– Я им все равно не понравлюсь. Я никому не нравлюсь. В его тоне не слышно жалости к себе. Он просто сообщает мне факт, объясняет, как устроен мир. Когда Джейкоб уходит наводить порядок, я вспоминаю, что со мной в комнате находится Эмма. – Ванная. Я… я не знаю, что сказать. – Она опускается на кровать Джейкоба. – Он все время делает это – устраивает сцены с места преступления, чтобы я разгадывала. Для него это радость. – Ну… есть большая разница между использованием бутылки кукурузного сиропа, чтобы позабавиться, и использованием для той же цели человека. Я не хочу, чтобы присяжные задавались вопросом: насколько далеко одно отстоит от другого? – Вы нервничаете? – спрашивает Эмма, поворачиваясь ко мне. Я киваю. Может, мне не стоит признаваться в этом, но я не могу удержаться. – Могу я спросить вас кое о чем? – Конечно, – говорю я. – Спрашивайте. – Вы верите, что он убил Джесс? – Я уже говорил вам, для присяжных это не важно, мы применим тактику защиты, которая, скорее всего… – Я спрашиваю вас не как адвоката Джейкоба, – перебивает меня Эмма. – А как моего друга. Я втягиваю в себя воздух: – Не знаю. Если он это сделал, то наверняка ненамеренно. Эмма складывает на груди руки: – Я все думаю, если бы мы могли заставить полицию заново открыть дело и получше приглядеться к парню Джесс… – Полиция считает, что убийца найден, основываясь на уликах, – говорю я. – Если бы дело обстояло иначе, мы не шли бы в среду в суд. Прокурор считает, что у нее хватит доказательств, чтобы склонить присяжных на свою сторону. Но, Эмма, я постараюсь не допустить этого. – Мне нужно признаться вам кое в чем, – говорит Эмма. – Когда мы ходили к доктору Ньюком… Планировалось, что я буду говорить с ней полчаса. Я сказала Джейкобу, что это займет тридцать минут. А потом специально говорила на пятнадцать минут дольше. Я хотела, чтобы Джейкоб занервничал из-за моей задержки. Хотела, чтобы к моменту встречи с врачом он весь издергался и она могла написать в отчете для суда о том, как он вел себя. – Глаза у Эммы темные и пустые. – Какая мать способна на такое? Я смотрю на нее: – Которая пытается спасти своего сына от тюрьмы. Эмма зябко поеживается. Идет к окну, растирая руки, хотя в комнате определенно жарко. – Я найду ему рубашку с воротником, – обещает она. – Но надевать ее на него придется вам. Дело 9 Пижамная игра Рано утром 17 февраля 1970 года служащие гарнизона Форт-Брэгг в Северной Калифорнии ответили на звонок армейского врача Джеффри Макдональда. Они приехали к нему домой и нашли его беременную жену Колетт и двух малолетних дочерей мертвыми, со множеством колотых ран. Колетт получила тридцать семь ударов ножом и ледорубом; ее тело было накрыто разорванным верхом от пижамы Макдональда. На спинке кровати кровью было написано: «Свинья». Сам Макдональд имел незначительные ранения и находился рядом с женой. Он сказал, что подвергся нападению троих мужчин и женщины в белой шляпе, которые скандировали: «Кислота – это клево, убей свиней!» Когда мужчины напали на него, по словам Макдональда, он натянул на голову верх от пижамы и использовал его, чтобы защититься от ударов ледорубом. Потом он потерял сознание. Армейские не поверили Макдональду. В гостиной, например, не было следов борьбы, за исключением опрокинутого столика и перевернутого горшка с цветком. Волокна от разодранной пижамы были обнаружены не в той комнате, где произошло нападение, а в спальнях дочерей Макдональда. Они рассудили, что Макдональд убил свою жену и дочерей, а затем попытался скрыть убийство, пользуясь примерами из статьи про семью Мэнсон; журнал с ней нашли в гостиной. Военные бросили разбираться в этом деле из-за низкого уровня техники следственных действий, и Макдональд был с почетом отправлен в отставку. В 1979 году дело Макдональда рассматривалось в гражданском суде. Криминалист пришел к заключению, что в пижаме доктора, которую он якобы использовал для защиты от нападавших, имелось