Я не жду, когда он закончит говорить. Тянусь вверх, все еще притягивая его, и позволяю нам встретиться в пылком поцелуе. 14 Поцелуй пронзает мою кожу, обжигая ее и проникая глубоко в воспоминания, напоминая о рассвете нашего романа. За несколько секунд я снова ощутила вкус тех дней в колледже – печенье «Дидди Риз», которое мы делили с Селеной в одиннадцать часов вечера во вторник, аромат кальянного дыма, когда мы шли по Брокстон-авеню, держась за руки, ощущение его руки, обхватывающей мою талию, посылающее горячие волны по всему моему телу. Как он заставлял меня смеяться во весь голос, не сдерживаясь, а потом забирался на меня и целовал всю, всем своим существом, его кожа рядом с моей… К тому времени, как мы отстраняемся, оба тяжело дышим. Я смотрю на него и знаю, что он тоже думает о наших днях в Калифорнийском университете. – Мэдди, – шепчет он, снова наклоняясь и прикасаясь своими губами к моим. Такой мягкий и теплый. Новый и в то же время до боли знакомый. – Боже, как я скучал по тебе. – Я тоже скучала по тебе. – Мой голос дрожит от эмоций. – Я скучала. Очень сильно. Он берет обе мои руки в свои, глядя на меня своими прекрасными глазами. – Я хотел поцеловать тебя с тех пор, как увидел сегодня утром. – Он вздыхает. – С самого Калифорнийского университета я задавался вопросом, что между нами произошло. Я всегда хотел связаться с тобой, но не был уверен, захочешь ли ты говорить со мной. Что случилось тогда? У меня скручивает живот. – Это трудно объяснить. – Знаю. У меня было такое чувство, особенно когда я узнал, что ты никогда не рассказывала маме о нас. Я морщусь. Должно быть, это такой удар – узнать, что твоя девушка за три года так и не рассказала о тебе своей семье. И только для того, чтобы он узнал об этом сегодня, а не в любой другой день. Я такая дура. – Мне жаль, я… Это сложно объяснить. На его лице снова появляются ямочки. – Я понимаю. Семьи часто такие. Честно… Честно говоря, я думал, что буду больше расстроен из-за этого, но видеть тебя после всех этих лет… Тепло от облегчения разливается в моей груди. Он не расстроен из-за этого! Боже, как он может быть таким удивительным? – Я знаю. – Я… – Эй! – кричит кто-то издалека. Мы отстраняемся, словно провинившиеся подростки. Мужчина средних лет с самыми кустистыми в мире усами поднимается по склону холма в сторону курорта. На полпути он останавливается, чтобы отдышаться, обмахиваясь листом бумаги. Когда он наконец добирается до нас, его лицо уже красное как помидор. – Вы… – пыхтит он. – Привет, шериф, – говорит Нейтан. – Могу я вам чем-то помочь? Шериф? Я замираю. Мои внутренности превращаются в камень. – Ты не можешь… не можешь делать это здесь! – говорит шериф. – Что делать? Шериф выпрямляется, все еще переводя дыхание. – Я про большую шумиху, которую устроил отель. У вас есть на это право? Вряд ли, потому что я чертовски уверен, что не подписывал ни одного разрешения. И приближается шторм, он должен обрушиться на нас сегодня. Думаю, тебе стоит отменить вечеринку. Несмотря на всю странность ситуации, Нейтан выглядит совершенно спокойно. – Да ладно, шэриф МакКоннелл. Это свадьба, и у меня есть разрешение с материка на проведение здесь больших мероприятий. Все законно. Я попрошу кого-нибудь зайти и показать вам бумаги. И да, мы готовы к урагану, если он на нас обрушится. Мы пригласим всех внутрь. Все будет хорошо. – Материковые жители, – шипит шериф. – Вы, жители материка, думаете, что лучше, чем все остальные. Я вернусь, вот увидишь. Вы и ваши материковые разрешения. Он удаляется, сердито ругаясь про себя. Я затаиваю дыхание. Нейтан, должно быть, заметил, как я побледнела, потому что спрашивает: – Ты в порядке? Я уже собираюсь ответить, когда четвертая тетя окликает меня: – О, дети, все еще здесь! – Закончили с фотографиями? – весело спрашивает Нейтан. – Ага, – шепчет четвертая тетя Нейтану, подойдя к нам. – Я думаю, мистер Сутопо очень устал. Может быть, стоит отвести его в номер? Нейтан кивает и спешит туда, где стоят мистер и миссис Сутопо. На полпути он оборачивается: – Я вызову для вас багги, этот холодильник тяжелый. – Не беспокойся о нас, – бормочу я, – мы будем в порядке. Идите. Нейтан кивает мне и одаривает улыбкой, прежде чем уйти. Мы стоим там, машем им вслед, пока они не уезжают. Я поворачиваюсь и вижу, как четвертая тетя лукаво улыбается мне. – Эм. Все в порядке? – Не знаю, это ты мне скажи, – говорит она. – Понятия не имею, о чем ты говоришь. Она игриво толкает меня локтем. – Я видела этот поцелуй Мое дыхание вырывается с тяжелым хрипом. Проклятье. Последнее, что мне было нужно, это чтобы одна из моих тетушек узнала о моей личной жизни. – Пожалуйста, не говори другим. Четвертая тетя усмехается. – Даю слово. О, мне так нравится знать то, чего не знает твоя мама! Она не знает об этом, верно? Я качаю головой. – В любом случае, нам нужно сосредоточиться на этом. – Я киваю на холодильник. – Что нам с ним делать? – Я отказываюсь нести эту штуку до самого пирса, – говорит четвертая тетя и косится на меня. – Я испорчу себе ногти. – Да, я тоже не думаю, что мы сможем пронести его так далеко. Давай отнесем его обратно в камеру, и тогда все вместе спустим его вниз, когда остальные освободятся. Так будет удобнее. – Хорошо. Мы с трудом толкаем холодильник по тропинке, но как только он снова оказывается на гладком мраморном полу, с легкостью катим его обратно на кухню. Лицо старшей тети озаряется, когда она видит нас, а затем мрачнеет, когда замечает холодильник. – Что случилось? Почему эта штука снова здесь? Я рассказываю ей о галечной дорожке и невозможности катить по ней, а она вздыхает и ведет нас в холодильную камеру. – Подвезите его туда, – указывает она в угол. Я делаю так, как мне сказали, и после мы ставим контейнеры с выпечкой на холодильник. – Может быть, там пока все в порядке. Мы осматриваем холодильник. Он выглядит таким незащищенным здесь, в месте, где люди постоянно ходят туда-сюда. Как раз в тот момент, когда я думаю об этом, один из поваров отеля останавливается, увидев нас. – Вход только для персонала, – говорит он. – Они со мной, – холодно отвечает старшая тетя, и он хмурится, но больше ничего не произносит. Берет ящик с овощами и уходит. – Нам нужно убираться отсюда, – говорю я. Очевидно, что мы должны быть не здесь. Не я, в своем костюме фотографа, и не четвертая тетя, в ее блестках-фламинго.