– Я не знаю. – Как, по-твоему, ты чувствовал бы себя, если бы был жертвой? Пару секунд я обдумываю вопрос, а потом отвечаю: – Мертвым. Оливер За три недели до начала процесса мы приступаем к отбору присяжных. Вы, наверное, думаете, что в наши дни, когда диагноз «аутизм» ставят довольно часто, найти присяжных из таких людей, как Джейкоб, или хотя бы родителей, у которых дети – аутисты, не так уж сложно. Однако двое кандидатов в присяжные из первой созванной для отбора группы, у которых имелись дети-аутисты, были забракованы Хелен: она использовала свою тактику безапелляционных заявлений, чтобы устранить их из списка. В перерывах я получаю отчеты доктора Ньюком и доктора Кона, двух психиатров, которые встречались с Джейкобом. Неудивительно, что доктор Кон нашел Джейкоба вполне здравомыслящим. Психиатр, работающий на штат, и тостер признал бы здравомыслящим. А доктор Ньюком пришла к выводу, что в момент совершения преступления Джейкоб был невменяемым. Несмотря на это, отчет доктора Ньюком мне мало чем поможет. В нем Джейкоб отвечает на вопросы как робот. Присяжные, может, и хотят быть справедливыми, но, когда дело доходит до вынесения вердикта, первостепенное значение у них приобретает интуиция, внутреннее чутье по отношению к обвиняемому. А значит, я костьми лягу, чтобы Джейкоб заочно вызвал у них как можно больше симпатии, раз у меня нет намерения вызывать его к барьеру для дачи показаний. С его отсутствием выраженных эмоций, бегающими глазами, нервными тиками – это было бы катастрофой. За неделю до начала процесса я берусь готовить Джейкоба к суду. Подъезжаю к дому Хантов. Тор выскакивает из машины и, виляя хвостом, несется к двери. Пес привязался к Тэо до такой степени, что иногда я задумываюсь, не оставить ли его, свернувшегося калачиком, ночевать на постели Тэо, раз уж он, похоже, чувствует себя здесь как дома. Да и Бог знает: Тэо нужна компания. После его «бегства» через всю страну он «отстранен от полетов» лет до тридцати, хотя я продолжаю твердить ему, что, вероятно, найду повод подать апелляцию. Я стучу, но никто не отвечает. По привычке вхожу сам, Тор быстро взбегает по лестнице. – Привет! – кричу я, и появляется улыбающаяся Эмма. – Вы как раз вовремя, – говорит она. – Для чего? – Джейкоб получил сто баллов за тест по математике, и в награду я разрешила ему устроить сцену с места преступления. – Жуть какая. – Просто еще один день моей жизни, – говорит Эмма. – Готово! – кричит сверху Джейкоб. Я иду за Эммой, но, вместо того чтобы направиться в комнату Джейкоба, мы двигаемся в ванную. Она открывает дверь, я тут же рыгаю и зажимаю ладонью рот. – Что… что это такое? – с трудом выговариваю я. Повсюду кровь. Я как будто попал в логово серийного убийцы. Длинная, изогнутая аркой кровавая полоса тянется вдоль стенки душевой кабинки, зеркало и раковина почти полностью залиты кровью. Эмма бросает взгляд на мое лицо и начинает хохотать: – Успокойтесь, Оливер! Это всего лишь кукурузный сироп. Она тянется к зеркалу, проводит по нему пальцем и подносит его к моим губам. Мне не удержаться от искушения лизнуть его. Да, это кукурузный сироп, с красным красителем наверное. – Не порти мне место преступления, мам, – ворчит Джейкоб. – Значит, ты помнишь, что хвост пятна крови обычно направлен в ту сторону, куда кровь текла… Вдруг я вижу Джесс Огилви, стоящую в душе, и Джейкоба напротив нее, там, где сейчас Эмма. – Я тебе подскажу, – говорит он матери. – Жертва была прямо здесь. – Он указывает на коврик между душевой кабинкой и зеркалом над раковиной. Легко могу представить, как Джейкоб, смочив тряпку отбеливателем, вытирает зеркало и ванну в доме Джесс. – Почему в ванной? – спрашиваю я. – Джейкоб, почему ты устроил сцену преступления здесь? Этих слов достаточно, чтобы Эмма поняла причину моего глубокого потрясения. – О боже! – Она поворачивается ко мне. – Я не подумала… Не поняла… – Кровь сильно разбрызгивается, – говорит Джейкоб, которому явно не по себе. – Я подумал, мама будет меньше ругаться, если я сделаю это в ванной. Строчка из отчета доктора Ньюком всплывает у меня в голове: «Я выполнял правила». – Убери тут все, – говорю я и выхожу. – Новые правила, – объявляю я, когда мы втроем сидим за столом на кухне. – Первое и главное: больше не разыгрывать сцены с места преступления. – Почему? – обиженно спрашивает Джейкоб. – Ты скажи мне, Джейк. Тебя судят за убийство. Думаешь, это очень умно – устраивать