Фамилия Фамилию известную ношу, и многим не дает она покоя. – Не родственник ли? – Нет, – произношу с привычным сожаленьем и тоскою. Но вижу, что не верят все равно, подозревают, что в родстве повинен — и с живописцем, умершим давно, и с диктором, что памятен доныне… Товарищи, я к вам без дураков, вопрос закрыт, и все намеки – всуе! Я сам с усам и с помощью стихов — сам говорю и сам живописую! Вопрос закрыт, но с должной прямотой сквозит за ним вопрос национальный! У нас тут в море трал пришел пустой — причиной объяснен оригинальной. Сгибая пальцы, сам из вологжан, виновников подсчитывал Петрович: – Левицкий в рубке! В цехе Миттельман! Плюс Левитан, Исаков, Абрамович! – Постой! Ведь Абрамович – белорус, Исаков – русский, да и я – из псковских!.. – Из псковских, говоришь? – и крутит ус. — Брось парень, брось, видали мы таковских! Когда же штурман поднял полный трал, Петрович сам, хлебнув чайку из фляги, весь в чешуе, на палубе орал: – Ух, молодцы евреи, молодчаги!.. И греб треску лопатою в «карман», а там, внизу, где каждый одинаков, ее пластали все – и Миттельман, и я, и Абрамович, и Исаков!.. И вот что я подумал: вся беда — не в нациях и не в утятах гадких, а в том, что нет условий для труда, зато полно проблем и недостатков! А если дело спорится, ей-ей! — в любом занятье никому не тесно, и там не важно – родственник ты чей, да и в анкету лезть не интересно… 1981 «Когда шторма швыряют судно…» Когда шторма швыряют судно то в небо, то наоборот, когда не то что неуютно, а просто оторопь берет, и твой сосед лежит в каюте чуть жив, лицом белей, чем мел, — он шел в моря, чтоб выйти в люди, он еле в койку влезть сумел! — тогда и ты в тоске безмерной сидишь, кляня весь белый свет, и в рундуке рукой неверной