Никто этому не радуется. Во время перерыва, который я попросил, перед тем как вызвать Джейкоба для дачи показаний, я сказал ему, что он должен будет всего лишь ответить на несколько вопросов; что, когда я буду задавать их, он должен отвечать громко вслух, и если судья или Хелен спросят его о чем-то, полагается ответить, это нормально, но не следует говорить ничего лишнего. Тем временем Эмма беспокойно ходила вокруг нас, как будто искала наиболее выгодную позицию, чтобы вонзить в меня кинжал. – Вы не можете вызвать Джейкоба. Это травмирует его. Что, если он сорвется? Как это будет выглядеть? – Это, – ответил ей я, – будет самое лучшее, что может случиться. Такой ответ заставил ее мигом умолкнуть. Теперь Джейкоб заметно нервничает. Он раскачивается на стуле, сидя на месте свидетеля, и голова у него наклонена под каким-то странным углом. – Вы можете назвать свое имя? – спрашиваю я, и Джейкоб кивает. – Джейкоб, вы должны говорить вслух. Стенографистка записывает ваши слова, и ей нужно слышать вас. Вы можете назвать мне свое имя? – Да, – говорит он, – могу. Я вздыхаю. – Как вас зовут? – Джейкоб Хант. – Сколько вам лет? – Восемнадцать. – Джейкоб, вы знаете, о чем говорится в правах обвиняемых? – Да. – Можете сказать мне? – «У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть и будет использовано против вас в суде. У вас есть право говорить с адвокатом, право на присутствие адвоката во время любого допроса. Если вы не можете позволить себе адвоката, вам будет предоставлен защитник за счет правительства». – А теперь, Джейкоб, скажите, вы знаете, что это означает? – Протестую! – встревает Хелен, а Джейкоб начинает стучать кулаком по барьеру, за которым расположено место свидетеля. – Вопрос снимаю, – говорю я. – Джейкоб, вы можете сказать мне, что говорится во Второй поправке к конституции? – «Хорошо организованная милиция необходима для безопасности свободного государства, право людей хранить и носить оружие не должно нарушаться», – произносит Джейкоб. «Умница мальчик», – думаю я. – Что это значит, Джейкоб? Он мнется: – «Ты выбьешь себе глаз пулей, малыш!» Судья хмурится: – Это из «Рождественской истории»? – Да, – отвечает Джейкоб. – Джейкоб, вы не знаете, что на самом деле означает Вторая поправка, верно? – Нет, знаю. «Хорошо организованная милиция необходима для безопасности свободного государства, право людей хранить и носить оружие не должно нарушаться». Я смотрю на судью: – Ваша честь, вопросов больше нет. Хелен тут же поднимается с места. Джейкоб весь сжимается на своем стуле. – Вы знали, что детектив Мэтсон хочет поговорить с вами о случившемся с Джесс? – Да. – Вы хотели поговорить с ним об этом? – Да. – Можете объяснить мне, что значит отказаться от своих прав? Я задерживаю дыхание. Джейкоб медлит с ответом. А потом неторопливо разжимает сжатую в кулак руку, которой стучал по барьеру, поднимает ее вверх и начинает махать ею, повторяя движения метронома[24]. Эмма Я разозлилась, когда Оливер выкинул этот фокус. Разве не сам он говорил, что вызов Джейкоба для дачи показаний загубит все дело? Пусть это был один судья, а не двенадцать присяжных, Джейкобу пришлось страдать. Ставить его в ситуацию неизбежного нервного срыва просто ради того, чтобы иметь возможность сказать судье: «Видите, я же вам говорил», – это жестоко и бессмысленно, все равно что прыгнуть с крыши, лишь бы привлечь к себе внимание, которым вам не придется насладиться по причине скоропостижной смерти. Но Джейкоб справился, хотя и не без дерганий и тиков. Он не сорвался, даже когда эта дракониха-прокурорша накинулась на него. Никогда еще я так не гордилась сыном. – Я выслушал все свидетельские показания, – говорит судья Каттингс. – Я наблюдал за обвиняемым и не верю, что он добровольно отказался от своих прав. Кроме того, я полагаю, что детектив Мэтсон был уведомлен о пороках психического развития у обвиняемого и тем не менее не предпринял в связи с этим никаких шагов. Ходатайство об изъятии из дела показаний обвиняемого, данных в полицейском участке, удовлетворено. Как только судья уходит, Оливер оборачивается и хлопает меня ладонью в ладонь, а Хелен Шарп начинает складывать в портфель свои вещи. – Я уверена, вы далеко не уедете, – говорит она Оливеру. – Что она имеет в виду? – спрашиваю я. – Намекает, что добьется своего и без признательных показаний Джейкоба. Только это изрядно затруднит ей работу. – Вот и хорошо. – Очень хорошо, – соглашается Оливер. – Джейкоб, ты держался молодцом. – Можем мы уйти? – спрашивает он. – Я проголодался. – Конечно, – говорю я, и Джейкоб встает и идет по проходу. – Спасибо, – благодарю я Оливера и догоняю сына. На полпути к выходу я оборачиваюсь. Оливер тихо насвистывает себе под нос, надевая пальто. – Если хотите, можете прийти к нам на ланч завтра… Пятницы синие. Он глядит на меня: – Синие? Непростая задача. Кроме голубики, черничного йогурта и синего желе, что еще остается? – Синие кукурузные чипсы. Синий картофель. Синее фруктовое мороженое. Голубая рыба – пеламида. – Формально она не голубая, – замечает Оливер. – Верно, – отзываюсь я, – но это допустимо. – Синий напиток «Гаторейд» мне всегда нравился, – говорит он. По пути домой Джейкоб со своего места на заднем сиденье читает вслух газету: – «В центре города будут строить новый банк, но из-за этого пропадут пятьдесят парковочных мест. Одного парня доставили в больницу Флетчера Аллена, после того как он врезался на мотоцикле в противоснежное заграждение». – Джейкоб переворачивает страницу. – Что сегодня за день? – Четверг. В его голосе звенит восторг. – Завтра в три часа доктор Генри Ли прочтет лекцию в Университете Нью-Гэмпшира, приглашаются все желающие! – Почему мне знакомо это имя? – Мам, он всего лишь самый знаменитый эксперт-криминалист всех времен. Он работал на тысячах дел – самоубийстве Винса Фостера, убийстве Джонбенет Рэмси и процессе над О. Джей Симпсоном. Тут в заметке есть телефон. – Джейкоб начинает искать в моей сумочке мобильник. – Что ты делаешь? – Хочу заказать билеты. Я смотрю на него в зеркало заднего вида: