– Она плохо слышит, когда у нее нет очков, – объяснила я (Берни как-то сказала это о своем отце). – Правда, странно? – Хмм. М-да, – буркнул продавец, бросив еще один взгляд на женщину на скамейке, и вручил мне два билета. Я заплатила и ногтем соскребла серебристый защитный слой с цифр на билетах. Я выиграла семь долларов по одному из них и три по второму. Продавец, казалось, был удивлен. – Смотри, мам! – воскликнула я, размахивая десятью долларами, которые мне дал продавец. – Мы выиграли! Джорджия была восхищена. На выигранные деньги я купила нам гамбургеры, жареную картошку и два молочных коктейля. Я знала, что Берни считает это вредной едой, но что-то подсказывало мне, что она меня простит. В первый раз с тех пор, как я покинула Рино, у меня в животе не было пусто. – Как ты думаешь, из меня получится хороший психолог? – спросила Джорджия, когда наш автобус покинул Де-Мойн и снова вырулил на шоссе. – Фрэнк говорит, что я просто комок нервов. Я представила себе клубок, из которого свисали длинные худые ноги Джорджии, болтаясь взад-вперед на ветру. – А кто такой Фрэнк? – спросила я. – Фрэнк Грегори. Так, один мальчик, который мне нравится. Я снова почувствовала укол ревности. – Фрэнк ошибается. Из тебя получится отличный психолог, – заверила я ее. Мы еще немного поболтали, и Джорджия задремала. Я снова достала свой блокнот и открыла его на чистой странице, чтобы начать новый список. Что я знаю о Джорджии Свит. День рождения: 12 августа Второе имя: Элизабет (в честь бабушки) Отец: Джон Альберт Свит Учитель математики в школе Любит рыбалку Мать: Луиза Энн Свит Родилась в Атланте Изучала домоводство в колледже Умерла от рака, когда Джорджии было пять лет Собака: Фриски Спит у Джорджии на кровати Любит «M&M’s» и сыр Другие домашние животные: нет (когда-нибудь хочет завести обезьянку или говорящего попугая) Любит: свежее дыхание, клубничный молочный коктейль, жареную картошку с кетчупом, желтый цвет, психологию, язык тела, мятную жвачку, конфеты «Фиалочка», старые фильмы, ловить рыбу с отцом, задавать вопросы Не любит: спать сидя, летать на самолете, майонез Хочет: стать психологом, чтобы все знать Секрет: ей нравится мальчик по имени Фрэнк Грегори Я оставила много свободного места после «любит» и «не любит», потому что знала, что чем больше мы будем разговаривать, тем длиннее будет мой список. Я хотела, чтобы Джорджия скорее проснулась – я бы еще спросила ее, какая у нее любимая книга и нравится ли ей печенье с кремовой начинкой так же, как и мне. Джорджия заворочалась, и, когда я обернулась к ней, блокнот соскользнул на пол. Я наклонилась, чтобы его поднять, и увидела, что он раскрылся на первой странице с коротким списком всего из одного пункта: Что я знаю о маме. Имя: Сууф И. Я Как могло получиться, что я знаю больше о Джорджии, с которой была знакома всего один день, чем о собственной матери? Берни сказала мне найти кого-нибудь, кто мог бы сойти за мою маму, с кем я была бы в безопасности. Сидя рядом со спящей Джорджией и глядя на ее длинные руки, скрещенные на груди, я знала, что она была тем, кем нужно, но могла бы она сойти за мою мать? И, если подумать, могла ли сойти за нее моя собственная мама? На четвертый день поездки мы прибыли в Нью-Йорк. Я была вне себя от радости, зная, что почти доехала до цели. Еще чуть-чуть, и я буду в Либерти. Но мне было страшно. Я не говорила с Берни после Вайоминга, а сейчас меня покидала и Джорджия. Как бы мне хотелось, чтобы она поехала со мной! – Надеюсь, ты найдешь сооф, – сказала Джорджия, когда мы сошли с автобуса. – И бабушку и все остальное. Джорджии не нужно было садиться на другой автобус, так что она проводила меня через всю станцию, вверх по эскалаторам и до ворот, ведущих к автобусам ближнего следования – один из них должен был довезти меня до Либерти. На этой станции было намного больше народу, чем на предыдущих остановках. Здесь были магазины, кафе с местами, чтобы сесть, и даже боулинг. Я снова попыталась позвонить Берни, но безуспешно. Джорджия остановилась, чтобы купить «Фиалочек» в газетном киоске. Пока она стояла в очереди, я отошла посмотреть на японца, игравшего прекрасную и печальную мелодию на инструменте с единственной длинной струной, сидя на низком стульчике. Заслушавшись, я вдруг почувствовала, как кто-то резко дернул меня за рюкзак, но, обернувшись, никого не увидела. У выхода Джорджия помогла мне найти мою новую «маму», дружелюбную женщину по имени Диди Монро. Я без труда завязала с ней разговор о погоде и, когда мы вместе заходили в автобус, помахала Джорджии на прощание. – Кто это девушка? – спросила меня Диди. – Сестра, – сказала я, и на этот раз знала, что лгу, потому что мне слишком тяжело принять правду. Сестра – это тот, кого ты всегда будешь знать, что бы ни случилось. – А, ясно, – кивнула