В конечном итоге она расхохоталась. Мы провели остаток ночи, лежа в ее постели и болтая. Именно тогда я впервые открыл ей свою душу и совершил роковую ошибку: признал, что меня влечет к ней. Она попыталась меня поцеловать, и я уступил. Было так упоительно снова ощутить сладость ее губ, не притворяясь при этом, что это всего лишь игра. Я зажал ладонями ее лицо и дал волю чувствам, убеждая себя, что ничего страшного не произойдет, пока я ограничусь поцелуями. Я почти убедил себя, когда она буквально нокаутировала меня, заявив: — Хочу, чтобы ты научил меня трахаться, Элек. Она попыталась поцеловать меня, но я запаниковал и оттолкнул ее. Это было самое трудное, что я сделал в этой жизни, но это было необходимо. Я объяснил ей, что мы никогда не должны позволять себе заходить так далеко. После этого я изо всех сил старался держать между нами дистанцию. И все же эти слова звенели у меня в голове весь день. Я потерял интерес к другим девушкам и предпочитал дрочить в одиночестве, чтобы облегчить напряжение от мыслей о самых невероятных способах, которыми я воплощу в жизнь просьбу Греты. * * * Проходили недели, и я уже отчаялся, что нам с ней удастся еще хоть раз нормально пообщаться. Тогда я решил дать ей почитать свою книгу. После того как она ее прочитала, она написала мне записку и передала мне в конверте. Мне было страшновато узнать ее мнение, поэтому я долго не открывал конверт. А потом настал вечер, когда все изменилось. Грета отправилась на свидание. Я знал, что парень, с которым она встречается, относительно безобиден, поэтому на сей раз особо не беспокоился. Надо сказать, что в тот момент я больше беспокоился о себе. Хотя я и не мог быть с Гретой, мне совсем не хотелось, чтобы с ней был кто-то другой. Я наблюдал за ним в окно, когда он подошел к двери с букетом в руке. Надо же, какой пошлый выпендреж. Надо срочно что-то предпринять. Когда он поднялся наверх, чтобы зайти в туалет, я подстерег его в коридоре. Показал ему пару Гретиных трусиков и заявил, что она оставила их в моей комнате. Конечно, я поступил как полный урод, но меня оправдывает отчаяние. Я тем более рассвирепел, когда она все же ушла с ним. А когда она прислала мне сообщение из его машины, я попросил ее вернуться домой. Она решила, что я, как всегда, ерничаю. Но это было не так. В тот момент мне и правда было плохо — я потерял силу воли, я хотел быть с ней. Очень скоро зазвонил телефон. Я был уверен, что это Грета. Меня охватил леденящий ужас, когда я понял, что звонит моя мать. Она позвонила, чтобы сообщить, что возвращается в Калифорнию и что ее выписали из реабилитационного центра. Я был в полной панике, потому что понимал, мать не должна оставаться одна в ее состоянии. Мне придется уехать прямо сейчас. Я не хотел расставаться с Гретой. Но я должен был уехать. Я послал Грете сообщение с просьбой вернуться домой со свидания, написав, что кое-что случилось. Слава богу, на сей раз она прислушалась. Я знал, что мне придется сказать ей правду о матери, о том, почему мне приходится уезжать. Когда она пришла в мою комнату, она выглядела просто прелестно в синем платьице, подчеркивающем ее тоненькую талию. Мне хотелось заключить ее в объятия и никогда больше не отпускать. Я рассказал ей все, что можно было рассказать о состоянии матери в ту ночь. Потому что она должна была знать, что я уезжаю не по собственной воле. Все произошло так быстро… Я велел ей вернуться в ее комнату, так как не мог за себя ручаться. После долгих уговоров она, в конце концов, послушалась. Я действительно намеревался поступить правильно и держаться подальше от нее в ту ночь. Я был в комнате один и уже скучал по ней, хотя она находилась в соседней комнате. И я решил открыть ее письмо, ожидая найти там советы по исправлению грамматических ошибок и критические замечания по поводу моей книги. Но в том письме она сказала