и сердце мое горем истекло…» И вспомнился старинный тот сюжет… И я подумал: вдруг она – Ундина! Но что Гульбранду рыбная путина, Здесь, в Лабрадоре, нынче холодина, а рыцарь и Бертальдою согрет!.. Но прав Жуковский – бедная волна! Так лишь любви пропавшей ищут – где ж ты? — в отчаянье, граничащем с надеждой, в какие бы ни пряталась одежды и в ком бы ни была воплощена… Летит волна. Волнует и томит. Мешает спать. И думать над тетрадью. И так звенит, в каюту нашу глядя, что и сосед, видавший виды дядя, бормочет сонно: – Что? Никак штормит?.. 1975 Баллада о лошадях острова Сейбла На Сейбле – песчаном клочке с океаном вокруг, который шалеет при виде песчаной земли, — в бинокле возникнут косматые лошади вдруг… Когда-то мы – люди – с собой их сюда привезли. Но люди горазды раздоры чинить меж собой! И вот учинили – и шустро взялись за ножи, и пули над островом пели про смерть вразнобой… Кончаются плохо во все времена мятежи. Кто смог, тот отчалил с проклятьями на материк — за новой судьбой, поцелуями, дракой, тюрьмой. Последняя пуля в последний отчаянный крик поставила точку – и остров исчез за кормой…. Кто знал, каково им, гривастым, оставшись без нас — в суровые зимы, в штормах и туманах подряд! — сбивая копыта, к траве пробиваться сквозь наст и брюхом мохнатым стараться согреть жеребят? Но выжили лошади – трудностям всем вопреки! Росло поголовье, хоть пастбищ не сыщешь скудней. Чуть стали приземистей, но быстроноги, легки — и долгое время совсем не боялись людей… И если швыряло разбитый корабль на песок, и спасшийся некто – истерзанный, в смертных слезах! — в себя приходил, он готов был поверить, что Бог на лошадь похож, что склонялась над ним в небесах… 1975 Баня В банный день, в день, праздничный по сути, — через борт! – ликующим пластом с тяжким гулом плюхнувшись на юте, мир затмив, разбив стакан в каюте, нас настиг южнее Сейбла шторм… И опять – удар и шум обвала! Но всего сильнее – в третий раз… Взвился вал – темно и небывало, и когда махина миновала — двигатели смолкли, свет погас!