Рич Настроение у меня неважное. Сегодня суббота, и я должен был забрать к себе на выходные Сашу, но пришлось все отменить, как только стало ясно, что у нас срочное расследование, которому я должен отдаться целиком, без остатка. Я собираюсь есть, спать и дышать с мыслью о Джесс Огилви, пока не найду ее живой или мертвой. Это ничуть не смутило мою бывшую, которая пятнадцать минут отчитывала меня, трещала о родительской ответственности и сокрушалась, как же ей строить свою жизнь, если мои срочные дела то и дело мешают этому? Не имело смысла говорить ей, что, по сути, это не мое срочное дело или что исчезновение молодой женщины важнее переноса романтического вечера с ее новым супругом, мистером Коффи. Я убеждаю себя, что пропустить одни выходные с Сашей стоит, если я смогу сделать так, что следующие Клод Огилви проведет со своей дочерью. По дороге к дому Джесс, где окопалась целая команда криминалистов, мне звонит агент из местного отделения ФБР, который пытался вычислить, где ее мобильный. – Ты не получаешь сигнала, – повторяю за ним я. – И что это значит? – Несколько вещей, – объясняет агент. – GPS-локатор работает, только когда телефон включен. Так что он может быть сейчас на дне озера. А может, она жива-здорова, просто зарядка кончилась. – Ну и как мне определить, что из этого верно? – Думаю, когда ты найдешь тело, все станет ясно, – отвечает он, после чего я въезжаю в одну из печально известных вермонтских мертвых зон и звонок обрывается. Когда телефон звонит снова, я все еще кляну ФБР (они хороши в одном, и только в одном: умеют испортить совершенно нормальное местное расследование), так что можете себе представить, как я удивляюсь, услышав голос Эммы Хант. Вчера я оставил ей свою карточку, на всякий случай. – Я надеюсь, вы сможете заглянуть к нам еще раз, – говорит она. – Джейкобу нужно кое-что вам сказать. На месте расследования меня ждет группа криминалистов. У меня есть мрачный приятель пропавшей девушки, вероятный убийца, и сенатор штата, который нависает над ухом босса с требованием уволить меня, если я не найду его дочь. Но я отвечаю ей: – Дайте мне десять минут, – прикрепляю на крышу мигалку и совершаю разворот в неположенном месте. Настроение немного улучшилось. У меня есть целых три часа до начала «Борцов с преступностью». Мы сидим в гостиной: Эмма и Джейкоб – на диване, я – в кресле. – Джейкоб, расскажи детективу все, что ты сказал мне, – говорит Эмма. Парень закатывает глаза, будто хочет прочесть надпись на потолке. – В тот день я пришел к ней домой, как мы договаривались. Все было не так. Табуретки на кухне опрокинуты, повсюду на полу разбросаны бумаги, и CD-диски на ковре. Это было неправильно, неправильно. – Голос у него совсем компьютерный, механический. – Ее уже не было. Я вошел, и там бардак… И я испугался. Я не знал, что случилось. Я позвал Джесс, она не откликнулась. Я увидел рюкзак и другие вещи и взял их. «Хьюстон, у нас тут проблема». – Он кивает, довольный собой. – Это все. – Почему ты солгал мне и сказал, что не ходил к Джесс? – спрашиваю я. – Я не лгал, – отвечает Джейкоб. – Я сказал, что наше занятие не состоялось. – Но и про рюкзак ты мне не сказал, – замечаю я. Он стоит между нами на кофейном столике. Джейкоб кивает: – Вы не спрашивали. «Вот умник нашелся», – думаю я, а Эмма вздрагивает. – Ребенок с синдромом Аспергера понимает все буквально, – говорит она. – Значит, если я спрошу его прямо, он и ответит прямо? – Он, – язвительно произносит Джейкоб, – сидит здесь и все слышит. Это забавно. Я усмехаюсь и говорю, обращаясь к нему: – Прости. Как ты попал в дом Джесс? – Она всегда оставляла дверь в свою комнату в общежитии открытой для меня, и когда я оказался у дома, дверь тоже была открыта. И