Роза вздрогнула. Она покорно положила пистолет на стол и пошла к двери. Кейр смотрел ей в спину, разрываясь между желанием броситься следом, и желанием никогда больше ее не видеть. Чтобы она исчезла. Не досталась ни ему, ни Дэвиду Корвелу, сорвавшему банк. Наследник... Дэвид женится на ней и станет самым богатым человеком Лондона. Кейр закрыл глаза. Рука его легла на рукоятку пистолета. Роза медленно шла к двери, соблазняя его беспомощно опущенными плечами. Роза никогда не будет принадлежать ему... Он закусил губу. У него действительно много работы. Ради нее он готов не спать ночь, работать, даже если ему хочется умереть. Он сжал пистолет в руке. Что такое жизнь? Единый миг, как говорил Августин, миг, когда будущее становится прошлым. Прервать этот миг — и будущее перестает перетекать, как песок в песочных часах, и застынет историей. Песочные часы разобьются, и песок остается на одном месте... здесь и сейчас. Навсегда. Глава 18. Падение Темные улицы поглотили Сару. Она шла куда глаза глядят, боясь, что сердце ее остановится и она умрет, не успев разродиться. Хотя какая судьба ждет ее ребенка? Кто позаботится о нем? Зачем ему жить? Норман мертв, и жизнь ее потеряла всякий смысл. Сказать по правде, она никогда этого смысла и не имела, просто цеплялась за Нормана, надеясь, что он поможет ей его обрести. Сначала смыслом ей казалась любовь, потом — деньги, а потом — рождение малыша. Сейчас же лучшее, что она могла сделать для малыша — это умереть вместе с ним. Пошел дождь, и Сара поежилась. Она выскочила в окно в чем была — в домашнем платье и шали, которые не были приспособлены ни для прохладной ночи, ни для дождя. Сара ускорила шаг. Впереди был мост, а под мостом сияла отраженными огнями широкая темная Темза. Вечер стал ночью. Днем по мосту грохотали кареты, шли люди, на парапете просили милостыню нищие. Сейчас же было практически безлюдно. Изредка спешил домой одинокий прохожий, подняв ворот плаща и выставив зонтик, как щит. Дождь усилился. Сара подошла к ограждениям моста и стала смотреть на реку. Ей было холодно и страшно, но решение она приняла с самого начала, как только увидела кровь Нормана на своих руках. Она и сейчас была на руках, еще не смытая дождевыми каплями. Сара посмотрела на руки, и вдруг разрыдалась, положив голову на мокрые перила. Норман ждал ее внизу, там, под водой. Неверный свет фонаря вырывал у ночи кусочек мостовой, где отпрыгивали от земли дождевые капли. Сара отошла подальше от света. Дальше, дальше, туда, где она видела какую-то легкую дымку. — Норман? — прошептала она. Ребенок снова пнул ее, но Сара не обратила внимания. Горечь утраты заставила ее вглядываться в темноту, ища знакомые черты в тумане. — Норман! Норман, подожди меня! — закричала она, и полезла на ограждение. Живот мешал ей и она перегнулась так, чтобы можно было бы упасть головой вниз, а не прыгать с сидячего положения. Внизу, далеко, там, где чернела вода, тоже был дождь. Капли падали в воду, как слезы, кругами расходясь по черноте воды, отражая и мост, и неверную тень Сары, повисшей над мостом. — Сара! — услышала она знакомый голос. Она только сильнее вцепилась в ограждение, пытаясь перекинуть через него ногу. Еще чуть-чуть, и она встретится с Норманом, и никогда, никогда больше он не покинет ее! Они будут счастливы — он, она и их малыш! — Сара, что ты делаешь, Сара? Тонкие пальцы схватили ее за платье, и Сара поняла, что за возможность умереть ей придется еще побороться. Она опустила ногу и обернулась, увидев перепуганное лицо Дженни. Та стояла перед ней накрашенная и разодетая, как павлин, но такая родная, что Сара неожиданно обняла ее и разрыдалась, как маленькая девочка. — Пойдем со мной, ты совсем промокла, — Дженни сжала ее в объятьях, как сестру, утешая и гладя по мокрым волосам, — у меня тут кэб. Пошли. Кэб ждал Дженни в нескольких шагах. Сара безропотно забралась на сиденье, не переставая рыдать. Кучер тронул, и вокруг замелькали огни, а Сара держалась за Дженни, рыдая взахлеб, и боясь, что охрипнет от рыданий. — Что произошло? — Дженни сжимала ее руки, — Сара, Господи, скажи, что случилось? Норман