сорок восемь ровных круглых отверстий, слишком аккуратных, чтобы возникнуть в результате жестокого избиения. Такие дыры могли появиться в ткани только в том случае, если рубашка от пижамы была неподвижна, а это крайне маловероятно, если Макдональд отбивался от людей, бросавшихся на него с колющим оружием. Криминалист также показал, как при складывании пижамы определенным образом эти сорок восемь дырок могли появиться после двадцати одного удара – ровно столько раз ударили ледорубом Колетт Макдональд. Дыры на пижаме совпадали с ранами на ее теле, и это доказывало, что верх от пижамы положили на нее до того, как она была убита, и эта вещь вовсе не использовалась для самозащиты Макдональдом. Его осудили на пожизненное заключение за три убийства, и он до сих пор утверждает, что невиновен. Тэо Не впервые мне приходится насильно заталкивать брата в костюм с галстуком. – Господи, Джейкоб, прекрати, пока ты не поставил мне фингал, – бормочу я, сидя на нем верхом и держа его руки прижатыми к полу над головой. Джейкоб извивается, как выброшенная на берег рыба. Мама изо всех сил старается завязать на нем галстук, но Джейкоб бьется в конвульсиях, так что это практически бесполезно. – Тебе и правда нужно застегнуть ее? – кричу я, но едва ли она меня слышит. Джейкоб победил нас в децибелах. Могу поспорить, его вопли разносятся по всей округе; можно только гадать, что думают соседи. Может быть, что мы тычем ему иглы в глазные яблоки. Маме удается застегнуть одну из крошечных пуговок, которыми воротник пристегивается к рубашке, до того, как Джейкоб ухитряется хватануть ее зубами за руку. Мама тихо вскрикивает и отдергивает пальцы от его шеи. Вторая пуговка остается незастегнутой. – Хватит, и так хорошо, – говорит мама, когда появляется Оливер. Он приехал отвезти нас в суд. Сегодня первый день процесса. – Я стучал, – говорит наш адвокат. Очевидно, мы не услышали. – Вы рано, – отвечает ему мама; она все еще в халате. – Ну дайте мне взглянуть на конечный продукт, – говорит Оливер, и мы с мамой отступаем от Джейкоба. Оливер долго смотрит на него и спрашивает: – Что это такое, черт подери?! Ладно, я согласен, Джейкоб не получит премию в области моды, но он в пиджаке и галстуке, а таков был заданный критерий. На нем рубашка из полиэстера цвета яичного желтка, которую мама нашла в магазине распродаж. Бледно-желтая рубашка с мягким золотистым вязаным галстуком. – Он выглядит как сутенер, – говорит Оливер. Мама поджимает губы: – Сегодня Желтая Среда. – Мне плевать, даже если это воскресенье в горошек! – резко бросает Оливер. – И присяжным тоже. Так мог бы одеться на вечеринку Элтон Джон, Эмма, а не обвиняемый на суд. – Это был компромисс, – не сдается мама. Оливер проводит рукой по лицу: – Разве мы не сошлись на синем блейзере? – Синие дни – пятницы, – говорит Джейкоб. – Тогда я его и надену. – И по счастливой случайности сегодня ты тоже его наденешь, – заявляет Оливер и смотрит на меня. – Я хочу, чтобы ты помог мне, пока твоя мама пойдет и переоденется. – Но… – Эмма, у меня сейчас нет времени спорить, – заявляет Оливер. Мама собирается надеть очень простую темно-серую юбку и синий свитер. Я присутствовал, когда Оливер перебирал вещи в ее шкафу, давая волю сидящей в нем Хайди Клум, и выбрал то, что, по его словам, будет «строго и консервативно». Сердито пыхтя, мама выходит из комнаты Джейкоба. Я складываю на груди руки: – Я только что запихнул его в эту одежду. И не собираюсь вытряхивать его оттуда. Оливер пожимает плечами: – Джейкоб, снимай это! – С удовольствием! – восклицает мой брат и срывает с себя все за несколько секунд. Оливер не сбавляет темпа. – Возьми рубашку в тонкую полоску, блейзер и красный галстук, – распоряжается он, с прищуром заглядывая в открытый шкаф Джейкоба. Как только я приношу одежду, Джейкоб косится на нее – такой стиль он ненавидит, к тому же цвет не тот – и издает вопль, от которого в жилах стынет кровь.