– Даже не знаю, в кого она такая. Уж точно не в меня! А что касается ее дорогого отца, царствие ему небесное, так он картинку не то что нарисовать, а и на гвоздь-то ровно повесить не мог… Ее слова прервал странный шум: сопение, поскуливание, попискивание, будто зверек какой завозился. Фрэнсис с матерью тревожно встрепенулись. Сестры же, наоборот, разом притихли. Вера перегнулась через подлокотник диванчика и заглянула в большую соломенную сумку, стоявшую рядом на полу, – сумку, которую Фрэнсис все это время принимала за обычный портплед, но которая на самом деле оказалась переносной корзинкой для младенцев. Минута напряженного ожидания. Женщины перешептывались. Проснулся? Нет? Снова засыпает? Заснул? Но потом сопение возобновилось – и почти сразу разрешилось истошным воплем. – Ути, мой хороший! – Ты наше золотко! – Ну-ну, тише! – А вот и мы! Вера запустила руки в корзинку и вытащила брыкающегося младенца в желтом вязаном костюмчике, – это и был Сидди. Вера передала ребенка Нетте, и та уложила его к себе на колени. Он по-прежнему дергал ножками-ручками и орал; его большая багровая голова моталась на тонкой, как стебель, шейке. – Может, улыбнешься этим милым дамам? – спросила Нетта. – Не хочешь, да? А ведь миссис Рэй и мисс Рэй проделали очень долгий путь, чтобы тебя увидеть! Ах, какие рожицы мы корчим! – Верно, он голодный? – предположила миссис Вайни, поскольку младенец не унимался. – Да он всегда голодный, этот кроха. Весь в своего папочку по этой части. – А как подгузник? Нетта пощупала попку ребенка: – Сухой. Он просто хочет пообщаться с нами. Правда, мой сладкий? Эй? Она принялась качать младенца на коленке. Голова у него замоталась еще сильнее, но крики начали стихать. Мать Фрэнсис, любившая детей, подалась вперед, чтобы рассмотреть получше. – Маленький император, да и только, – улыбнулась она. – Ага, Сидди у нас такой, – согласилась миссис Вайни, показывая редкие зубы. – Во всяком случае, орет уж точно, как особа королевских кровей. Вы только поглядите на него! Похож на огромную репку, правда? Мы надеемся, когда он подрастет, тело у него все-таки станет соразмерным голове. А вот у его старшего брата было ровно наоборот – помнишь, Нетта? Такая крохотная головенка была, хоть чулки на ней штопай! – Она вытерла выступившие от смеха слезы. – А у вас есть еще дети, миссис Рэй? Вы же не против, что я интересуюсь? – Нисколько не против, – ответила мать Фрэнсис, отводя глаза от младенца, подпрыгивающего на коленках Нетты. – У меня было трое детей. Оба моих сына погибли на войне. Веселое выражение вмиг сбежало с лица миссис Вайни. – Ох, извините, бога ради. Всей душой вам сочувствую. У моего брата тоже два сына не вернулись с войны – а третий вернулся с выжженными глазами, совсем слепой. И муж Веры, Артур, тоже погиб на фронте. Знаете, миссис Рэй, в свое время я безумно хотела сыновей. Но выносить мальчика никак не получалось, уж неведомо почему. У меня было два выкидыша и один мертворожденный – все мальчики, причем последний ну до чего прелестный малютка… – Что такое мертворожденный? – спросила девочка. Женщины проигнорировали вопрос. – Я помню, – подала голос Мин. – Помню, как папа тогда плакал, а мне сказал, что ему перец в глаза попал. – Он был замечательный человек, твой отец, – улыбнулась миссис Вайни. – Ирландец, миссис Рэй. Чувствительный, как все ирландцы. Да, мы с ним оба страшно убивались по нашему последнему. Но знаете, теперь я не уверена, что хотела бы выкормить, выпестовать, вырастить сыночка для того лишь, чтобы он погиб на войне, как его двоюродные братья. – Она тяжело вздохнула и покачала головой. Улыбка вновь сошла с лица миссис Вайни, и вдруг стало видно, что ее румянец – не румянец вовсе, а частая паутинка