– Нет, по поводу коньяка ничего такого сказать не хочу. Коньяк – это вообще вещь ненадежная. Он как тот мед в горшочке у Винни-Пуха – если есть, то его сразу нет. – Это верно, по себе знаю, – улыбнулся Лев. – Ну, если коньяк выпил, значит, по всем правилам должен мне в просьбе не отказать. – О чем разговор, вам – всегда с удовольствием! Тут даже коньяк не нужен. Скорее, это мне нужно было бы преподносить презенты. – Это за что же? – удивленно спросил Гуров. – За то, что тебя тут до полуночи в кабинете томил, работать заставлял сверхурочно? – За уроки мастерства, я бы так сказал, – тактично пояснил Крылов. – Только если вы вернулись, значит, не все у нас получилось. Неужели что-то упустили? В чем проблема? Не хватило доказательств, чтобы упечь этого ушлого чина? – Нет, с чином как раз все в порядке. Если не ошибаюсь, он сейчас благополучно отдыхает в «санатории» на государственном довольствии. А вернулся я в связи с другим делом. – С каким же? – Ты, может быть, удивишься, но интересует меня расследование убийства в цирке, которое произошло, когда я тут у вас гостил. – То самое, которое вы, собственно, и инициировали? Когда преступнику не удалось вовремя скрыться с места преступления? – Да, именно. И вот как раз с этим преступником я имею непреодолимое желание побеседовать. Сможешь организовать мне с ним встречу? Или сведи меня с тем парнем, Щеглов, кажется, который занимался этим случаем. Я с ним сам договорюсь. – С ним по-любому придется договариваться, – ответил Крылов. – Если это его «подопечный», то в изолятор только он сможет вас провести. Ведь парня того, если я не ошибаюсь, задержали. – Да, конечно. Главному подозреваемому не полагается гулять на свободе. – Мы можем сделать так: я сейчас позвоню Диме и, если он не сильно занят, приглашу его сюда. А тут уж общими усилиями что-нибудь решим. – Добро. Действуй. Крылов вытащил трубку и, набрав какой-то номер, произнес: – Дима? Здорово! Ты сможешь сейчас ко мне подойти? Разговор есть. Нет, не очень много времени займет. С полчаса, может быть, или около того. Сможешь? Хорошо жду. Кабинет майора Щеглова находился не очень далеко от кабинета Крылова, и минут через пять он уже здоровался с Гуровым. – Думаю, снова знакомить вас не нужно, – сказал Крылов, – не так уж давно виделись. Дима, ты, конечно, помнишь Льва Ивановича? – Да, разумеется. Вы – полковник из Москвы, правильно? – Точно так. У меня к тебе будет просьба, Дмитрий. Все мы, похоже, люди занятые, временем дорожим, так что изложу прямо, без вступлений и лишних церемоний. В связи с моим новым расследованием, мне необходимо пообщаться с дрессировщиком Шутовым, которого ты задержал по подозрению в убийстве Антона Ирмелина. Сможешь организовать с ним свидание? – В целом, наверное, смогу, – как-то не очень уверенно произнес Щеглов. – Но… если я правильно понял, «свидание» это будет проходить неофициально? Просто разговор? Не допрос как таковой, с протоколами и прочим? – Если тебя беспокоит вопрос моих полномочий, я тебе могу организовать любую бумажку, – проницательно глядя ему в глаза, проговорил Гуров. – Но бумажки требуют времени, а время мне сейчас дорого. Я сегодня должен еще в Волгоград успеть. Там тоже у меня пара-тройка «просто разговоров» намечается. Поэтому я к тебе обращаюсь в рамках, так сказать, товарищеской взаимопомощи. – Да, Дима, я тоже думаю, что мы должны помогать коллегам, – решил поддержать полковника Крылов. – И официально, и неофициально. В конце концов, в одной организации работаем, делаем одно дело. Как знать, может быть, и тебе или мне когда-нибудь придется к Льву Ивановичу обратиться. Может быть, официально, а может быть, и нет. К чему эти церемонии? – Да нет, я ничего, – смутился Щеглов. – Я просто к тому сказал, что, если у вас будет проходить официальный допрос, тогда мне в документах это тоже нужно будет как-то зафиксировать. – Не заморачивайся, Дима, – спокойно произнес Гуров. – Фиксировать ничего не нужно. Просто отведи меня в камеру к Шутову и дай минут сорок времени. – В его камере шесть человек. Думаю, вам лучше поговорить в комнате для допросов. Только мы должны выехать прямо сейчас. Изолятор у нас далеко, а у меня не так много времени. Работа. Кстати, – будто только что вспомнив что-то, проговорил Щеглов. – Вы знаете, в прошлый раз, почти сразу после того, как вы