исправно ли все работает. Осталась только одна вещь, но от этого живот у меня сжимается. Мне нужно найти в одежде, которую я надевал вчера, предмет, который я хочу обкурить – принесенный из ее дома. И это, разумеется, приводит мне на память все остальное, а значит, в углах моего ума сгущаются тени. Приходится активно бороться, чтобы меня вновь не засосало в эту дыру. Даже сквозь надетые на руки резиновые перчатки я чувствую, как холоден металл. Каким холодным все было вчера вечером. В душе я тру и тру себя мочалкой, так что кожа становится слишком розовой, а глаза краснеют оттого, что я смотрю прямо в льющуюся струями воду. Я помню все. Даже когда не хочу этого. Как-то в третьем классе один мальчик передразнивал мою манеру говорить. Я не понимал, что смешного в том, как он меня изображал, – будто слова вылетают у меня изо рта плоские, как блины. Я не понимал, почему он все время повторяет фразы из мультфильмов про инопланетян вроде: «Отведите меня к вашему главному». Ясно было только одно: этот мальчишка таскается за мной по игровой площадке и, где бы он ни появился, все начинают смеяться надо мной. – Чего тебе надо? – наконец спросил я. – Чего тебе надо? – спопугайничал он. – Лучше бы ты занялся своим делом. – Лучше бы ты занялся своим делом… И, не успев сообразить, что собираюсь сделать, я сжал руку в кулак и саданул ему прямо по носу. Кровь была везде. Мне не нравилось, что его кровь у меня на пальцах. И на рубашке, которая, вообще-то, была желтая. Мой обидчик отрубился, а меня отвели к директору и отстранили от уроков на неделю. Я не люблю вспоминать тот день, у меня возникает ощущение, будто во мне полно битого стекла. Никогда не думал, что увижу столько крови на своих руках еще хоть раз в жизни, но я ошибался. Цианоакрилат из суперклея оказывает нужное воздействие всего за десять минут. Мономеры в его парах полимеризуются в присутствии воды, аминов, амидов, гидроксила и карбоновой кислоты – все они имеются в жирах из отпечатков пальцев. Полимеризованные частицы оседают на жирах, проявляя слабый отпечаток, который можно сделать более заметным, посыпав специальным порошком. Потом его можно сфотографировать, изменить размер и сравнить с известным образцом. Раздается стук в дверь. – У тебя там все в порядке? – Нет, я вешаюсь на палке в шкафу, – отзываюсь я. Это неправда. – Не смешно, Джейкоб, – говорит мама. – Ладно, я одеваюсь. Это тоже неправда. Я уже в трусах и футболке. – Хорошо, – говорит она. – Крикни, когда будешь готов. Я жду, пока ее шаги не стихнут в коридоре, а потом вынимаю стакан из-под аквариума. Разумеется, на нем несколько отпечатков. Я посыпаю их порошком двойного назначения – он контрастирует и на белой, и на черной поверхности. Потом я посыпаю отпечатки на втором предмете тоже. Фотографирую их с близкого расстояния цифровой камерой, которую получил в подарок на Рождество два года назад, и загружаю картинки на свой компьютер. Это всегда хорошо – сделать фотографии отпечатков, прежде чем снимать их с предмета, так как велика вероятность повредить их при переносе на пленку. Позже с помощью фотошопа я могу инвертировать цвета линий и изменить размер отпечатков. И тогда начну анализ. Я аккуратно заклеиваю скотчем отпечатки, чтобы сохранить их и спрятать унесенное из ее дома в таком месте, где его никто не найдет. Между тем мама уже устала ждать. Она открывает дверь: – Джейкоб, надень штаны! Мама прикрывает глаза рукой, но все равно заходит в комнату. – Никто не говорил тебе «войдите», – ворчу я. Она принюхивается: – Ты снова пользовался суперклеем? Я говорила, чтобы ты не занимался этим, когда сам находишься в комнате. Это может тебе навредить. – Мама замолкает. – И вообще, если ты занялся своим обкуриванием, тебе, вероятно, уже лучше. – (Я молчу.) – Это что там? Твое какао? – Да, – отвечаю я.