– В тысяча девятьсот девяносто третьем году он связал свою мать и сложил для нее из расколотой в щепки мебели погребальный костер. Он бросил ей в глаза горсть отбеливателя, но женщине удалось сбежать. При своем первом появлении перед судом Бин заявил судье, что он реинкарнация Иисуса Христа. Судья сказал, что его заявление звучит странно и указывает на неспособность понимать происходящее. Когда Бину было предъявлено обвинение в похищении человека в связи с тем же инцидентом, он отказался от адвоката. Он хотел признать себя виновным, но суд этого не принял, и ему был предоставлен государственный защитник. Эксперту, который оценивал его дееспособность, Бин заявил, что считает себя отцом детей приставленного к нему адвоката, а ее – автором комиксов и помесью Джанет Рено и Джанет Джексон. За восемь лет, пока тянулось следствие по делу, он ни разу не обсудил его со своим адвокатом, который поднял вопрос о дееспособности подзащитного в суде… – Не понимаю, какое отношение это имеет… – Я еще не закончил. Психиатр, приглашенный стороной защиты, сказал, что Бин утверждал, будто в него встроен компьютерный чип, через который его программируют. Государственный психиатр признал его психически больным. Во время суда Бин оторвал радиатор от стены, сбросил с подставки телевизор и выхватил пистолет у одного из охранников. Он сказал своему адвокату, что видит змей, выползающих из голов сидящих в зале людей, а свидетелей контролируют ангелы. Его признали виновным, и перед вынесением приговора Бин заявил суду, что в Риверсайд-парке нужно установить памятный камень от имени Фонда Фредди Меркьюри в честь того, что Фредди Меркьюри убил католического священника. После этого он сказал, что Тони Кёртис обещал быть отцом Бина и он использовал великую силу Саймона Свина – ту же силу, которая создала нацистское правительство, – чтобы затащить его к себе в дом и накормить человеческим мясом. О, и еще кот говорил с его подсознанием. Эмма смотрит на меня: – Все это не имеет никакого отношения к Джейкобу. – Имеет, потому что в штате Вермонт, несмотря на рассказанное мной, Джон Бин был признан дееспособным. Это юридический прецедент. Эмма опускается на скамью рядом со мной и тихо вздыхает: – Ох, и что же нам теперь делать? – Гм… я думаю, нам нужно сослаться на невменяемость. Эмма вскидывает голову: – Что? О чем вы говорите? Джейкоб не сумасшедший… – Вы только что утверждали, что он не способен выдержать судебный процесс, а теперь говорите, он слишком нормален, чтобы использовать для защиты аргумент о невменяемости. Одно противоречит другому! – возражаю я. – Мы посмотрим на материалы дела, когда они появятся… Но, судя по тому, что вы мне сказали, доказательства против Джейкоба очень серьезные, включая его признание. Я полагаю, это наилучший способ уберечь его от тюрьмы. Эмма расхаживает взад-вперед по прихожей. Луч света падает на ее волосы и щеку, и я вдруг вспоминаю курс по истории искусства, который проходил в колледже: «Пьета» Микеланджело, «Мадонна с Младенцем» Рафаэля, «Мадонна в гроте» да Винчи – ни на одной из этих картин Мария не улыбается. Не оттого ли, что знает, какие испытания приготовила ей судьба? – Если ссылка на невменяемость поможет, он вернется домой? – спрашивает Эмма. – Возможны варианты. Судья имеет право поместить его в специальное учреждение, пока не убедится, что Джейкоб никому больше не причинит вреда. – Что вы называете специальным учреждением? Психиатрическую больницу? – Очень возможно, – признаюсь я. – Значит, мой сын попадет либо в тюрьму, либо в дурдом? Третьего не дано? – А что может быть третьим? – Выход на свободу, – говорит Эмма. – Оправдание. Я открываю рот, чтобы сказать ей, мол, на это шансов мало, что она скорее научит Тора вязать, но вместо этого делаю глубокий вдох. – Не поговорить ли нам с Джейкобом? – Ни в коем случае! – К сожалению, это не ваш выбор. – Я встаю и иду на кухню. Джейкоб клюет голубику из миски и отдает ягоды помельче Тору. – Вы знали, что он любит ягоды? – спрашивает Джейкоб. – Он ест все, что не