С другой стороны, у Ноэля даже могилы не было – и здесь тоже тяжелая, безысходная тоска, но иного рода. Ноэль пропал без вести в Средиземном море, в последний год войны, когда судно, на котором он шел из Египта, было торпедировано. Как именно он умер? Утонул? Мгновенно погиб при взрыве? Сообщения тогда поступали самые противоречивые: кто-то утверждал, что видел его, неподвижного, в воде лицом вниз, кто-то говорил, что его втащили на спасательный плот, раненого, но вполне себе живого. Но никакого плота так и не отыскали. Может, Ноэля подобрали враги? Во всяком случае, тело найдено не было, а в то время ходило столько рассказов о чудесном возвращении контуженных солдат, что еще много месяцев после смерти Ноэля, чуть ли не весь первый послевоенный год, Фрэнсис с матерью надеялись, что он вернется. Они пережили немало ужасных моментов: стук в дверь в неурочный час, пареньки на улице, отдаленно похожие на Ноэля… То время Фрэнсис всегда вспоминала с содроганием. Бедный, бедный Ноэль! Младшенький, всеобщий любимец. Он всегда виделся ей не в том возрасте, когда погиб, не девятнадцатилетним юношей, а малышом в полосатой пижаме, с круглыми розовыми пяточками, гладкими, как галька. Фрэнсис вспомнила, как однажды в Истборне он расплакался, когда его захлестнуло волной, и она над ним посмеялась: мол, трусишка несчастный. Она отдала бы что угодно, лишь бы взять свою насмешку назад. Не надо думать об этом. Гони прочь эти мысли. Смочи щетку снова – быстро-быстро! Вот здесь она пропустила место. Смотри, как хорошо отчищается мрамор! Вот так-то лучше… Фрэнсис уже перешла от надгробной плиты к постаменту и медленно продвигалась вокруг него. Еще несколько ходок к колонке – и все, с делом покончено. В следующий раз, решили они с матерью, надо будет принести садовое сито и просеять землю. Но и сейчас все приведено в более-менее божеский вид. Фрэнсис убрала инструменты, вытерла руки и сказала, обращаясь к могиле: – Ну вот, отец, теперь ты у нас чистенький и опрятненький по случаю дня рождения. Уверена, это больше, чем ты заслуживаешь. – Фрэнсис! – укоризненно воскликнула мать. – А что такого? Я бы сказала то же самое ему в лицо, стой он сейчас перед нами. Это – и еще много чего. Впрочем, он наверняка сумел бы пропустить все мимо ушей. Это единственное, что у него отлично получалось. – Замолчи! Они постояли еще немного: мать беззвучно произносила молитву, закрыв глаза и опустив голову, а Фрэнсис украдкой оттягивала шерстяной ворот с потной шеи. Обратно к выходу они пошли через старую часть кладбища, которая Фрэнсис нравилась гораздо больше: все эти аляповатые памятники прошлого столетия, плачущие ангелы, погасшие факелы, каменные корабли с надутыми парусами. Фрэнсис вслух читала фамилии, звучавшие как фамилии диккенсовских персонажей: – Боуд… Эппс… Тули… Везервокс! Странно, насколько имена соответствуют эпохе. Неужели мода на фамилии – тоже меняется? – Вряд ли кто-нибудь пожелал выйти замуж за бедного мистера Везервокса. – Ошибаешься. «Безутешно горе пятерых переживших его сыновей»! Да здесь повсюду должны лежать Везервоксы. Выйдя на улицу, они с сомнением посмотрели на небо. Отец всегда восхищался цветниками Далвичского парка, и Фрэнсис с матерью собирались поехать туда на автобусе, выпить чаю в кафе, прогуляться по цветникам – в общем, провести остаток субботнего дня достаточно приятно. Но небо висело низко, темное и хмурое. – Похоже, гроза будет, – сказала миссис Рэй, с войны боявшаяся грома и молний. Они решили отказаться от своих планов и сразу ехать домой. Едва они вышли из автобуса на своей остановке, как по земле застучали первые тяжелые капли. Через палисадник они уже бежали бегом – Фрэнсис обогнала мать, чтобы отпереть и распахнуть дверь. Они ввалились в холл, задыхаясь, смеясь и стаскивая мокрые плащи. Как только дверь за ними захлопнулась, они услышали оживленные голоса и шум движения в комнатах наверху. Глухие удары, взрыв смеха, потом частые легкие