выгнал тебя? Глаза ее сияли в темноте. Сара подняла залитое слезами лицо. — Нормана убили, Дженни, — сказала она, всхлипнув, — и мне незачем жить. … — Зачем ты привезла ее сюда? — старая Нэнси хлопотала по дому, а мальчишки, дети Лалы, сидели в углу и играли в кости. Дженни растерялась. — Я не знала, куда ее везти. Она бредит. Сара и правда впала в какое-то забытье, и теперь лежала на сундуке, то и дело поднимаясь и вглядываясь в темноту. Она шептала какие-то слова, повторяя имя Нормана. Она пыталась встать, но тело не слушалось ее, и она падала обратно на сундук. — Ее надо переодеть, — сказала Дженни, — иначе она умрет раньше, чем разродится. — А что случилось? Она же жила у миллионера. Он выгнал ее? Дженни пожала плечами. — Говорит, что его убили. Но я не понимаю, где правда, а где ее бред. Подняв Сару и переведя ее на единственную в доме кровать, Дженни и Нэнси раздели ее, и укутали одеялами. Нэнси пододвинула жаровню ближе, а в ноги Саре положила горячий кирпич, завернутый в тряпки. — Отогреется, — сказала Нэнси. Дженни попросила воды и умылась, превратившись тут же из девицы легкого поведения в юную невинную девушку. Она расчесала волосы на пробор, завязала их в узел, и села рядом с Нэнси. — Прости, что привезла ее к тебе, — сказала она, — но мне некуда было ее везти. Я не знала, что делать. Она хотела спрыгнуть с моста, а потом начала нести такой бред... К себе я взять ее не могу, к тетушке моей тоже, та совсем плоха, а больше и некуда. Мать-то ее со свету сживет, а ей покой нужен. Нэнси налила Дженни кружку горячего вина. — Выпей. Да послушай меня. Ребенок этот принадлежит роду миллионеров. Нельзя потерять его. Нельзя, чтобы Сара что-то с ним сделала. Он — залог безбедного существования. Если Сара очнется, то я уговорю ее увезти его в деревню, если нет... если нет, то воспитаю сама. — А потом? — Дженни замерла, боясь поднять глаза. — А потом посмотрим, что можно с ним сделать. Грансильверы за него много дадут. Особенно, если он будет на них похож. Да и на мать похожий сойдет, знают же, чьего ребенка она носит. — Зачем он Грансильверам? — удивилась Дженни. Нэнси сосредоточенно резала морковь. Руки ее работали бысто и привычно, и Дженни засмотрелась, как она перебирает пальцами, как блестит лезвие ножа в свете свечи. — Дочка, поверь, если у них не будет наследника, то он очень уж им сгодится. А если будет несколько наследников, то они захотят избавиться от него. — Избавиться? — Дженни не верила своим ушам. Возможно, она все еще плохо знала жизнь, но с трудом представляла Нормана или его сестру, убивающими ребенка. — Ребенка можно отослать и выучить под другим именем, так, что никто никогда не узнает, кто его отец. При этом держать его в поле зрения. Многие делают так. Ребенок растет в хорошей школе, и платит за него неизвестный. Дженни кивнула. Это было больше похоже на правду. Тут Сара застонала, и Дженни бросилась к ней. — Норман, — шептала Сара, поднимаясь на локтях, — Норман, не бросай меня, подожди! Я пойду с тобой! … Саманта была не в себе, или Дэвиду так казалось. На него свалилось все одновременно — организация похорон старого графа, растерянная Роза, которая не хотела его отпускать, и умоляла остаться с ней, и Саманта, то и дело строившая ему глазки. Он метался между своим домом и домом Розы, и, в итоге, вынужден был просить лорда Роберта взять Розу и миссис Грансильвер на себя. Роберт только кивнул, кинув на него сочувствующий взгляд. Секретарь графа Лаунгтон принес ему какие-то счета, из который Дэвиду стало ясно, что граф полностью разорен, и если он не женится на Розе в ближайшие же месяцы, все имущество его, заложенное и перезаложенное много раз, просто уйдет с молотка. Ко всем бедствиям, в доме стали собираться родственники графа. Дэвид плохо знал их в лицо и по именам, и со многими никогда не был знаком, поэтому путался и терялся. Родственники смотрели на него с подозрением, и он понимал, что скандал неминуем. Наследник графа, его кузен лорд Томас, был достаточно стар и обладал не менее склочным характером, чем сам граф. Дэвид с ужасом представлял себе, что будет, когда