мне то, что мне никто никогда не говорил и что мне так нужно было услышать. Что у меня большой талант, что я вдохновил ее следовать своим мечтам, что она уважала меня, беспокоилась обо мне, что она очень хочет прочитать что-нибудь еще, вышедшее из-под моего пера, что ей безумно нравится моя писанина, что она мной гордится и верит в меня. Грета заставила меня испытать чувства, которые я никогда в жизни не испытывал. Она заставила меня почувствовать, что меня любят. Я любил эту девушку, но ничего не мог поделать в этой ситуации. Безо всяких раздумий я постучал в ее дверь, решившись дать ей то, о чем она меня просила. Я мог бы подробно описать все, что происходило между мной и Гретой в ту ночь, но, честно говоря, мне трудно об этом писать, это слишком много для меня значит. Она мне полностью доверяла и дала мне то, что никто никогда не получал в этом мире. Та ночь была для меня священна, и я надеюсь, что она это понимает. Единственное, что я скажу, так это то, что я никогда не забуду выражение ее лица, ее глаза… Сначала глаза у нее были закрыты, а потом она их открыла и посмотрела на меня — в тот самый момент, когда я вошел в нее. До настоящего времени я так и не могу простить себя за то, что уехал на следующее утро. Я никогда ни к кому не испытывал подобной привязанности. Она полностью отдала себя мне. Она принадлежала мне, а я ее бросил. Руководствуясь чувством вины и глубоко укоренившейся потребностью защищать мать, я позволил жестокой действительности одержать верх над моим стремлением к счастью. Не думаю, что Грета когда-либо осознавала, что я полюбил ее задолго до этой ночи. Я пишу эти строки, но уверен, что она даже не подозревала, что несколько лет спустя я вернулся за ней, но было уже слишком поздно. Глава 19 Оказывается, он возвращался за мной? Я невольно прижала руку к груди, словно пытаясь удержать сердце, так и норовившее выпрыгнуть оттуда. Была уже середина утра, из окна доносился привычный шум уличной суеты. Солнечные лучи заливали мою комнату. Я отпросилась с работы, потому что хотела сегодня закончить чтение книги. Вечером намечалось празднование тридцатилетнего юбилея коллеги в ночном клубе в центре Манхэттена. Но я не была уверена, что успею к тому времени дочитать до конца записки Элека. Я прошла на кухню, чтобы налить воды, и заставила себя съесть батончик мюсли. Мне понадобится энергия, чтобы продираться через следующую часть книги. Значит, он возвращался за мной? Я снова свернулась калачиком на кушетке, глубоко вздохнула и перешла на следующую страницу электронной книги. * * * Одержимость человеком нужно лечить таким же способом, как и наркозависимость. Если я не мог быть с Гретой, то не следовало поддерживать с ней какие-либо отношения, потому что я мог потерять контроль над собой. Нельзя было ни звонить, ни писать ей. Это было очень тяжело, но я не должен был даже слышать звук ее голоса, если уж мы не имеем права быть вместе. Но это вовсе не означает, что я не думал о ней, как одержимый, каждый день. В первый год это было особенно трудно. Состояние мамы оказалось ничуть не лучше, чем было до моего визита в Бостон. Она навязчиво пыталась вытянуть из меня информацию о Рэнди и Саре, постоянно паслась на странице Сары на Фейсбуке и обвиняла меня в том, что я предал ее, признав, что мачеха вовсе не так уж плоха, когда с ней поближе познакомишься. Я оказался прав, предположив, что она никогда бы не смирилась с мыслью о том, чтобы мы с Гретой были вместе. Какая печальная ирония судьбы: мама была одержима Сарой, и втайне от нее я был помешан на дочери Сары. Странную парочку сумасшедших мы тогда собой представляли. Не проходило ни дня, когда я не думал с горечью о том, что Грета может быть с другим парнем. Сама эта мысль сводила меня с ума. Я был вдали от нее и чувствовал себя абсолютно беспомощным. Как ни странно, но какая-то моя