– Вы не волнуйтесь, я прослежу за холодильником, – говорит старшая тетя, когда мы отходим в сторону. – Мне нужно идти фотографировать невесту, но так как у нас есть еще свободное время, мы должны встретиться здесь и перенести холодильник. Мы все втроем киваем, и старшая тетя обещает сообщить ма о плане, после чего я спешу в номер для новобрачных, чтобы ввести в курс дела вторую тетю и выполнить свою работу. Невеста, Жаклин, вся сияет, еще до того, как вторая тетя заканчивает делать ей макияж. Ее кожа светится так, как может светиться только годами тщательно и дорого ухоженная кожа, а ее нос имеет идеальные очертания и легкий вздернутый кончик, который способен сделать только лучший хирург. Она ловит мой взгляд и, подмигнув, говорит: – Сувенир из Сеула. Она мне сразу понравилась. Затем мы все представились, хотя я, конечно, уже виделась с невестой, но там было много новых лиц, включая ее маму и, казалось, двенадцать сотен подружек невесты, которые все были в халатах и ходили туда-сюда, потягивая из фужеров шампанское. Комната невесты огромная, она даже немного больше, чем наш с мамой дом с двумя спальнями, великолепно украшенной гостиной и столовой с большой люстрой. Здесь также царит беспорядок: каждая свободная поверхность покрыта небрежно наброшенным платьем, или туфлями на каблуках и сумочками, или тушью для ресниц и бокалами с шампанским. Официант расхаживает вокруг с подносами шампанского и клубникой в шоколаде. Вторая тетя устроила место для макияжа у окна для наилучшего освещения. Рядом с ней две ее помощницы со своими собственными рабочими местами, и они деловито наносят штрихи на лица подружек невесты. Я вытаскиваю свой родной «Кэнон» и прикрепляю светочувствительный 50-миллиметровый объектив. Я купила его себе в качестве рождественского подарка в прошлом году, и он стоил каждого проклятого цента. Фотографии получаются роскошными, фокус четким, а фон нежно-размытым. Обычно мне приходится довольствоваться 35-миллиметровым при съемке в гостиничных номерах, потому что мне нужен более широкий угол, чтобы все охватить, но этот номер настолько огромен, что я легко справляюсь с помощью 50 миллиметров. Рай! – Можно мне сфотографировать свадебное платье, пожалуйста? – спрашиваю я Жаклин. – Конечно! Мисс Халим поможет тебе. Она главная подружка невесты. – Жаклин улыбается высокой стройной девушке, которая закатывает глаза. – Она сказала это только для того, чтобы мне польстить. Я Морин. Приятно познакомиться, – говорит девушка с язвительной улыбкой. – Да, но это сработало, – смеется Жаклин. – Только потому, что я люблю тебя, ты, соплячка. – Морин поворачивается ко мне. – Пойдем, помогу тебе с платьем. Это работа для двоих. Она не шутила. Платье настолько огромное, что потребовались наши общие усилия, чтобы снять его с манекена и повесить на окно во всю стену. Солнечный свет, падающий сзади, делает его почти прозрачным, и каждая деталь кружева просвечивает. Я ожидала увидеть платье от Веры Вонг или Александра Маккуина, но на шелковой этикетке написано «Биянь», что становится приятным сюрпризом. Индонезийский дизайнер. Это заставило меня полюбить Жаклин еще больше. Пока я фотографирую платье с разных сторон, мне кажется, что это первый раз, когда я фотографирую свадебное платье от индонезийского дизайнера, и это нечто особенное. Это напоминает мне о любви к фотографии и о том, почему я решила присоединиться к семейному бизнесу в первую очередь. Если бы свадебная фотография могла быть чем-то интимным: только я, моя камера, красивые платья и счастливые пары, а не семейные обязанности и драмы, которые этому сопутствуют. Но сейчас не время думать об уходе из семейного бизнеса. Я фотографирую все остальные детали: красные подошвы «лабутенов» невесты, которые, несомненно, искалечат ей ноги, пышный свадебный букет, который создала ма, приглашения. – Танте Йохана, – обращаюсь я к матери невесты. Танте означает «тетя» на индонезийском (я никогда не могла заставить себя называть старших просто по имени). – Можно мне сфотографировать украшения, пожалуйста? На китайских свадьбах украшения невесты надевают в последнюю очередь. Обычно это подарок от родителей. Я сделала десятки снимков того, как родители надевают бриллиантовые ожерелья на своих дочерей, и всегда это горько-сладкий момент, полный слез, счастья и улыбок. Танте Йохана улыбается мне и приглашает в спальню. Она достает бархатную коробочку из сейфа и открывает ее. – Что скажешь? Это великолепный набор: серьги, ожерелье и браслет. Все они усыпаны бриллиантами, расположенными