Но крыть было нечем. Эсторн держался, как аристократ и ушел, как воин. И сказал то, что думал. Альсин дышал медленно и размеренно, пытаясь справиться с приступом бешенства. Не сейчас. Ни к чему… И все же пострадали меч и стол. Робер выхватил клинок и с размаха рубанул по столу. Раз, другой, третий… Остановился он, только когда в руке осталась изуродованная железяка. Затупленная, выщербленная… да и столу досталось. Ну и Мальдоная с ним, со столом! Альсин бросил остатки клинка на пол, приказал первому же попавшемуся слуге навести порядок, и вышел из кабинета. Кому-то из пленных сейчас сильно не повезет. Хоть основная волна бешенства и схлынула, Альсину требовалось на ком-то сорвать злобу. Почему бы и не на врагах? Кто у нас там есть? Вот, ативернцы… Уэльстер, в дороге. – Вы очень сильно рискуете, Джес. – Знаю. Джерисон небрежно пожал плечами. Все он знал, все понимал, но выбора не было. Никто другой для этой роли не годится, нет у них никого, кто подошел бы. Альсин мог бы клюнуть на Альтреса Лорта, может быть, на графа Шантена… все. Остальные для него слишком мелкая добыча. Только вот лишаться этих двоих и нельзя. Джерисон подходит идеально. Наверняка о нем уже не раз говорили герцогу, наверняка тот захочет отыграться… Как это будет? С чем графу придется столкнуться? Предугадать не мог ни сам Джерисон, ни Альтрес Лорт. Но им требовалось отыграть время. И не позволить герцогу Альсину скрыться. Получится ли, нет… Риск? Безумие? Последнее слово очень точно отражало происходящее в Уэльстере. А значит – вперед. Другого выбора для себя Джерисон не знал. Он сделает то, что может. А дальше… На все воля Альдоная. Вперед, друзья! Вперед, к славе или смерти! Вирма. Где-то на острове. Йан Гардрен своему счастью не поверил. Лодка! Вообще, за кражу лодки на Вирме без затей вешали. Если повезет – за шею, не повезет, так и за ноги, и никто не осуждал. Знаете, когда рыба – основной рацион, средство ее добычи становится важным. Да и сложно сделать хорошую лодку. Но был ли выбор у мальчишки? Нянька была уже никакая, малышка постоянно хныкала, моросил гадкий дождь, лошади устали… Йан понимал, что может просто не добраться до Хардрингов. Он упадет и умрет. И умрет его сестренка. И умрет последняя возможность отомстить. Мальчик не колебался. Он привязал лошадей, высыпал на землю весь овес, который у них был – поедят, и оставил пару золотых монет вместо лодки. Хорошая оплата. Почти втрое. Одного золота достало бы, а тут еще лошади, которых местные тоже не прозевают. Вот, теперь вырезать знак клана Гардрен на бревне, к которому была привязана лодка – и забираться. Ходить под парусом Иан умел, равно как и всякий мальчишка-вирманин его лет. Все проще будет и спокойнее. Не ногами идти и не на коне ехать, в лодке… да и по воде добираться проще, чем по суше. Еще бы поесть чего, но нету. Олайв, помоги, а? Ты всегда помогаешь тем, кто рук не опускает, вот и на нас погляди, будь милостив… И показалось мальчику… На короткую долю секунды солнце выглянуло из-за тяжелых туч, блеснуло золотом ему в глаза. Бог его услышал. Вирма. Земли клана Оронстег. Анжелина сидела на стволе дерева, пересыпала песок из ладони в ладонь. Кто не знает, тот не поймет. А принцесса очень ценила вот такие тихие мгновения. Без фрейлин. Без людей. Когда можно снять все маски и побыть наедине самой с собой. С небом, с Вирмой, со своими мыслями. Особенно – последнее. Она прекрасно понимала, что совершила непоправимое. Есть вещи, которые уже не изменить, не переделать… ну так что ж? Она не жалеет? Здесь и сейчас можно было честно ответить себе на этот вопрос. Она – не жалеет. Потом – да, возможно, потом она оплачет свое безрассудство, потом она может всю жизнь расплачиваться за это. Да так и будет, скорее всего… Вспомнилась Лилиан Иртон с ее сказками, особенно с одной. Анжелина ее хорошо запомнила. Когда-то две семьи смертельно враждовали. А потом их дети встретились и безумно полюбили друг друга. Так получилось, мужчина погиб, девушка осталась жить. Ее выдали замуж, она родила детей, жила,, смеялась даже, была счастлива, но однажды… Такая вот картина. Счастливая семья, дети играют, отец и мать смотрят на это с улыбкой, ничто не предвещает беды, и вдруг… какой-то момент так живо напомниает женщине ее прошлое, когда она сама была возраста своей дочери, что ее срывает.