часть даже желала хотя бы иметь возможность защищать ее, как сестру, если уж нам не суждено быть вместе. Больной на всю голову, правда? А что если кто-то ее обидит? И я даже об этом не узнаю и не смогу наказать мерзавца. Надо было выкинуть из головы навязчивую мысль о том, что она может завести роман с другим, твою мать. Но при одной мысли об этом я в бессилье колотил кулаком по стене своей спальни, едва не проделав в ней дыру. Однажды ночью я потерял контроль над собой и послал ей сообщение, написав, что скучаю по ней. При этом я попросил ее не отвечать. Она так и поступила, отчего мне стало еще хуже. Я поклялся больше не совершать подобных ошибок. Моя жизнь вернулась в то же русло, что и до переезда в Бостон: я курил, пил и трахал девчонок, которые мне были безразличны. Существование мое было пустым и бесцельным с тем единственным различием, что в глубине души, под всей этой грязью, мне хотелось большего — я стремился к ней… Она показала мне, что существуют отношения между людьми, которых мне не хватало всю мою жизнь. Я ожидал, что щемящая боль у меня в груди со временем пройдет, но тщетно. Напротив, она становилась лишь сильнее. Где-то в тайных уголках моего сердца скрывалась надежда, что Грета, где бы она ни была, думает обо мне и испытывает те же чувства. Я каким-то непостижимым образом знал об этом, и мысль о ней разъедала мне душу все эти долгие годы. * * * Два года спустя психическое состояние моей матери улучшилось после того, как она познакомилась с одним мужчиной. Он стал ее первым возлюбленным после того, как Рэнди ее бросил. Его звали Джордж, он был родом из Ливана и владел мини-маркетом, расположенным вниз по улице недалеко от нашего дома. Он почти постоянно торчал у нас дома и всегда приносил нам питу, оливки и хумус. Впервые после расставания с мужем, ее одержимость Рэнди, казалось, пошла на убыль. Джордж был отличным парнем, но чем счастливее мать была с ним, тем более горько становилось мне при мысли о том, что я отказался от единственной девушки, которую любил, потому что считал, что это нанесет матери непоправимую душевную травму. Я начал понимать, что это величайшая ошибка в моей жизни. Мне надо было хоть с кем-то об этом поговорить, потому что моя досада отравляла мне душу каждый день. Я никогда никому не рассказывал, что произошло между мной и Гретой. Единственный человек, которому я доверял, был Грег, друг Рэнди, который стал для меня почти что вторым отцом. Однажды, во время нашего телефонного разговора, он поделился со мной информацией: оказывается, Грета недавно переехала в Нью-Йорк. У него даже был ее адрес с рождественской открытки. Грег пытался убедить меня полететь туда и рассказать ей о своих чувствах. Я не думал, что она захочет меня видеть, даже если все еще неравнодушна ко мне. Я нанес ей такую сильную обиду, что не понимал, как она сможет простить меня после этого. Грег полагал, что, если я поеду увидеться с ней, это может произвести на нее впечатление. Несмотря на свои страхи, на следующий день я купил билет на самолет. Наступил канун Нового года. Я сказал маме, что еду повидаться со старым другом и отпраздновать с ним встречу Нового года. Я пока не собирался рассказывать ей о Грете, я не был уверен, что мои попытки примирения увенчаются успехом. Те шесть часов перелета были самыми невыносимыми в моей жизни. Но мне надо было непременно попасть туда. Я просто хотел обнять ее еще раз. Я не знал, что буду говорить или делать, когда увижусь с ней. Я понятия не имел, есть ли у нее мужчина. Я действовал наугад. Первый раз в жизни я руководствовался исключительно своими интересами, следовал велению своего сердца. Я надеялся, что еще не опоздал со своими признаниями, я хотел высказать ей все, что не осмелился сказать три года назад. В ту ночь, когда она подарила мне свою невинность, она даже не знала, что я люблю ее.