похороны закончатся и придет время вскрывать завещание, если таковое имеется. Он молился, чтобы завещание было, потому что не готов был к битве с кузеном. Завещание действительно существовало. Нотариус явился через три дня после того, как тело старого графа было отнесено в фамильный склеп, а родственники, никуда не разъехавшиеся, расселись за длинным столом в столовой, чтобы выслушать последнюю волю графа Лаунгтон. Саманта села рядом с Дэвидом, и улыбалась ему так, будто они пришли не читать завещание, а как минимум объявить о помолвке. Роза тоже пришла. Бледная и уставшая, она стояла в стороне, не желая садиться за стол, и натянуто улыбнулась Дэвиду, когда он посмотрел на нее. — Она бросит тебя, — прошептала Саманата, склонившись к нему, — а я — нет. Дэвид дернул плечом, снова посмотрел на Розу. За спиной ее маячил силуэт Кейра Моргана. Сердце кольнула ревность. Ну конечно, он сам бросил ее в самое трудное время, когда она нуждалась в нем. Кейр же естественным образом воспользоваться ее беспомощностью, разыгрывая доброго и сострадающего друга. Роза, конечно, за каждым словом бежала к нему. Дэвид сжал губы. Ну ничего, сейчас он расквитается с наследством и кузенами, и все время и силы посвятит Розе, чтобы уже никогда больше не расставаться с ней! Он был в шаге от мечты. И ничто никогда не собьет его с этого пути. Морган отправится восвояси, забыв дорогу к дому Грансильверов, а он сам увезет Розу в путешествие. Они побывают в Париже, в Мадриде... они будут слушать оперу в Гран Опера, и смотреть танцы горцев в Пиренеях... Он еще раз обернулся и смотрел на Розу не отрываясь. От одного взгляда на нее ему становилось спокойнее и легче на душе. — Дамы и господа... Дэвид вернулся в реальность. Нотариус вскрыл завещание, и долго читал, что и кому из слуг завещал его приемный отец. Дом для дворецкого, дом для Саманты, деньги для экономки... все эти перечисления утомили его, он ждал, когда все закончится и отчаянно скучал. Скучал ровно до того момента, как нотариус предложил зачитать письмо графа. Он взял исписанный лист бумаги, и все замерли, заинтересованные и заинтригованные. “Дорогие мои родственники, — писал граф, — сейчас, из могилы, я хочу признаться вам в страшном грехе, породившем еще более страшный грех. Я дейтсвительно убил Люси Лаунгтон, мою жену, которая была беременна. Я и правда ее убил. Она умерла у меня на руках, и дитя, которое пытались спасти женщины, тоже родилось мертвым. Человек, выдающий себя за моего сына, Дэвид Корвел, не является таковым. Моим наследником остается мой кузен, лорд Томас Саул, в чем я удостоверяю всех, ставя свою подпись и печать. Признание это делаю не ради лорда Томаса или из любви к его потомству, но по просьбе моей дочери мисс Саманты, желающей быть уверенной, что господин Корвел не является ей единокровным братом”. Дэвид смертельно побледнел и обернулся к Розе. Та стояла не менее бледная, губы ее что-то прошептали, но он еще не понимал размеров катастрофы. Не понимал до того момента, когда все вдруг повскакивали со своих мест, начали кричать, смеяться, обвинять его. Он посмотрел на Саманту, сидевшую с довольным видом. — Что же ты наделала, Саманта, — прошептал он, — мечтая плюнуть ей в лицо, но не плюнув только потому, что на него вдруг напала какая-то апатия, — ты же погубила всех нас... — Наглец! Вор! Шантажист! Мошенник! — звучало повсюду, — повесить! На каторгу! — Все кончено, — прошептал Кейр бледной, перепуганной Розе, и потянул ее за руку, — его уже не спасешь... Роза! Она хотела было бежать к Дэвиду, но его окружила толпа людей в черных одеждах, махавших руками, шумевших и готовых растерзать его. — Вы должны уйти, мисс Роза! — Кейр потянул ее за руку, — сейчас ему невозможно помочь! — А возможно ли вообще? — спросила она, целпяясь за него, чтобы не упасть. — Я попробую, — Кейр прижал ее к себе, — я клянусь вам сделать все, чтобы спасти его от петли! Когда Дэвид обернулся вновь, Розы у стены не было. Его не интересовали люди, кричащие ему оскорбления. Но он вспомнил слова Саманты, которая стояла рядом с ним, защищая его своей грудью от разъяренной толпы.