– Простите, мэм, пока вы не получите допуск, я ничем не могу вам помочь. – Мой сын – аутист. Ему нужно увидеть меня. Когда привычная жизнь меняется, он может очень сильно расстроиться. Даже выйти из себя. – Тогда, полагаю, это хорошо, что он за решеткой, – говорит охранник. – Но ему нужны лекарства… – Я поднимаю два запечатанных полиэтиленовых пакета и ставлю их на прилавок. – Наши врачи могут давать ему прописанные лекарства. Я дам вам бланк, чтобы вы его заполнили. – Здесь еще диетические добавки. И ему противопоказаны глютен и казеин… – Пусть его врач свяжется с начальником тюрьмы. Диета и добавки не были прописаны Джейкобу врачом – это все полезные приемы, как и сотня других, которым матери детей-аутистов научились за долгие годы и передали тем, кто в одной лодке с ними, как то, что может помочь. – Когда Джейкоб нарушает диету, он начинает вести себя хуже… – Может, нам тогда посадить на нее всех заключенных, – говорит охранник. – Слушайте, мне очень жаль, но если мы не получим предписания от врача, то не передадим это заключенному. Моя ли в том вина, что медицинское сообщество не может одобрить методы, которые рекомендуют родители аутистов? Что денег на исследования аутизма выделяют крайне мало и даже если многие врачи согласны с тем, что эти добавки помогают Джейкобу сфокусироваться или снижают его обостренную чувствительность, они не могут научно объяснить почему? Если бы я ждала от докторов и ученых авторитетных советов, как помочь сыну, он до сих пор оставался бы замкнутым в своем маленьком мирке, изолированным и не входящим в контакт с окружающими, как в трехлетнем возрасте. «Все равно что в тюремной камере», – вдруг приходит мне в голову. Глаза наполняются слезами. – Я не знаю, что делать. Вероятно, вид у меня крайне несчастный, потому что голос охранника становится мягче. – У вашего сына есть адвокат? – спрашивает он, и я киваю. – Начните с него, – предлагает охранник. Из колонки Тетушки Эм. Что я хотела бы знать до того, как у меня появились дети. 1. Если засунуть кусок хлеба в видеомагнитофон, он не вылезет оттуда неповрежденным. 2. Мешки для мусора не годятся для использования в качестве парашютов. 3. Обеспечение безопасности детей – относительное понятие. 4. Буйный каприз как магнит: когда он случается, глаза всех вокруг невольно устремляются к тебе и твоему ребенку. 5. Детали конструктора лего не перевариваются желудочно-кишечным трактом. 6. Снег – это особый вид еды. 7. Дети знают, когда вы их не слушаете. 8. Брюссельская капуста, даже посыпанная сыром, остается брюссельской капустой. 9. Плакать лучше всего в объятиях мамы. 10. Никогда вам не бывать такой хорошей матерью, какой вы хотите быть. Из машины я звоню Оливеру Бонду: – Меня не пускают к Джейкобу. На заднем плане слышен собачий лай. – О’кей. – О’кей? Я не могу увидеться с сыном, и вы считаете, это нормально? – Я имею в виду, о’кей, мне нужны подробности. Не о’кей… Просто объясните мне, что вам сказали. – Меня нет в каком-то списке одобренных посетителей! – кричу я. – Вы считаете, Джейкоб понимает, что ему нужно сказать тюремному начальству, кто может, а кто не может приходить к нему? – Эмма, сделайте глубокий вдох. – Я не могу сделать глубокий вдох. Джейкоб не выдержит в тюрьме. – Я знаю. Простите меня… – Не извиняйтесь! – резко обрываю его я. – Сделайте что-нибудь. Добейтесь, чтобы меня пустили к сыну. Некоторое время Бонд молчит. – Хорошо, – наконец произносит он. – Посмотрим, что я смогу сделать. Не могу сказать, что я сильно удивляюсь, застав Тэо дома, но я так истощена психически, что у меня не хватает силы духа спросить, почему он здесь, а не в школе. – Меня не пустили к Джейкобу. – Как это? Вместо ответа я молча качаю головой. В масляном свете позднего утра вижу мягкий пушок на щеках и подбородке Тэо. Это напоминает мне момент, когда я впервые заметила, что у Джейкоба под мышками начали расти волосы, и расстроилась. Одно дело, когда в тебе отчаянно нуждается ребенок, и совсем другое, когда тебе нужно заботиться о взрослом мужчине. – Мам? – осторожно произносит Тэо. – Ты думаешь, он сделал это? Я автоматически даю ему пощечину. Сын отшатывается, прижав руку к щеке, а потом выбегает из дому. – Тэо! – кричу я ему вслед. – Тэо! Но он уже далеко. Нужно догнать его, извиниться. Признать, что я ударила его не из-за сказанных им слов, а оттого, что он озвучил все те невыносимые мысли, которые я передумала за последнее время. Верю ли я, что Джейкоб способен на убийство? Нет. Простой ответ, коленный рефлекс. Мы говорим о моем сыне. О том, который до сих пор просит, чтобы я подтыкала ему одеяло перед сном. Но я также помню, как Джейкоб опрокинул высокий стульчик, на котором сидел малыш Тэо, когда я отказалась дать ему еще стакан шоколадного соевого молока. Я помню момент, когда он затискал хомяка до смерти. Матерям положено всячески поощрять своих детей. Матерям положено верить в своих детей, несмотря ни на что. Матери будут лгать себе, если понадобится, чтобы сделать это. Выйдя из дому, я бреду по подъездной дорожке в ту сторону, куда убежал Тэо и зову его: – Тэо! Голос звучит как чужой. Сегодня я намотала 193 мили на своей машине, съездив в Спрингфилд, домой и обратно. В пять тридцать я снова в тюрьме, у входа для посетителей. Рядом со мной стоит Оливер Бонд. Он оставил мне голосовое сообщение на телефоне, велев встретиться с ним здесь и объяснив, что он организовал для меня специальное посещение, пока разбирается с долгосрочным планом визитов. Услышав это, я так обрадовалась, что даже не задумалась о смысле слова «долгосрочный». Сперва я едва узнаю Оливера. Сегодня он не в костюме, как вчера, а в джинсах и фланелевой рубашке. От этого он выглядит еще моложе. Я смотрю на свою одежду – так я оделась бы на рабочую встречу в редакции. Что заставило меня думать, будто для похода в тюрьму нужно принарядиться? Оливер ведет меня к посту охранника. – Имя? – спрашивает тот. – Эмма Хант, – отвечаю я. Дежурный поднимает взгляд: – Нет, имя того, к кому вы идете. – Джейкоб Хант, – встревает Оливер. – Мы договорились о посещении через начальника тюрьмы. Охранник кивает и протягивает мне планшет со списком, где нужно расписаться. Просит мои права. – Отдайте ему ключи от машины, – говорит Оливер. – Они будут у него, пока вы внутри.