фальшивую сцену убийства за неделю до суда? Ты уверен, что соседи не подглядывают за тобой сквозь щели между занавесками?.. – А) наши соседи слишком далеко, им ничего не видно в окна, и б) сцена наверху в ванной не имела ничего общего с тем, что было в доме Джесс. Эта демонстрировала артериальное кровотечение в ду́ше и рисунок брызг крови на зеркале от ножевого удара, полученного жертвой со спины. А у Джесс… – Не хочу ничего слышать, – перебиваю его я, затыкая уши. Стоит мне только подумать, что шанс спасти Джейкоба есть, как мой подзащитный вытворяет что-нибудь вроде этого. К несчастью, меня бросает от мысли, что такое поведение лишь подкрепляет мою линию защиты (разве можно не считать его сумасшедшим после только что виденного мною?), к соображениям, что подобные выходки вызовут отвращение у присяжных. В конце концов, Джейкоб не разговаривает с воображаемыми гигантскими кроликами, а притворяется, что убил кого-то. На мой взгляд, это крайне подозрительно. Как будто он практикуется, чтобы потом, в реальности, не оплошать. – Правило второе: в суде ты должен выполнять все точно так, как я скажу. – Я был в суде уже раз десять, – отвечает Джейкоб. – Думаю, я справлюсь. Эмма качает головой и тихо говорит: – Слушайся его. Оливер сейчас главный. – Перед каждым заходом в зал суда я буду давать тебе блок листков для заметок, – говорю я ему. – Если нужен перерыв, ты даешь мне один из них. – Какой? – Любой. Но ты делаешь это только в том случае, когда тебе нужен перерыв. Кроме того, я дам тебе блокнот с ручкой и хочу, чтобы ты вел в нем записи, как делаешь во время просмотра «Борцов с преступностью». – Но в этом зале суда ничего интересного не происходит… – Джейкоб, – спокойно говорю я ему, – там будет решаться твоя судьба. Правило третье: ты не можешь разговаривать ни с кем. Даже с матерью. А вы, – я поворачиваюсь к Эмме, – не можете говорить ему, что он должен чувствовать, как реагировать, выглядеть или действовать. Все фразы, которыми вы обмениваетесь во время заседания, будут прочитаны прокурором и судьей. Я не хочу, чтобы вы даже обсуждали погоду, потому что это тоже будет интерпретировано, и, если вы сделаете что-нибудь подозрительное, вас сразу удалят из-за стола защиты. Хотите, можете написать: «Дыши» – это нормально. Или: «Все хорошо, не волнуйся». Но только такие вещи. Я хочу, чтобы вы это поняли. Эмма прикасается к руке Джейкоба: – Ты понимаешь? – Да, – говорит он. – Могу я теперь уйти? Вы представляете, как трудно оттирать кукурузный сироп от стен, когда он засохнет? Я не обращаю на него внимания. – Правило четвертое: ты наденешь рубашку и галстук, и я не хочу слышать, что у тебя нет на них денег, это просто не обсуждается. Эмма… – Никаких пуговиц, – заявляет Джейкоб тоном, не допускающим возражений. – Почему? – От них у меня странное ощущение на груди. – Хорошо, – говорю я. – Как насчет водолазки? – Могу я надеть свою счастливую зеленую толстовку? – спрашивает Джейкоб. – Я носил ее, когда сдавал экзамен и получил восемьсот баллов за математику. – Давай пойдем к твоему шкафу и подберем там что-нибудь, – предлагает Эмма, и мы втроем топаем наверх, на этот раз в комнату Джейкоба. Я старательно не заглядываю в ванную, когда мы проходим мимо. Хотя дымовая камера Джейкоба изъята полицией в качестве улики, он соорудил новую из перевернутого ящика для цветов. Ящик не прозрачный, как аквариум, но, вероятно, уже задействован в работе, так как я чувствую запах клея. Эмма распахивает дверцу шкафа. Если бы я не видел этого собственными глазами, то никогда не поверил бы. Рассортированные по цветам, вещи Джейкоба висят на вешалках, не касаясь друг друга. Джинсы и брюки в синей зоне; радуга футболок с длинным и коротким рукавом. И да, на своем законном месте находится счастливая зеленая толстовка. В такой только на гей-парад идти. Есть тонкая грань между тем, чтобы выглядеть в суде невменяемым и проявлять неуважение к суду. Я вздыхаю, изыскивая способ, как объяснить это клиенту, для которого нет ничего важнее ощущения, что планка с пуговицами касается его кожи. – Джейкоб, – говорю я, – тебе придется надеть рубашку с воротником. И галстук. Прости, но все это никуда не годится. – Какое отношение имеет мой внешний вид к тому, что вы скажете присяжным правду? – Дело в том, что они будут видеть тебя, – отвечаю я. – Поэтому важно, чтобы ты произвел хорошее первое впечатление. Джейкоб отворачивается: