Поезд остановился неожиданно и так резко, что заключенные посыпались с верхних полок на головы тем, кто сидел на нижних полках. В тамбурах раздались голоса, забегали конвоиры. — Сдается, мы приехали! — воскликнул Раздабаров, и в его голосе послышалось отчаянное веселье. — Вот сейчас нас выведут, и мы увидим замечательную картину! Море, пальмы, смуглые островитянки, которые только того и ждут, чтобы обнять нас… Эх! — Приготовиться к выходу из вагона! — прозвучала команда. — В вагоне ничего не оставлять! — Ну, я же говорю! — не унимался Раздабаров. — Вот сейчас мы увидим южные небеса в алмазах!.. Выводили долго, по одному. Прямо к распахнутым дверям вагона подъезжали «воронки», туда и заходили заключенные. То есть прямо из вагона — в «воронок», так что ни осмотреться, ни даже поднять голову ни у кого возможности не было. Когда «воронок» набивался под завязку, его двери со скрежетом закрывались, и на его место тотчас же подъезжал следующий «воронок». — Угрюмый, отзовись! — окликнул напарника Раздабаров. — Ты здесь? — Здесь, — отозвался Лыков. — И я тоже здесь! — сказал Раздабаров. — Все мы здесь! Никого не потеряли наши добрые конвоиры! За что им отдельное спасибо! «Воронок» тронулся. Ехали недолго — всего каких-то полчаса. Машина остановилась, снаружи раздались голоса, дверь «воронка» отворилась. — Чьи имена будем называть — выходят! — раздалась команда. — Выходят — и сразу садятся на корточки! Никаких лишних движений. Никаких разговоров! Все делаем бегом! Было названо первое имя. За ним — второе, третье, четвертое… Словом, обычная кутерьма, которая всегда случается, когда в лагерь прибывает новая партия арестантов. Властвовала ночь. Чувствовалось приближение весны. Пахло талым снегом и еще какими-то запахами, которые свойственны только весне. Глава 14 Вход в барак был с торца. Над входом горела электрическая лампочка, выкрашенная в красный цвет. Вдоль стен по обеим сторонам были расположены двухъярусные деревянные нары. На них угадывались лежащие люди. Барак был длинным, его противоположный край терялся в полутьме. Два десятка вновь прибывших арестантов, среди которых были и Раздабаров с Лыковым, нерешительно топтались у входа. Они не знали, что им делать дальше и куда идти. — Ну, что толпитесь, как бараны! — рявкнул на новичков конвойный, который привел их в барак. — Кому что непонятно? Проходи! Где видите свободные нары, там и располагайтесь! Свободные — это которые без постели. Постель выдадут завтра. А пока — перебьетесь и так. Не на курорт приехали! Голые нары виднелись у самого входа. Заключенные нерешительно стали подходить к ним. — Веселее! — прикрикнул на новичков конвойный. Раздабаров презрительно фыркнул и неторопливо пошел вдоль двухъярусных нар в глубь барака. Лыков молча последовал за ним. — А вы куда? — спросил у них конвойный. — Поищем местечко потеплее, — не оборачиваясь, ответил Раздабаров. — А то у входа очень уж дует. Так недолго и простудиться! — Ну-ну… — насмешливо произнес им в спину конвойный. Несколько голов приподнялись с нар и стали внимательно наблюдать за Раздабаровым и Лыковым. Они же, не обращая ни на кого внимания, шли вдоль нар, высматривая, нет ли где свободного места. Так их учил бывший уголовник, старик Лева Гармидер. «Не надо, — говорил он, — занимать первое попавшееся место на нарах. Такие места обычно с краю или у параши. И это непрестижные места. Их легко занять, но с них трудно выбраться. Уважающий себя каторжанин обязательно пройдется по бараку и поищет для себя другое место. И дело тут не столько в самом месте, сколько в поступке. Такой поступок обязательно заметят и, я вам говорю, правильно его поймут. То есть оценят по достоинству. Это очень важно — с самого начала показать, что ты знаешь себе цену». И, попав в барак, Игнат Раздабаров и Афанасий Лыков повели себя в полном соответствии с инструкциями старого уголовника Левы Гармидера. Они тотчас же принялись искать для себя престижные места и вскоре их отыскали. — Вот, — негромко произнес Раздабаров. — Видишь — пустые нары? Причем оба места нижние. Думаю, это самое то и есть. То есть все по заветам нашего незабвенного учителя Левы Гармидера… Их никто не тревожил, никто к ним