прибито гвоздями. Нам нужно поговорить о твоем деле, чувак. – Чувак? – Эмма остановилась у меня за спиной, скрестив на груди руки. Я не обращаю на нее внимания и приближаюсь к Джейкобу: – Ты прошел тест на дееспособность. – Правда? – Он радостно улыбается. – Я действительно хорошо справился? Эмма выходит вперед: – Ты сделал все прекрасно, малыш. – Нам нужно подумать о твоей защите. Джейкоб ставит на стол миску с голубикой: – У меня есть несколько клевых идей. Однажды в «Борцах с преступностью»… – Это не телесериал, Джейкоб, – обрываю его я. – Все очень серьезно. Это твоя жизнь. Он садится за стол и берет на колени Тора: – Вы знаете, что человек, который изобрел застежку-липучку, придумал ее, когда гулял со своей собакой в Альпах? В шерсти пса застревали репьи, и он придумал, как что-то с крючками может цепляться за что-то с петлями. Я сажусь напротив Джейкоба: – Ты знаешь, что такое утвердительная защита? Он кивает и выдает мне юридическое определение: – Это основание для признания обвиняемого невиновным, такое как самозащита, защита другого лица или невиновность по причине невменяемости. Обвиняемый должен заявить об этом определенное количество раз до суда, обычно в письменной форме. – Я думал о том, Джейкоб, что наилучшие шансы в этом процессе тебе даст использование утвердительной защиты. Лицо Джейкоба проясняется. – Верно! Конечно! Защита другого лица… – Кого ты защищал? – перебиваю его я. Джейкоб смотрит на Тора и теребит пальцами жетончик у него на ошейнике. – Вы, конечно, говорите не всерьез, – произносит он. – «Я серьезно… и не называйте меня Ширли». – Ты действительно считаешь, что сейчас подходящее время для шуток? – Это из «Аэроплана»! – восклицает Джейкоб. – Ну, это не смешно. Штат выдвигает очень серьезное обвинение против тебя, Джейкоб, и поэтому я считаю, нам нужно сделать ставку на невменяемость в защите. Джейкоб резко вскидывает голову: – Я не сумасшедший! – У этого понятия другое значение. – Я знаю его смысл, – говорит Джейкоб. – Человек не отвечает за преступное деяние, если в результате психического заболевания или дефекта ему не хватило способности отличать правильное от неправильного в момент совершения действия. – Он встает, сбрасывая Тора на пол. – У меня нет психического заболевания или дефекта. Я просто с причудами. Верно, мам? Я гляжу на Эмму: – Вы, должно быть, меня разыгрываете. Она едва заметно вздергивает подбородок: – Мы всегда говорили, что синдром Аспергера – это не неспособность… а способность иного рода. – Отлично! Вот что, Джейкоб: или я сошлюсь на невменяемость для твоей защиты, или можешь вместе со своими причудами отправляться обратно в тюрьму. – Нет, вообще-то, в штате Вермонт вы не можете использовать невменяемость как аргумент защиты, если я вам не позволяю, – заявляет Джейкоб. – Все это содержится в деле «Верховный суд штата Вермонт против Бина». – Господи, ты знаешь это дело? – А вы – нет? – Он приподнимает брови. – Почему вы не можете просто сказать правду? – Отлично, Джейкоб. И какова она, правда? Только я задал этот вопрос, как сразу осознал свою ошибку. Любому адвокату известно, что нужно быть очень осторожным с вопросами, представляя интересы обвиняемого по уголовному делу, так как любые его слова могут быть инкриминирующими для него самого. Если впоследствии он, стоя у барьера, станет отрицать сказанное вам раньше, вы попадете в затруднительное положение и вам придется либо отказаться от защиты, что сразу вызовет предвзятое отношение к вашему клиенту, либо заявить суду, что ваш подзащитный был нечестен, что подорвет доверие к нему еще сильнее. Вместо того чтобы спрашивать, что произошло, вы пляшете вокруг правды и фактов. Спрашиваете, как ваш клиент ответил бы на те или иные вопросы. Проще говоря, я по-королевски облажался. Спросив его, какова же правда, я теперь не смогу допустить, чтобы он вышел к барьеру и оговорил сам себя. Поэтому я не даю ему ответить. – Погоди, я не хочу этого слышать. – Что вы имеете в виду? Как это вы не хотите слышать! Вы, вообще-то, мой адвокат!