Имя психиатра Джейкоба, может, и звучит так, будто она выросла в коммуне, но так жили ее родители. Она, вероятно, взбунтовалась и вступила в общество юных республиканцев, потому что явилась в суд в деловом костюме, на убийственных каблуках и с узлом волос на голове, затянутым так туго, что он практически служит подтяжкой для лица. Я задаю несколько вводных вопросов о ее личности и образовании, а затем спрашиваю, откуда доктор знает Джейкоба. – Я работаю с ним уже пятнадцать лет, – говорит Мурано. – В связи с синдромом Аспергера. – Расскажите нам немного об этом заболевании, – прошу я. – Синдром был открыт доктором Гансом Аспергером в тысяча девятьсот сорок четвертом году, но в англоговорящем мире стал известен только в конце восьмидесятых, а в число психических расстройств был включен только в тысяча девятьсот девяносто четвертом. Фактически это нейробиологическое расстройство, которое оказывает влияние на несколько сфер развития. В отличие от других детей с аутизмом, дети с синдромом Аспергера очень яркие, общительные и нуждаются в социальном приятии… только они не знают, как его обрести. Их разговоры могут быть односторонними; они иногда фокусируются на какой-нибудь очень узкой сфере интереса; могут использовать многочисленные повторы в речи или говорить монотонным голосом. Они не способны считывать намеки в общении или понимать язык тела, а потому не могут определить, что чувствуют окружающие. Из-за этого людей с синдромом Аспергера считают странными или эксцентричными, что ведет к социальной изоляции. – Хорошо, доктор, в мире есть много людей странных или эксцентричных, которым не ставят диагноз «синдром Аспергера», не так ли? – Разумеется. – Как же вы диагностируете его? – Согласно теории сознания, ребенок, выбирающий уединение, отличается от ребенка, который не может общаться с другими детьми, но сильно этого хочет и не может поставить себя на место другого, чтобы лучше понять, как добиться желаемого. – Доктор Мурано смотрит на судью. – Синдром Аспергера – это нарушение в процессе развития, но скрытое. В отличие, к примеру, от умственно отсталого, ребенок с синдромом Аспергера может выглядеть нормальным, говорить совершенно нормально и быть по всем признакам невероятно умным, тем не менее у него обнаружатся непреодолимые трудности с коммуникацией и социальным взаимодействием. – Доктор, как часто вы встречаетесь с Джейкобом? – спрашиваю я. – Когда он был младше, мы виделись раз в неделю, но теперь встречаемся раз в месяц. – И он учится в последнем классе обычной школы? – Да, это так. – Значит, у него нет проблем с обучением в связи с синдромом Аспергера? – Нет, – говорит доктор Мурано. – На самом деле IQ у Джейкоба, вероятно, выше, чем у вас, мистер Бонд. – Я в этом не сомневаюсь, – бурчит себе под нос Хелен Шарп. – У Джейкоба есть какие-то особые условия в школе? – Он учится по индивидуальному плану, который гарантирован законом детям с различными особенностями в развитии. Я и мисс Хант встречаемся с директором и учителями Джейкоба четыре раза в год, чтобы подкорректировать стратегию, которая поможет ему лучше справляться в школе. Джейкоб может сорваться в штопор от таких вещей, которые совершенно нормальны и приемлемы для обычных учеников старшей школы. – Каких, например? – Шум в классе может быть для Джейкоба слишком сильным раздражителем. Мигающие огни. Прикосновения. Звук сминаемой бумаги. Любые внезапно возникающие ощущения, такие как темнота в зале перед показом фильма. Джейкобу трудно выносить подобные вещи, если он заранее не подготовлен к тому, что это произойдет. – Значит, специальные условия, которые для него создают, должны удержать его от нервного перевозбуждения? – Именно. – Как у него шли дела в школе в этом году? – В первом семестре он отучился на четверки и пятерки, – отвечает психиатр. – До заключения в тюрьму когда вы в последний раз видели Джейкоба? – Три недели назад, на обычном приеме. – Как он вам показался? – Очень, очень хорошо, – отвечает психиатр. – Я