Ж.У. Желтые уточки. Я прекрасно ее понимала. Нельзя скучать по тому, чего не помнишь. – Ты когда-нибудь слышала слово «сооф»? – спросила я. – А как оно пишется? Я сказала, и она покачала головой. Тогда я рассказала ей про мамин список слов и как я оставила Рино из-за этого слова. – Может, «сооф» – это человек? – задумчиво произнесла она. – Может быть, – кивнула я. – Твоя мама всегда была такая или с ней что-то случилось? – спросила Джорджия. – Мне кажется, что всегда, но точно я не знаю. – А твой папа? У него тоже был глупый мозг? – Я не знаю, кто мой отец. – Может, он и есть «сооф», – сказала она. Я начинала думать, что некоторые вещи, хотя и происходят как будто случайно, на самом деле имеют смысл. Это было как везение, но еще таинственней. Если бы я не встретила Элис и меня не стошнило от собственного вранья и если бы связь с Берни работала как надо, я бы, может, никогда не встретила Джорджию. А если бы я не встретила Джорджию и все бы ей не рассказала, она бы не поду мала о том, что мне даже не приходило в голову: возможно, «сооф» – это имя моего отца. Глава 12. Опять – А в колледже ты будешь учиться домоводству, как твоя мама? – спросила я Джорджию. – Нет, я буду изучать психологию. – Что это? – Это про то, как люди мыслят. – Она постучала себя по макушке длинным указательным пальцем. Я обожала следить за руками Джорджии. Грациозные и белые, они порхали вокруг, словно птицы, когда она говорила. – Я буду или социальным работником, или психологом. – А как люди мыслят? – спросила я. – По-разному. Мозг похож на часы. Ты когда-нибудь видела часовой механизм изнут ри? Я покачала головой. – Папа однажды мне показал. Там внутри много двигающихся деталей. Шестеренки, гвоздики, пружинки – все должно работать безупречно, иначе часы будут отставать или спешить. Я подумала о том, как Берни сравнила маму с машиной, у которой не хватает деталей. Раньше при этих словах я почему-то всегда думала о стиральной машине, но теперь представила маму с неправильными часами в голове. – Как ты думаешь, можно починить чей-то мозг, если он плохо работает? – спросила я. – Иногда можно, – ответила она. – Как? – Можно сходить к психологу. – И что он сделает? – Он будет задавать вопросы. Спрашивать тебя про твои сны. У меня были факультативные уроки психологии в последнем классе, но, если честно, я не очень хорошо помню, что мы проходили. Кроме языка тела. Мне кажется, это жутко интересно, – сказала она. – А что такое язык тела? – спросила я. – Ну, например, видишь того парня, через три сиденья впереди, в красной рубашке? Видишь, как он отклоняется от женщины, которая что-то ему рассказывает? Ему не нравится с ней разговаривать, и, хотя он не говорит ей об этом словами, это ясно по тому, как он себя ведет. Это и есть язык тела. Я посмотрела на парня, о котором она говорила, и увидела, что он и вправду немного отклоняется от сидевшей рядом с ним женщины. – Может, у нее плохо пахнет изо рта, – предположила я. Джорджия хихикнула. Мне нравилось, что ей кажется смешным то, что я говорю. – Может, тебе нужно дать ей «Фиалочку», – добавила я. Она снова захихикала. Потом переплела пальцы между собой и положила руки на затылок: – Знаешь, что это значит? Я покачала головой. – Это значит, что ты уверена в себе, – сказала она. – Почему? – спросила я. – Не знаю, просто так говорят. И еще говорят, что, если ты трогаешь себя за лицо, особенно за губы, когда с кем-то разговариваешь, значит, этот человек тебе нравится. А еще многие делают что-то странное, когда врут, и это легко заметить. Гримасничают, или моргают, или кашляют, или что-то еще. У всех есть такие приметы. – Да? А у меня есть какая-нибудь примета? – Не знаю. Соври мне что-нибудь, а я посмотрю. – Она