– Вы… всех убьете? – Нет, – Олав покачал головой. – Изгоним. – То есть? – Дети до пяти лет останутся на Вирме. Найдем тех, кто их усыновит. Мужчины будут казнены. Женщины и старшие дети отправлены на материк. – Это убийство. – Им дадут унести с собой приданое. А если кто-то останется здесь, то под присмотром семьи. За них возьмут ответственность их родители, или кто-то другой, тогда они смогут остаться. Но будут помнить, что за них заплатят своими жизнями другие люди. Ричард кивнул. Его это мало волновало, но… – Просто власть. – Личные мотивы тоже. – Личные? – Тира приехала сюда вместе с Торсвегом. Нет-нет, между ними ничего не было, просто им было по пути. Эльг положил на нее глаз. – Я не знал, – Ричард покачал головой. Олав вздохнул. – Я знал, но не думал, что все настолько серьезно. И когда у вас началось… он был в бешенстве. – Жаль, я его не убил раньше. – Жаль, – согласился Олав. – Побудь с ней сейчас. А вечером приходи на пристань. Ричард кивнул. Олав ушел, и порадовался. Тихо, про себя. Про сестру Ричард не спросил. И это радовало, потому что сказать ничего Олав не смог бы. *** Вечером на пристани было людно. Пришли все, кто был в этот день в гостях у Хардрингов. Все вирмане стояли босиком. В знак прощания. Такой обычай. Босые ноги, распущенные волосы. Ричард стоял во всем зеленом, но босой, в знак солидарности. Все с оружием, у женщин в руках факелы. Олав руководил церемонией. Мертвые тела вносили на корабль, укладывали рядами. Никто не плакал. Не слышно было ни криков, ни стонов…. Ричард помнил, как показывали горе у него на родине. Как кидались вдовы на гроб, как рыдали, утирая слезы. Здесь этого не было. Если кто-то и плакал, то молча. Стояли и молчали дети. Стояли, стиснув зубы, мужчины, которые остались в живых. Тиру Ричард внес на корабль сам. Последний раз прижал ее к себе, последний раз коснулся губами светлых волос. Завернул ее в свой плащ, подумал минуту… Потом снял с руки браслет с бриллиантами и надел на руку Тиры. Пусть она уйдет в вечность его женой. Что там будет после смерти, как… пусть их души встретятся. Хотя бы там. Кто-то коснулся локтя Ричарда. Труди. – Вот, возьми. В руку Ричарда лег тяжелый медальон. Кажется, серебряный. – Я… – Возьми – и уходи. В руке женщины был факел. Светлые волосы распущены и развеваются ветром с моря. – Прощай… сын. Ричард несколько секунд смотрел непонимающе. Потом сообразил. – Но… нет! – Да. Это мое право, сынок. Прощай и помни – она тебя любила. Больше жизни. Ричард медленно опустился на одно колено и коснулся губами руки Труди. – Я буду помнить. Всегда. Теплая материнская рука взъерошила его волосы. – Прощай, сын. *** Ричард спустился с корабля. И заметил на нем несколько людей. Посмотрел на Олава, стоящего рядом. – Это… то, о чем я думаю? – Это их право, – Олав смотрел понимающе. – Для вас это дико, да. Но если человек не может оставаться на этой земле? Если его здесь уже ничто не держит, а ТАМ его ждут? Ричард медленно опустил голову. Он понимал. Он слишком хорошо понимал. Корабль уходил от берега, и все жарче разгорался на нем костер, политые маслом доски вспыхнули почти сразу, занялись дымным пламенем, и в этом пламени уходил и сам Ричард. Молодой, веселый, тот шалопай, который пил и гулял некогда с Джерисоном. Что-то выгорало в нем наглухо. Что-то, чему не было названия. В эту ночь уходил и он. И знал, что не вернется. Уходила его молодость. Его высочество Ричард Ативернский умер. И родился будущий король. У него будет длинная жизнь. И долг. Он женится, когда-нибудь возьмет на руки своих детей, вырастит их, сохранит для Ативерны и Ативерну для них. И никто никогда не узнает… Серебряная крышка медальона глухо щелкнула в руке.