даже сказала мисс Хант, что Джейкоб сам завел разговор со мной, а не наоборот. – А сегодня утром? – Сегодня, увидев Джейкоба, я ужаснулась. Я не видела его в таком состоянии с тех пор, как ему исполнилось три года. Поймите, это что-то химическое в его мозгу, что-то вроде отравления ртутью, вызванное вакцинацией… Вот черт! – Только продуманный биомедицинский режим и старания Эммы Хант развить способность сына к социальному взаимодействию привели Джейкоба к тому состоянию, в котором он находился до заключения в тюрьму. Знаете, кого действительно следует посадить за решетку? Руководителей фармкомпаний, которые обогащаются за счет прививок, спровоцировавших волну аутизма в девяностые… – Протестую! – восклицаю я. – Мистер Бонд, – говорит судья, – вы не можете протестовать против заявлений своего свидетеля. Я улыбаюсь, но выходит гримаса. – Доктор Мурано, спасибо за ваше мнение по политическим вопросам, но мне это не кажется необходимым в данный момент. – Но это важно. Я вижу один и тот же повторяющийся процесс: милый, общительный ребенок вдруг замыкается в себе, перестает интересоваться чем бы то ни было, избегает контакта с людьми. Мы недостаточно знаем о мозге аутистов, чтобы понять, что возвращает этих детей обратно к нам и почему только некоторым удается вернуться. Но мы понимаем, что сильно травмирующий психику инцидент, например заключение в тюрьму, может привести к необратимому регрессу. – У вас есть причины полагать, что Джейкоб, если его отпустят на попечение матери, будет представлять опасность для себя самого или окружающих? – Категорически нет, – говорит доктор Мурано. – Он до последней буквы выполняет все правила. Вообще, это один из признаков синдрома Аспергера. – Спасибо, доктор, – завершаю допрос я. Хелен Шарп постукивает ручкой по столу перед собой: – Доктор Мурано, вы сейчас говорили о Джейкобе как о ребенке, не так ли? – Да, полагаю, что так. – Но ему, вообще-то, восемнадцать лет. – Это правда. – С точки зрения закона он взрослый, – продолжает Хелен. – И ответствен за свои поступки, не так ли? – Мы все знаем, что есть пробел между юридической ответственностью и эмоциональной состоятельностью. – У Джейкоба есть опекун? – спрашивает Хелен. – Нет, у него есть мать. – Его мать обращалась с прошением быть его законным опекуном? – Нет, – говорит доктор Мурано. – Вы обращались с прошением быть его опекуном по закону? – Джейкобу исполнилось восемнадцать всего месяц назад. Прокурор встает: – Вы сказали, очень важно, чтобы Джейкоб следовал установленным правилам и распорядку дня? – Это критически важно, – соглашается психиатр. – Непонимание того, что с ним происходит, вероятно, и привело к срыву. – Значит, Джейкобу нужно иметь предсказуемый распорядок дня, чтобы чувствовать себя спокойно? – Это так. – Ну а если я скажу вам, доктор, что в исправительном учреждении Джейкоб будет вставать каждый день в одно и то же время, есть в одно и то же время, принимать душ в одно и то же время, ходить в библиотеку в одно и то же время и так далее? Разве это не соответствует наилучшим образом привычкам Джейкоба? – Нет, потому что он привык к другому. Это такое сильное отклонение от его обычной жизни, такой незапланированный слом всего уклада, что я опасаюсь, как бы это не повлияло на него непоправимым образом. Хелен усмехается: – Но, доктор Мурано, вы ведь понимаете, что Джейкоба обвиняют в убийстве его консультанта по социальным навыкам? – Я это понимаю, – отвечает психиатр, – и мне очень трудно в это поверить. – Вам известно, что на данный момент улики свидетельствуют против Джейкоба? – спрашивает Хелен. – Нет. – Значит, вы основываете свое заключение о его виновности или невиновности на том, что вам известно о Джейкобе, а не на уликах. Доктор Мурано вскидывает бровь: – А вы основываете свое мнение на уликах, даже не видя Джейкоба. «О, вот это удар!» – усмехаюсь про себя я. – Больше вопросов нет, – тихо говорит Хелен. Судья Каттингс смотрит, как доктор Мурано сходит со свидетельского места.