шаги. Миссис Рэй, снимая шляпу, испуганно вскинула глаза: – О господи! У Фрэнсис упало сердце. – Похоже, у Барберов гости, – пробормотала она. Шаги между тем простучали по лестничной площадке, и за скрипнувшие перила верхнего пролета схватились чьи-то маленькие руки, липкие на вид. Чуть погодя на повороте лестницы показались двое детей: девочка лет семи-восьми и мальчик помладше. Мальчик шел первым, со сдвинутыми бровями, настроенный решительно, но явно обеспокоенный сложностью спуска. Заметив Фрэнсис с матерью, он замер на полушаге, а потом, вне себя от испуга, развернулся, протиснулся мимо девочки и стал карабкаться обратно вверх. Девочка осталась стоять на месте, глядя на Фрэнсис и посасывая нижнюю губу. – Он совсем еще маленький! – рассмеялась она. Мать Фрэнсис, со шляпой в руке, прошла немного вперед и с тревогой следила за ним. – Безусловно, он еще слишком маленький, чтобы его подпускать к этой лестнице. Если он упадет… Ах, отойди от перил, малыш! Мальчик уже благополучно добрался до лестничной площадки и сейчас, заинтересованный встревоженным тоном незнакомой тети, просунул голову между балясинами прямо над миссис Рэй. Она побледнела и замахала руками: – Отойди сейчас же! Так нельзя делать! А вдруг балясина выломится? Фрэнсис… – Да, хорошо. – Фрэнсис обошла мать и стала подниматься по лестнице. При ее приближении девочка резко повернулась и, хихикая, запрыгала вверх по ступенькам, а мальчик поспешно выдернул голову из проема между столбиками. Должно быть, при этом он больно зацепился ухом: сразу после того, как он испуганно убежал в гостиную Барберов, сопровождаемый по пятам девочкой, Фрэнсис услышала его страдальческий вопль. На вопль отозвался отрывистый женский голос, звучавший удовлетворенно: «Смотри-ка, что ты наделал!» В тот же миг из гостиной выглянула еще одна женщина. Ни голос, раздавшийся в глубине комнаты, ни лицо, высунувшееся за дверь, не принадлежали миссис Барбер. Незнакомка была постарше, примерно ровесница Фрэнсис – с острыми чертами, завитыми волосами, блестящими от масла, и густо намазанными губами. – О, – сказала она при виде Фрэнсис с матерью, осторожно поднимавшихся по лестнице, и высунулась подальше. – Вам Лил нужна? Она во двор вышла. Фрэнсис остановилась на предпоследней ступеньке и объяснила, что они беспокоятся за детей. Кажется, они с матерью напугали маленького мальчика. Не ушиб ли он ухо о балясину? В гостиной Барберов установилась неестественная тишина, нарушаемая лишь жалобным поскуливанием ребенка. У Фрэнсис возникло неприятное впечатление, что комната полна подслушивающих незнакомцев. Ничего не видя за приоткрытой дверью, она спросила: – А здесь ли мистер Барбер? Женщина фыркнула: – Ленни-то? Нет, конечно. Он от нас бегает как черт от ладана. Но если вам нужна Лил – она вернется через минутку. – Да нет, мы просто хотели узнать, все ли в порядке с малышом, – повторила Фрэнсис. Потом твердо добавила: – Я мисс Рэй. А это миссис Рэй, моя мать. Мы владелицы дома. Тотчас же из безмолвной гостиной раздался еще один женский голос – веселый и разбитной, с хрипотцой: – Там мисс Рэй? Там мисс Рэй, да, Вера? Остролицая женщина склонила голову набок, спокойно перевела взгляд с Фрэнсис на мать и обратно и громко ответила: – Да, и миссис Рэй тоже! – О господи, так пригласи дам войти! Не заставляй бедняжек стоять на лестничной площадке в собственном доме! Женщина пожала плечами и слегка улыбнулась Фрэнсис, словно добродушно говоря: «Ну вот вы и попались!» Она отступила назад, широко открывая дверь перед хозяйками дома. Фрэнсис покосилась на мать – та лихорадочно прикалывала шляпку. Они преодолели последние две-три ступеньки и пересекли площадку. В комнате, где было не продохнуть от запаха духов и сигаретного дыма, оказалась не толпа народа, а всего лишь три женщины, которые сидели в креслах, придвинутых к незажженному камину. Вообще-то, в первую очередь Фрэнсис бросились в глаза именно кресла, поскольку одно из них – кресло черного дуба, на удивление гармонично сочетавшееся с вычурным убранством барберовской гостиной, – на самом деле принадлежало вовсе не Барберам. Это было одно из отцовских яковианских страшилищ, еще сегодня утром стоявшее в кухонном коридоре внизу. Сидела в нем низенькая тучная дама лет пятидесяти, с карими глазками-пуговками, чудовищно раздутыми щиколотками и столь ненатурально завитыми и выкрашенными хной волосами, что они походили на тусклый парик восковой фигуры. Несомненно, это ее голос только что доносился из гостиной, ибо едва Фрэнсис с матерью неловко вошли, она бойко затараторила все тем же кокнийским говорком: – Ах, миссис Рэй, мисс Рэй, как приятно с вами познакомиться! Очень, очень приятно! А Лил сказала, мы с вами не увидимся: мол, вас допоздна не будет дома. Ах, какая удача! Я миссис Вайни. Надеюсь, вы меня извините, что я не встаю пожать вам руки. Видите, какая со мной неприятность. – Она указала на свои ужасные щиколотки. – Стоит сесть, и встать уже невмоготу. Мин… – Миссис Вайни наклонилась и похлопала по руке конопатую девушку, сидевшую на диванчике. – Уступи место миссис Рэй, дорогуша. Тебе и пуфика хватит, худышке такой… Это Мин, моя младшая, – сообщила она Фрэнсис, как будто это все объясняло. – Мисс Линч – так, полагаю, мне следует ее величать в таком приличном доме! А это миссис Роулингс и миссис Грайс. Господи, какой же старухой я себя чувствую рядом с ними! С миссис Грайс вы уже познакомились минуту назад. Фрэнсис ничего не оставалось, кроме как пройти в глубину комнаты, осторожно обходя разбросанные по полу сумки, шарфы, затейливые шляпки, и пожать руку каждой гостье по очереди. Миссис Рэй слабо запротестовала – ах, не стоит беспокоиться, она не хочет мешать, – но уже в следующую минуту непостижимым для себя самой образом очутилась на освободившемся месте на диванчике, рядом с остролицей миссис Грайс – Верой. Девушка по имени Мин устроилась на красном кожаном пуфе. Фрэнсис заняла оставшееся свободное кресло, рядом с женщиной, которую представили как миссис Роулингс. Миссис Роулингс сидела в розовом плюшевом кресле Барберов, похожая на самодовольную Мадонну, исполненную сознания собственной значимости. Мальчик прижимался к ней, уткнувшись лицом ей в колени; его глаза с длинными ресницами еще не просохли от слез, но сами слезы определенно были забыты. Казалось, он лениво покусывал бедро миссис Роулингс. Когда малыш поднял голову и уставился на Фрэнсис, та снова с беспокойством спросила, не повредил ли он ухо, вытаскивая голову из перил. Миссис Роулингс улыбнулась – сочувственно и снисходительно, как часто улыбаются замужние женщины в ответ на испуганное кудахтанье старых дев. – О, у них в этом возрасте уши каучуковые. В подтверждение своих слов она прихватила пальцами ушко малыша, и без того уже красное, резко свернула его в трубочку, а потом отпустила – и оно упруго распрямилось. Гостьи рассмеялись, и девочка громче всех, деланым, визгливым смехом. Мальчик зажал уши ладошками: с одной стороны, страшно довольный, что развеселил всех не хуже настоящего клоуна, а с другой – страшно раздосадованный тем, как он это сделал. – Бедный Морис, – все еще хихикая, сказала миссис Вайни. – Негоже нам смеяться. Но маленькие мальчики, засовывающие голову промеж балясин в чужом доме, должны понимать, что над ними будут смеяться. – Голос у нее смягчился, и она протянула к малышу руки. – Ну, иди к бабуле! Иди к бабуле… Пока миссис Вайни возилась с мальчиком, под взглядами женщин помоложе, Фрэнсис начала улавливать сходство между всеми ними. Миссис Роулингс – Нетта, как все ее называли, – была повзрослевшей и располневшей копией Мин. У Веры такие же карие глазки-пуговки, как у миссис Вайни, только взгляд не такой живой и открытый. Даже в девочке и мальчике Фрэнсис теперь подметила семейные черты: девочка плотненькая, на крепких ножках; у мальчика светлые волосы, но из тех, что с возрастом темнеют; и у обоих не по-детски полные и