полопавшихся сосудов на желтых одутловатых щеках. Ее маленькие глазки внезапно показались беззащитно-обнаженными – как будто жизнь потрепала бедную женщину так крепко, подумалось Фрэнсис, что у нее даже ресницы выпали. – Что такое мертворожденный? – повторила девочка. Вера наконец ответила: – То, чем лучше бы оказалась ты. Мать Фрэнсис ошеломленно вытаращилась на нее. Миссис Барбер опустила голову, сгорая от стыда. Но гостьи покатились со смеху самым бессердечным образом, и миссис Вайни вытащила из рукава носовой платок, чтобы вытереть обильно слезящиеся глаза. Младенец сначала наблюдал за весельем с величайшей серьезностью, а потом вдруг фыркнул, словно поняв шутку, – и все снова расхохотались. Нетта принялась его тискать и подбрасывать на коленях, чтобы он фыркнул еще разок, да погромче. Голова у Сидди болталась, по подбородку текли слюни, и он возбужденно сучил ножками, пиная Нетту в живот. Затем в общем настроении произошла легкая, но заметная перемена. Вера порылась в сумочке и предложила Фрэнсис с матерью сигареты. Миссис Рэй, опять ошеломленная, помотала головой, и Фрэнсис неохотно сделала то же самое. Но все женщины помоложе чиркнули спичками, прикурили, потянулись к пепельнице и возобновили разговор, прерванный появлением хозяек дома. В разговоре постоянно упоминался некто, кого они иронически называли «его милость» или «его светлость». «Ну, сами можете догадаться, что он ответил!», «Да я на него вообще плевать хотела!» – а миссис Вайни время от времени слабо протестовала: «Ох, ну зачем вы так? Ваш бедный отчим только добра вам желает!» Семья, как хорошо отлаженный механизм, преодолела незначительное препятствие в виде внезапного вторжения миссис и мисс Рэй и зажила своей привычной жизнью. Фрэнсис, переводя внимательный взгляд с одной сестры на другую, ясно поняла, какую роль каждая из них играла, а вернее, была вынуждена играть в соответствии с требованиями этого семейного механизма: холодная Вера, эмоциональная Нетта, простодушная Мин. Ну и конечно, миссис Барбер – Лилиана, Лили, Лил. Она все это время держалась в сторонке – то опиралась локтем о каминную полку, то клала ладонь на ручку диванчика – и поминутно с беспокойством поглядывала на Фрэнсис и ее мать. На ней было сливового цвета платье из дорогой мягкой ткани, с кружевом кроше на груди и по краю коротких рукавов, каковой наряд дополнялся оливково-зелеными чулками и яркими турецкими туфельками. На шее у нее висели красные деревянные бусы, щелкавшие при каждом ее движении, как костяшки счетов. «Единственная художественная натура в семье», – сказала про нее мать, и действительно, по манере одеваться – броско, но со вкусом – миссис Барбер разительно отличалась от своих сестер, наряженных, как танцовщицы кордебалета: платья из искусственного шелка, ажурные чулки, высокие каблуки, цепочки на запястьях и щиколотках. Да и выговор у нее, в отличие от них, был правильный, без малейшего кокнийского акцента. Теперь миссис Барбер отошла от сдвинутых у камина кресел, а ее маленький племянник подбежал к ней и о чем-то шепотом попросил. Она взяла его за руку, провела к столу в другом конце комнаты и стала собирать для него булочки и печеньки, оставшиеся там после чаепития. Мальчик взял у нее тарелку с лакомствами и осторожно прижал к груди. Когда содержимое тарелки стало с нее сползать, миссис Барбер поддернула подол платья и опустилась на колени, чтобы подхватить ее и выровнять. Все это она сделала одним плавным, текучим движением, показав пятки и округлые белые икры, просвечивающие сквозь оливково-зеленые чулки. Мальчик отгрыз кусок печенья, и на кружевную грудь миссис Барбер посыпались крошки. Миссис Барбер крошек не заметила. Она еще больше выпятила свои выпяченные