не подходил, и они понимали, почему это так. К ним присматривались и прислушивались, их изучали. Что ж, пускай изучают. А там будет видно. — Ты поспи, — сказал Игнат Афанасию. — А я покараулю. Вдвоем нам этой ночью спать несподручно. Мало ли что… — Лучше ты, — возразил Лыков. — Я не хочу, — сказал Раздабаров. — Правда, не хочу… Лучше я буду сидеть и мечтать. Лыков ничего не ответил, улегся на нары и вскоре ровно задышал. Раздабаров снял сапоги и устроился на нарах, сев по-турецки. Спать ему и вправду не хотелось. Внешне он был спокоен, но внутри у него будто звенела и вибрировала туго натянутая струна. Или, может, это была сжатая пружина, которая в любой момент могла с силой распрямиться. Какой уж тут сон? Он сидел и тихо, почти беззвучно читал самому себе только что сочиненные стихи: — Я думал, это юг, но вот — Здесь только снег, мороз и лед. И где-то там, за этим льдом, Отец и мать, и теплый дом, И добрый запах пирогов, И за окошком — звук шагов, И на реке — песчаный плес, И в конуре — лохматый пес… Наверно, Игнат сочинил бы и продолжение, но тут он скорее почуял, чем увидел, что к нему кто-то подошел и подсел на нары. Раздабаров открыл глаза. Рядом с ним сидел какой-то человек — небольшого роста, сутулый и невзрачный. Выражения его лица и глаз Раздабаров разглядеть не мог из-за полутьмы. — Можно присесть? — вежливо поинтересовался незнакомец. — Так ты уже присел, — равнодушно ответил Игнат. — Зачем же спрашиваешь? — Ну, я думал, что ты спишь, — ответил человек. — А коль ты не спишь, то, значит, нужно просить позволения. Без позволения — как же садиться? Тем более к незнакомому? Я человек вежливый. — Я это уже понял, — усмехнулся Раздабаров. — Что ж, коль пришел и сел, то и сиди. И мне заодно веселее будет. А то ведь утро — когда оно еще наступит… — А что ж не спишь? — спросил незнакомец. — Так ведь место новое, — ответил Раздабаров. — Непривычное пока что местечко. Разве тут уснешь? — Приятель-то твой спит, — сказал человек. — Он-то спит, — подтвердил Раздабаров. — Отчего ему не спать? У него железные нервы. Да и не привыкать ему — чалиться на нарах. А я человек с тонкими чувствами. Так что… — Это да, — согласился незнакомец. — Когда я попал сюда, то тоже… Правда, это было давно… Так что — пообвык. — А что ж тогда не спишь? — спросил Раздабаров, а сам тем временем прислушивался к дыханию Лыкова. Спит он или не спит? И понял, что не спит, а лишь делает вид, будто спит, а сам прислушивается к разговору. Раздабаров внутренне усмехнулся, на душе у него потеплело. — Почему не сплю? — переспросил человечек. — Да как-то так… Не спится… А потому дай, думаю, познакомлюсь с новыми людьми. Заодно и время скоротаю до утра. — Его звать Угрюмый, — кивнул Раздабаров на Лыкова. — Я откликаюсь на Музыканта. — О, музыкант! — преувеличенно бодрым тоном произнес человечек. — Стало быть, специалист по чужим карманам! — Не угадал, — усмехнулся Раздабаров. — Просто музыкант. Играть я умею на разных инструментах. Оттого и Музыкант. — Ну, а в смысле масти? — осторожно спросил незнакомец. — Фармазон, — ответил Игнат и зевнул. — А он? — Человек указал на неподвижно лежащего Лыкова. — Вот когда он проснется и ты увидишь его во всей красе, тогда тебе станет понятна и его масть, — ответил Игнат. — А я говорю только за себя. — Все ясно, — поспешно отозвался незнакомец. — Оно конечно — каждый в ответе за себя самого. Тут такое дело… — Он помолчал, поерзал на нарах и сказал: — А ты вот что… Утром, как выпадет свободное время, подойдите с приятелем вон туда… В самый дальний конец барака. Спросите Подкову. — Подойдем, — с нарочитым равнодушием произнес Раздабаров. — Ну, тогда я пойду, — засуетился незнакомец. — А то что-то меня потянуло в сон. Раздабаров ничего не ответил, и человек ушел. — Все слышал? — спросил Раздабаров у Лыкова. — С нами желает познакомиться некто Подкова. Должно быть, здешний властитель и вершитель судеб. Так сказать, паук, который держит в лапах все нити. Хм, Подкова… Вообще-то очень милое прозвище. Веет от него чем-то таким домашним и уютным. Прямо-таки из лагеря хочется убежать, услышав такое прозвище! Лыков ничего не сказал, повернулся на другой бок и вскоре опять уснул.