тугие розовые губы – губы миссис Барбер, в сущности. Едва лишь Фрэнсис с удивлением и облегчением сообразила, что за гости к ним пожаловали, в комнату вошла сама миссис Барбер, немного запыхавшаяся. Сначала она встретилась глазами с Фрэнсис: – Мисс Рэй, простите ради бога!.. Здравствуйте, миссис Рэй! – Ее улыбка стала натянутой, и голос дрогнул. – Значит, вы уже познакомились с моей матерью и сестрами? – О, мы уже подружились, – непринужденно сказала миссис Вайни. – Ну вот, Лил, а ты говорила, что хозяек весь день не будет дома! – Она надеялась, что вы нас здесь не застанете, – пояснила Вера, обращаясь к Фрэнсис. – Она нас стыдится. – Не болтай глупостей! – сказала миссис Барбер, заливаясь краской. – Что правда, то правда! – весело вскричала миссис Вайни, и ее старомодный корсет угрожающе заскрипел и затрещал. – Но недостаток хороших манер, миссис Рэй, мы с лихвой возмещаем жизнерадостностью. И да, я в совершенном восторге от вашего дома! Мать Фрэнсис покраснела, часто заморгала, но быстро совладала с собой: – Спасибо. Да, в свое время это был счастливый семейный дом. Просто он стал великоват для нас с дочерью, на все рук не хватает. – Ну разумеется, зачем вам лишние хлопоты? Ничто не доставляет таких хлопот, как большой дом. И ничто, я считаю, не нагоняет такого уныния, как пустующая комната. Надеюсь, теперь вам стало повеселее, с постояльцами-то! А какой у вас сад чудесный, слов нет! – О, так вы и сад видели? – Да, Лил сводила нас туда. – Буквально на минутку, – торопливо вставила миссис Барбер. – У вас тут тишь да покой, точно в деревне. Ни в жизнь не догадаешься, что повсюду вокруг соседи. И настроение от этого такое, будто ты на отдыхе. Вы могли бы принимать туристов, чаем поить. У нас в нашем ветхом доме… Вера, Мин и я, мы живем над лавкой моего мужа, на Уолворт-роуд… так вот, у нас все страшно старомодно. А у вас такая красота кругом!.. Миссис Вайни обвела одобрительным взглядом гостиную, вычурное убранство которой пополнилось новыми элементами с тех пор, как Фрэнсис мельком видела ее в последний раз. Появилась старинная чугунная топка, в ней стоит букет бумажных маков; диванчик накрыт чем-то вроде шенилловой скатерти с помпончиками по краям; каминная полка теперь сплошь заставлена открытками и разными безделушками: эбеновые слоники, медные обезьянки, фарфоровый Будда, испанский веер… а вот и тамбурин со свисающими лентами. – Как раз перед вашим приходом я говорила дочерям, – воодушевленно продолжала миссис Вайни, – мол, до чего же приятно воображать, как в старину здесь жили благородные дамы, в этих своих капорах и изящных платьях! А какие юбки были у тех платьев! Сколько ярдов ткани уходило на каждую! Поневоле задумаешься, как же они бедняжки ходили в них, по тогдашним-то улицам, заваленным навозом. Или хотя бы как поднимались по лестницам. А уж про посещение кое-каких укромных местечек я вообще… – Мама! – хором воскликнули дочери, и громче всех миссис Барбер. Миссис Вайни округлила глазки-пуговки: – А что такого? Миссис Рэй понимает, что я шучу. И мисс Рэй тоже, я уверена. Кроме того, здесь одни женщины. Девочка запротестовала: нет, здесь не одни только женщины, здесь есть и мальчики. Миссис Вайни благодушно улыбнулась: – Ну ты поняла, что я имела в виду. Нет, девочка не поняла, потому что Морис никакая не женщина и Сидди не женщина. Сидди еще даже и не мальчик, он еще слишком маленький… – Довольно уже, милочка, – резко оборвала ее Вера, а озадаченная Фрэнсис подумала: «Сидди?» Девочка обиженно выпятила свои недетские губы, но замолчала. Миссис Вайни снова заговорила: да, она прямо в восторге от дома. – Какая удача для Лил и Лена! И как замечательно Лил украсила комнаты! Она у нас в семье единственная художественная натура, сызмалу такой была… Нет, Лил, ничего я не придумываю! – Миссис Вайни подмигнула Фрэнсис. – Смотрите, она зарделась как маков цвет. – Это все ее художественная натура, – сказала Вера своим обычным суховатым тоном.