в виде симметричного рисунка, самый маленький бриллиант в наборе выглядит примерно на один карат, а самый большой более трех. Я смотрю на комплект, который, должно быть, обошелся им в сумму более миллиона долларов. – Это удивительно, – говорю я ей, и она улыбается мне в ответ. – Знаешь, он разработан индонезийским ювелиром, – говорит она с явной гордостью. Я прошу ее остаться в комнате, пока фотографирую украшения. Я никогда не позволила бы себе оставаться наедине с чем-то дорогим, просто на случай, если вещь пропадет и меня обвинят в этом. Закончив с драгоценностями, я пододвигаю коробку обратно к танте Йохане и снова ее открываю, чтобы она увидела, что все осталось нетронутым. Она улыбается и возвращает ее обратно в сейф. Я собираюсь вернуться в гостиную, когда мне на телефон приходит сообщение. Себ [10:18 AM]: СОС Мэдди [10:18 AM]: Что случилось? Себ [10:19 AM]: Мужчины. На экране появляется фотография. Я смотрю на нее в недоумении. Себ в номере жениха, который находится дальше по коридору от номера невесты и выглядит идентично. Только вместо подружек невесты, которые кружатся вокруг, болтают и смеются, друзья жениха валяются мертвецки пьяные на всех доступных поверхностях. Себ присылает еще одну фотографию, и я рычу вслух. Жених, Том Круз Сутопо, лежит полуголый в большой ванне на ножках. Мэдди [10:21 AM]: Что с ними? Себ [10:21 AM]: Это ты мне скажи. Я пытаюсь разбудить их последние пятнадцать минут. Мэдди [10:22 AM]: Где шафер? Себ [10:23 AM]: Не знаю, я не распорядитель. Они должны следить за такими вещами! Я ругаюсь про себя. Мэдди [10:24 AM]: Сейчас приду. Я тихо выхожу из комнаты невесты и бегу к комнате жениха. Себ открывает дверь и несется в комнату со словами: – Та-да! Представляю мужскую версию хомо сапиенс. – Черт побери! – Я осматриваю комнату на предмет разрушений. Здесь воняет алкоголем и блевотиной, а шаферы настолько пьяны, что даже не шелохнулись при звуках наших голосов. Они все полураздеты, и мне не раз пришлось быстро отвернуться, чувствуя, как горят мои щеки. – Извините меня, ребята, но вам пора просыпаться. Себ смеется. – Точно, ты разбудишь их своим тоненьким голоском. Йо! Ребята! Просыпайтесь, черт возьми! Я подскакиваю от крика Себа, но никто из шаферов даже не шелохнулся. – Они живы? Себ кивает, толкая ногу одного из них своим ботинком. Тот что-то бормочет, а потом снова засыпает. Внутри отделанной мрамором ванной комнаты Том Круз Сутопо находится в аналогичном состоянии. Это ванная комната с картинок «Пинтерест»: повсюду гладкий мрамор, ванна – роскошное украшение, установленное за большим панорамным окном с видом на сады отеля. Я нежно глажу Тома по щеке. Он заворчал, но не пошевелился. – Тебе нужно пробудить свою внутреннюю азиатскую тетушку и выкрикнуть изо всех сил, чтобы мама гордилась тобой. – Ха, ха. Я, наверное, могу сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз за всю жизнь повышала голос. Возможно, это результат воспитания такими громкими женщинами. У меня выработано естественное отвращение к повышенным голосам. – Сделай это за меня, Себ. Пожалуйста. Себ вздыхает, прочищает горло и кричит так громко, что у меня звенит в ушах. Том вздрагивает, несколько раз моргает и снова засыпает. Я уже собираюсь попросить Себа сделать это снова, когда вижу движение за окном. Вот черт. Старшая тетя, мама и четвертая тетя двигают холодильник, пошатываясь и пересекая с ним широкую лужайку, и – о боже – должно быть, холодильник открылся в какой-то момент без их ведома. Она совершенно не замечают, что из него торчит гребаная рука. – О БОЖЕ! – кричу я. – Что? – хрипит Том, проснувшись, оглядываясь вокруг и морщась. – Моя голова… – Отличная работа! Я знал, что в тебе живет азиатская тетушка, – говорит Себ, поднимая ладонь для пятюни, но я проношусь мимо него и направляюсь к двери. – Куда ты? Тебе еще нужно разбудить друзей жениха. – Просто облей их водой. Мне пора. Я бегу по коридору, придерживая свою драгоценную камеру и сумку для камеры, чтобы они не пострадали слишком сильно. Сердцебиение отдается постоянным ревом в ушах. К тому времени, как догоняю маму и тетушек, я сильно запыхалась и дышу так тяжело, что кажется, будто вот-вот выплюну легкие. – Мэдди, хорошо, что ты здесь, – радостно говорит мама. – Возьмись за тот угол и подними его. – Что вы делаете? – кричу я шепотом. – Его рука торчит! Я слегка приподнимаю крышку холодильника и сую руку А Гуана обратно внутрь. Только когда она оказывается заперта, я понимаю, что только что прикоснулась к трупу. Дрожь бежит по моему телу.