губы и приложилась рассеянным поцелуем к белокурой макушке. Подняв голову, она встретилась с внимательным взглядом Фрэнсис и смущенно потупилась. Но чуть спустя снова вскинула глаза, увидела, что Фрэнсис по-прежнему с улыбкой смотрит на нее, и неуверенно улыбнулась в ответ. Двоюродная сестренка мальчика наконец сообразила, что там, у стола, раздают угощения, подбежала к миссис Барбер и тоже потребовала печеньку. После чего миссис Вайни громко поинтересовалась, хватит ли печенья на всех… Фрэнсис взглянула на мать, и та еле заметно кивнула. Они встали и начали прощаться. На то, чтобы высвободиться из цепких щупальцев радушия миссис Вайни, потребовалось несколько минут, но наконец Фрэнсис с матерью выбрались на лестничную площадку. Миссис Барбер сочла нужным выйти вместе с ними. Когда миссис Рэй уже стала спускаться по лестнице, миссис Барбер знаком попросила Фрэнсис задержаться и тихо заговорила: – Ради бога, простите меня за кресло, мисс Рэй. Я знаю, вы заметили. И пожалуйста, передайте мои извинения вашей матушке. Не подумайте только, что мы и впредь собираемся без спросу брать ваши вещи. Просто моей матери нужно твердое кресло, поскольку у нее больные ноги и спина, а у нас с Леном такого нет. – Не стоит извинений, – сказала Фрэнсис. – Нет, очень даже стоит, но спасибо вам за такие слова. Так любезно с вашей стороны, что вы заглянули к нам. Наша семья страшно шумная… они скоро уйдут, не беспокойтесь. Они зашли-то всего на часок, но потом начался дождь. А вы, как я понимаю… – Она кивком указала на темное платье Фрэнсис. – Вы с матушкой были на каком-то печальном мероприятии? Фрэнсис объяснила, что они навещали могилу отца. Миссис Барбер пришла в ужас: – Ох, и каково же вам было вернуться домой и застать здесь такое сборище! Она схватилась за голову, приводя в беспорядок уложенные завитые волосы. На кружевной вставке платья у нее до сих пор оставались крошки. Фрэнсис испытала острое желание смахнуть их, как сделала бы заботливая мамаша или, что вернее в ее случае, заботливая старая дева. Сдержав дурацкий порыв, она направилась к лестнице. – Пусть ваши близкие остаются здесь сколько пожелают, миссис Барбер. Вы нас нимало не побеспокоите, честное слово. Спустившись вниз, однако, Фрэнсис ясно услышала женский смех и топот детских ног. Когда она закрывала дверь гостиной, балки над головой скрипнули… раз-другой… и даже стены, казалось, заскрипели – будто какой-то великан стиснул в ладонях дом и стал подбрасывать, в точности как Нетта тискала и подбрасывала на коленях своего фыркающего ребенка. Мать, с видом крайнего утомления, уже расположилась в своем кресле у французских окон. – Да уж! – вздохнула она. – Поразительно, что у миссис Барбер такая семья. Вернее сказать, поразительно, что в такой семье уродилась миссис Барбер. Я почему-то была уверена, что ее отец крупный предприниматель – она ничего такого не говорила? И что брат служит в торговом флоте? Фрэнсис откинулась на спинку дивана: – Брат служит… где? Ох, мама, не впадай в старческую забывчивость. Это ж я все нафантазировала, помнишь? – Но отец-то у нее предприниматель? – Отец давно умер. Миссис Вайни – вдова, вторично вышедшая замуж. За владельца лавчонки, которого все ее дочери дружно презирают. Не иначе той мануфактурной, что рядом с магазинчиком, где торгуют жареной рыбой. – Увидев непонимающий взгляд матери, она добавила: – Других-то мелких лавок на Уолворт-роуд нет, верно? Мать задумалась: – На Уолворт-роуд?