она. – Я заметила, что вы похожи. Погода была плохая, и в автобусе стоял полумрак. Я включила лампочку над своим сиденьем, осветившую мои колени мягким теплым светом. Потом открыла карман рюкзака, достала фотографии Хиллтоп-Хоума и снова просмотрела их. Незнакомые лица на них уже стали мне знакомы – чужие и в то же время нет. Я остановилась, дойдя до фотографии, которую разорвала на две части – позже мы с Берни склеили ее снова, – и долго разглядывала ее, положив поверх остальных. Затем закрыла глаза и попыталась представить улыбающуюся женщину в красном свитере. – Привет, бабушка, – сказала я вслух. И отчетливо услышала ее голос, отвечающий мне: – Привет, Хайди! Наконец-то ты пришла! Глава 13. Синий Автобус доехал до Либерти за два с половиной часа, и я оказалась там около трех часов дня. Всю поездку я тихо просидела на своем месте, словно любое движение заставило бы мой страх воспламениться. Я представляла, как огромная рука внутри меня сжимает тревогу, словно пружину. Диди, похоже, была не против того, что я молчала. Она была занята тем, что вязала длинный шарф для своего племянника, жившего в Олбани, где, по ее словам, зимой было так холодно, что мысли замерзали у тебя в голове, прежде чем ты успевал что-либо подумать. Мы сделали всего одну остановку между Либерти и Нью-Йорком – в Монтичелло. Там я в последний раз пересела на другой автобус. Мне хотелось есть, и я нашла киоск, в котором продавались горячие крендели и газировка, и заказала два кренделя и маленький стакан лимонада. Когда пришло время платить, я обнаружила, что боковой кармашек моего рюкзака пуст, а все мои деньги исчезли. Я нашла телефон и еще раз позвонила Берни. – Пожалуйста, – прошептала я, – пожалуйста, ответь. Но связи по-прежнему не было. Я снова запаниковала. Берни, мама и Джорджия покинули меня, а теперь и удача от меня отвернулась. Почему я не послушала Берни, когда она уговаривала меня подождать, пока я не стану старше? Делать было нечего, и мне пришлось вернуться в автобус и надеяться, что что-то изменится к лучшему, когда я доеду до Либерти. Взяв себя в руки, я нашла себе новую «маму», Нэнси. У нее с собой была толстая книга с закладкой в середине, а на шее она носила цепочку с очками. Нэнси почти ничего не сказала мне, когда мы вместе зашли в автобус, но у нее с собой было домашнее печенье с шоколадной крошкой, которым она поделилась со мной, когда мы сели. Я съела всего одно, так как мой желудок опасно сжимался. Что, если я приеду в Либерти и не смогу дозвониться до Берни? Похоже было, что удача ускользнула от меня, когда она была мне нужнее всего. Я подумала о том, чтобы попросить денег у Нэнси, но не смогла на это решиться. Я хотела к Берни. Я хотела снова быть собой. Счастливой, веселой и у себя дома. Двадцать минут спустя водитель объявил: – Либерти! Остановка «Либерти»! С дрожащими руками и гулко стучащим сердцем я вышла из автобуса. Когда я вытащила свой чемоданчик из багажного отделения и поставила его на тротуар, начался дождь. Водитель подтянул брюки и, не глядя на меня, залез обратно в автобус. Двери захлопнулись, автобус отъехал от остановки и исчез за углом. Вместо остановки здесь из потрескавшегося прямоугольника в тротуаре торчал железный столбик с табличкой. Укрыться от дождя было негде. Остальные пассажиры вскоре разошлись вместе с улыбающимися людьми, встречавшими их на остановке. Я стояла на главной улице Либерти, штат Нью-Йорк, и ветер продувал меня насквозь, словно я вовсе не существовала. С фонарных столбов свисали выцветшие американские флаги и обрывки старых рождественских гирлянд. Неподалеку к стене магазина с заколоченными окнами был прибит замызганный телефон-автомат. Я позвонила Бернадетт, ни на что особенно не надеясь, но больше мне делать было нечего. – Оплаченный звонок от Хайди, – тихо сказала я. И на этот раз нас соединили. – Хайди! Ох, слава богу, Хайди! – Бернадетт расплакалась. – Где ты? У тебя все хорошо? Я до смерти перепугалась. – Она снова всхлипнула. – Ох, Хайди, Хайди… Я знала, что должна сказать ей, что у меня все в порядке и что я в Либерти в целости и сохранности, но, когда я услышала ее голос, силы изменили мне. Узел в животе, сплетавшийся там с момента, когда связь с Берни пропала в Шайенне, и затянувшийся до отказа, когда я обнаружила, что у меня украли деньги, наконец ослаб, и все, что я сдерживала до сих пор, поднялось на поверхность. Я стояла, сжимая ногами свой чемодан, и рыдала в трубку. Я совсем расклеилась и не могла вымолвить ни слова, только всхлипывала, а Бернадетт на другом конце тоже плакала и в то же время пыталась утешить меня. – Ч-ш-ш, тише, тише, милая… Я вцепилась в трубку, безутешно плача. – Хайди, – сказала Берни, когда мы обе наконец немного успокоились. – Тебя кто-то обидел? С тобой что-то не так, Хайди?