столь расточительный и странный! Кто он – тот добрый человек, забывший выключить фонтаны? Спит город. Ночь, свершив труды, сползает к западу, но действо веселой брызжущей воды — не стихло близ Адмиралтейства! И там – на Невском, где ходок найдет его легко и скоро — хрустальный бодрствует цветок в тени Казанского собора! Он шепчет: «Добрый человек чаек индийский пьет в дежурке иль спит с устатку в голове на вдвое сложенной тужурке. И пусть! И пусть! Пока судьбой отпущена возможность пенья, не важно, что перед тобой — забвенье или преклоненье! Но очень важно в этот час не знать тоски, забыть интриги, пока из космоса на нас взирает башня Дома книги! Пока в ладонях колоннад фонтанной песенке раздолье, пока, заслушавшись, стоят Кутузов и Барклай де Толли!..» 1982 Архимед Живем во временах, которых мы достойны. Но в давние века заглядывает грусть. А там – опять чадят Пунические войны и римляне галдят в предместьях Сиракуз. У нас – свое кино, у нас – получка в среду, у нас своих забот – хоть пруд пруди, хоть пруд… Но что? же там открыть не дали Архимеду, призвав к постройке рвов, зеркал и катапульт? И наши времена чреваты смрадом дымным — вся жизнь на волоске, все тоньше эта нить! Но Архимеда жаль, и греков жаль, и римлян… И жаль, что ничего нельзя предотвратить. Нельзя, уже на штурм пошли Марцелл и Клавдий! Нельзя, хоть зеркала спалили римский флот! Ведь самый светлый ум – ничто, сказать по правде, в сравнении с возней у городских ворот… А будь исход иным иль не таким бесславным — кто знает, может, мы имели б меньше бед! Не зря ж в предсмертный миг — вся боль, весь страх о главном, — «Не тронь моих кругов!» – воскликнул Архимед. 1981 «Я вспомнил номер автомата…» Я вспомнил номер автомата Калашникова, мне опять