я вошел, чтобы ждать ее. – Что ты увидел, когда вошел? – На кухне был беспорядок. Табуретки перевернуты, и почта вся валялась на полу. – А Джесс? Она была там? – Нет. Я позвал ее по имени, но она не откликнулась. – Что ты сделал? Джейкоб пожимает плечами: – Прибрался. Я откидываюсь на спинку кресла: – Ты… прибрался. – Да, именно так. Я мысленно перебираю в уме все улики, принесенные в жертву обсессивно-компульсивным порывам Джейкоба Ханта. – Ты знаешь все о том, как нужно беречь улики на месте преступления, – говорю я. – Что тебя заставило уничтожить их? Тут Эмма ощетинивается: – Мой сын делает вам одолжение, говоря с вами, детектив. Мы не обязаны были звонить вам и предоставлять эту информацию. Я подавляю раздражение: – Значит, ты навел порядок внизу? – Верно, – произносит Джейкоб. – Я поднял табуретки, положил почту на стол в кухне. И поставил все разбросанные диски в алфавитном порядке. – В алфавитном порядке, – повторяю я, вспоминая звонок Марка Магуайра и свою теорию об одержимом порядком похитителе. – Ты меня разыгрываешь. – Так у него в комнате, – говорит Эмма. – Джейкоб очень любит, чтобы все было на своих местах. Для него это пространственный эквивалент знания о том, что будет дальше. – И когда же ты взял рюкзак? – После того как навел порядок. На рюкзаке сохранилась бирка, как и сказал Магуайр. – Ты не против, если я заберу его для дела? Джейкоб вдруг оживляется: – Вы должны взять его. Нужно будет провести ДНК-тест материала с лямок, и вы можете взять пробы с белья для анализа на кислую фосфотазу. Честно говоря, может быть, не повредит обрызгать все люминолом[17]. И вы, наверное, можете снять отпечатки пальцев с открытки с помощью нингидрина[18], но вам потребуется сравнить их с мамиными, ведь она брала в руки открытку, когда нашла рюкзак. Кстати, вы можете осмотреть его, если хотите. У меня наверху есть латексные перчатки. У вас же нет аллергии на латекс? – На полпути из гостиной Джейкоб оборачивается. – У нас есть пакеты из магазина, да? Чтобы детектив Мэтсон мог отнести рюкзак в лабораторию. Он бежит вверх по лестнице, а я оборачиваюсь к Эмме: – Он всегда такой? – Примерно. – Эмма смотрит на меня. – Что-нибудь из сказанного Джейкобом вам поможет? – Все это дает пищу для размышлений, – отвечаю я. – Картина меняется, если там есть признаки борьбы, – замечает она. Я вскидываю бровь: – Вы тоже тайный криминалист? – Нет, несмотря на все попытки Джейкоба научить меня. – Она бросает быстрый взгляд в окно и продолжает: – Я думала о матери Джесс. Когда она в последний раз общалась с дочерью, наверняка ведь они говорили о какой-нибудь чепухе, понимаете? Ссорились из-за того, что Джесс никогда не звонит или забыла послать тете открытку с благодарностью. – Эмма смотрит на меня. – Раньше я говорила своим мальчикам, что люблю их, каждый день, когда укладывала спать. А теперь они ложатся позже меня. – По словам моего отца, жить, испытывая сожаления, все равно что ехать на машине, у которой есть только задний ход. – Я слегка улыбаюсь. – Несколько лет назад у него случился инсульт. До того я часто включал автоответчик, когда он звонил, у меня не было времени на разговоры о том, дойдут ли «Сокс» в чемпионате до игр на вылет. Но после я стал сам ему звонить. И каждый раз заканчивал разговор словами: «Я люблю тебя». Мы оба знали почему, и мне было неловко их произносить, ведь я столько лет не делал этого. Я как будто пытался взболтать океан чайной ложкой. Он умер восемь месяцев назад. – Сочувствую. Я издаю напряженный смешок: – Не знаю, почему я вам все это рассказываю. Тут возвращается Джейкоб, сжимая в руке пару латексных перчаток. Я натягиваю их со щелчком и осторожно поднимаю рюкзак. В этот момент звонит мой мобильный.