… Да нет, Фрэнсис, быть такого не может. – Ты что, совсем не прислушивалась к разговору? – Ну, я все больше разглядывала убранство комнаты – вот уж миссис Барбер расстаралась! Точно дом Али-Бабы! Или Мулен Руж! Или Тадж-Махал! Лучше бы она выбрала простой деревенский стиль и на том успокоилась. Это что, нынче считается модным декором? Если бы твой дорогой отец… ты, кстати, кресло заметила? – Миссис Барбер все объяснила. У ее матери беда со спиной. – Да и не только со спиной, как я погляжу! Дочери у нее – чистые амазонки! А сама она коротышка, от земли не видать. – Мне она понравилась, – улыбнулась Фрэнсис. – А тебе разве нет? Добрая общительная женщина. – Ну да, – согласилась мать. – Только с общительностью, скажем прямо, у нее перебор. Почему люди такого разряда всегда так много о себе рассказывают? Еще чуть-чуть – и она продемонстрировала бы нам свои варикозные вены. – Миссис Рэй беспокойно посмотрела в сторону окна, выходящего на улицу. – Интересно, Доусоны видели, как она к нам заходит? Знаю, это не по-христиански, но я очень надеюсь, что миссис Вайни не собирается навещать нас слишком часто. – А я надеюсь, что собирается, – сказала Фрэнсис. – Общение с ней меня здорово взбодрило, прямо как поход в шикарный кабак. Мать уныло улыбнулась, потом вздрогнула и тревожно нахмурилась: наверху грохнул очередной взрыв смеха. – Нет, я все-таки надеюсь, что они не зачастят к нам. В жизни не слышала такого бурного хохота. И шуточки у них весьма сомнительного свойства. Неудивительно, что мистер Барбер сбежал, бедняга. Да уж, Фрэнсис, не ожидала я, что у миссис Барбер такая родня. Если бы только мы знали… о боже. Не могу отделаться от чувства, что она… – Что она нас облапошила? – с улыбкой спросила Фрэнсис, направляясь к кухне. – А по-моему, это делает ее только интереснее. Должно быть, ей пришлось изрядно потрудиться ради этих зеленых чулок. Дети носились по комнатам еще с полчаса, и из гостиной по-прежнему слышались взрывы смеха. Потом наверху раздались шаги сразу многих ног, и пол заскрипел столь громко, что это могло означать лишь одно: сестры встали и ходили взад-вперед, передвигая кресла, наводя порядок и собирая свои вещи. Пока Фрэнсис с матерью пили чай, через счетчик в кухоньке с пыхтением пошел газ, и в раковине загремела посуда. Немного погодя на лестнице застучали каблуки, и женщины одна за другой спустились в туалет, вместе с протестующими детьми. Наконец состоялось медленное сошествие миссис Вайни, и началось долгое шумное прощание в холле. Девочка обнаружила обеденный гонг, ударила в него и получила подзатыльник. Миссис Рэй взяла шкатулку для рукоделия и принялась шить с таким стоическим видом, словно твердо решила не морщиться и не вздрагивать от шума. Сама Фрэнсис сидела с раскрытой книгой на коленях, но, не в состоянии сосредоточиться, снова и снова перечитывала одну и ту же страницу. Как только передняя дверь закрылась и миссис Барбер стала подниматься по лестнице, Фрэнсис отложила книгу и, не удержавшись, на цыпочках подошла к окну. Вон они, направляются в сторону Камберуэлла. Идут в своих безвкусных плащах и причудливых шляпках – впереди горделиво выступает Нетта с ребенком на руках, воплощая собой Триумф Современного Материнства, а миссис Вайни, под руку с Верой и Мин, с прижатой к груди сумочкой из искусственной кожи, плетется черепашьим шагом позади, олицетворением добродушной поздневикторианской эпохи. Дети крутили в руках стебельки лаванды, сорванные из горшков в палисаднике. И в самом палисаднике валялись сломанные стебли. – Любопытство сгубило кошку, – сказала мать с другого конца комнаты. – Да ладно тебе, – не оборачиваясь, ответила Фрэнсис. – Я просто хочу убедиться, что они никого тут не забыли. Один, два, три, четыре, пять, шесть – семь, если считать младенца. Неужели целых семь? Уверена, час назад их было меньше. – Может, они за это время размножились. – Бедная миссис Вайни! Такие отечные щиколотки! Не ноги, а тумбы. – Не пойти ли пересчитать ложки в кухне?