внимательно уставилась мне в лицо. – Ширли Темпл научила мою бабушку печь торты, – выпалила я. – Правда? – воскликнула Джорджия, широко раскрыв глаза. – Нет, ты же сказала соврать, чтобы узнать, сделаю ли я что-то странное, – напомнила я. – Ой, я и забыла – мне стало так интересно! Обожаю фильмы с Ширли Темпл. Попробуй еще раз. – Ширли Темпл научила мою бабушку печь торты, – снова произнесла я, глядя Джорджии прямо в глаза. – Нет, не вижу ничего странного. Но, может, это потому, что ты сказала одно и то же два раза и привыкла к этой лжи. Я не стала говорить ей, что на самом деле рассказывала эту историю трижды. Позже я добавила новые пункты в свой список «Что я знаю о лжи»: Чем больше повторяешь ложь, тем сложнее заметить, что ты лжешь. Лжецов обычно что-то выдает. После Шайенна я пыталась дозвониться до Берни на каждой остановке, но связи по-прежнему не было. Я волновалась, но была уверена, что Берни волнуется обо мне еще больше. Ведь я-то знала, что она сейчас дома в Рино вместе с мамой, а Берни впервые в жизни не знала, где я. Она столько раз говорила мне – не привлекай внимания, но теперь я была совсем одна, и ее внимание мне пришлось бы очень кстати. Я показала Джорджии фотографии Хиллтоп-Хоума и рассказала обо всем, что надеялась там найти. Она ни разу не дала понять, что считает мое желание узнать правду странным. – Я на твоем месте поступила бы так же, – сказала она. – Тоже захотела бы все узнать, не смогла бы иначе. Ж.У. – Я всегда была такой, – продолжила она. – Ты же заметила, сколько я задаю вопросов? Мой папа говорит, что я из тех, кто не успокоится, пока все не разузнает. До того как я оставила Рино, мне казалось, что мир полон людей, которые точно знают, кто они, куда направляются и почему делают то, что делают. Я видела их повсюду – когда шла по улице, ждала у пешеходного перехода или отправляла письма. Все эти люди знали, кто они. Джорджия была одной из них. Она знала о себе все. Но разница была в том, что, хотя я завидовала другим и даже немного ненавидела их за то, что они знают, я была рада за Джорджию. На каждой остановке мы сходили с автобуса вместе. Через некоторое время все станции будто слились в одну. Каждый раз я пыталась дозвониться до Берни, и каждый раз Джорджия заверяла меня, что связь скоро наладится. – Только подумай, как она будет рада услышать твой голос, когда ты наконец дозвонишься до нее, – говорила она. Конечно, я рассказала Джорджии о своем везении, как и обо всем остальном, но нам никак не попадались игровые автоматы, чтобы я могла ей это продемонстрировать. Не то чтобы она мне не верила, – она говорила, что верит, – но я все равно хотела, чтобы она увидела это своими глазами. Наконец я придумала, что делать, на остановке в Де-Мойне. – Стой здесь и ничего не говори, – сказала я. – Просто смотри. С минуту я оглядывала станцию, пока наконец не увидела то, что хотела, на скамейке рядом с туалетом. Затем я направилась к газетному киоску. – Два лотерейных билета, пожалуйста. – Я протянула в окошко деньги. – Не слишком ли ты маленькая для таких игр, пигалица? – сказал продавец. – Я не могу продать тебе билеты. – Но это не для меня! Меня мама попросила их купить. Она говорит, что я удачливее. Вон она, сидит на скамейке, видите? – Я показала на сидящую на дальней скамейке рядом с туалетом женщину, сосредоточенно ищущую что-то у себя в сумке. – Если я хочу купить билеты для взрослого, это же ничего, правильно? Я не одна, а с мамой – она вон там, ищет свои очки. Она их вечно теряет, – продолжала тараторить я. – Я ей говорю – пусть повесит их на цепочку на шее, но она про это забывает. Мама! Эй, мам! – крикнула я в ее сторону. Женщина продолжала шарить в сумке и не обратила на меня внимания.