уехали, у нас произошел довольно странный случай. И как раз в связи с этим «цирковым» делом. – Да? И какой же? – с интересом спросил Лев. – Ограбление. Кто-то залез в трейлер Ирмелина и перевернул там все вверх дном. – Надо же! Действительно странно. И что же они надеялись там найти, как ты думаешь? – Трудно сказать. Возможно, хотели забрать какие-то улики. По крайней мере, маскировать под «классическое» ограбление даже не старались. Компьютер, плазма, стереосистема – все это осталось на месте. – Вот как? Очень интересное ограбление. И что же, никто ничего не слышал, никого не видел? Когда это обнаружили? – По-видимому, все произошло ночью. Или под утро. Потому что те, кого я опрашивал, действительно говорят, что ничего не видели и не слышали. После происшествия трейлер Ирмелина мы опечатали, а наутро выяснилось, что печати сорваны. Так узнали об ограблении. – Да, очень своеобразный случай. Что ж, вполне возможно, эти загадочные воры действительно хотели забрать улики, а не поживиться аппаратурой Ирмелина. Только вот вопрос – кто это мог сделать? Ведь, если я правильно понял, Шутов к тому времени находился уже за решеткой. – Я спрашивал его о сообщниках, но он только расхохотался мне в лицо. Он ведь до сих пор отрицает свою причастность к убийству. – Очень интересная информация, Дмитрий. Есть над чем поразмыслисть. А сейчас нам, наверное, действительно пора на старт. И ты занят, да и у меня времени не так уж много. Кроме того, и Алексей, думаю, рад будет от меня наконец избавиться, – усмехнулся Лев. – Я уже его, наверное, замучил своими «дополнительными просьбами». Новость об ограблении заинтересовала Гурова чрезвычайно и вызвала массу догадок и предположений. Он помнил, что сразу же после убийства полицейские обыскали вагончик, где проживал Шутов, и ничего подозрительного там не нашли. «Дом» Ирмелина обыску не подвергался. Вместе с тем, если «курьером» и «смотрителем» банды был именно Ирмелин, то искать наркотики, о которых без устали трезвонила Галина Селезнева, следовало именно у него. Полицейские об этом не знали, но преступники знали прекрасно. И в ближайшее же удобное время отправились именно по тому адресу, где вероятнее всего можно было обнаружить товар. Но, судя по тому, что «волгоградские товарищи» так ничего и не получили, посланцы мафии обнаружить ничего не смогли. «Что же произошло? – раздумывал Гуров. – Ирмелин действительно недосмотрел, и тайничок почистили еще до того, как туда наведались хозяева? Или он сам перепрятал зелье из соображений большей надежности? А бандиты, узнав об этой неуместной инициативе и излишней самостоятельности, решили мальчика наказать – чтоб неповадно было. А о новом тайнике спросить позабыли. Или так усердно «спрашивали», что парень не выдержал кислородного голодания». Точного и определенного ответа по поводу мотива убийства у полковника пока не было, но новый факт, который сообщил ему Щеглов, подтверждал, что основные предположения его верны и он на правильной дороге. Ночной «обыск» в вагончике Ирмелина, в сочетании с информацией о том, что в волгоградское «отделение» мафии не пришел товар, с полной очевидностью давал понять, что именно там искали. Поэтому, каковы бы ни были мотивы убийства Ирмелина, в главном Гуров был совершенно уверен – крупная партия наркотиков действительно развозится по городам вместе с имуществом гастролирующего цирка и в настоящее время все еще находится где-то среди этого имущества. Осталось только выяснить где. Отвлекшись от своих размышлений, он прислушался к Щеглову, который уже с минуту объяснял ему что-то. – У меня тут машина, – говорил майор. – Я вас отвезу и договорюсь, чтобы охрана выполняла ваши приказания. Мало ли. Может быть, что-то дополнительное понадобится или Шутов задурит. Сам я с вами там сидеть не смогу, так что распоряжусь, чтобы они проследили. За порядком, так сказать. – А Шутов «дурит»? – с интересом спросил Лев. – Как сказать? Драться, конечно, не лезет, но заскоки случаются. Он ведь до сих пор отрицает свою вину. Уперся, как баран, не убивал я, и все. Я, честно говоря, даже сам слегка спасовал, видя такое упорство. Специально разговаривал со специалистами, спрашивал, может ли медведь задушить человека. – Вот как? И что же выяснилось? Может? – Мне ответили, что совсем уж невероятным такой случай считать нельзя, но чтобы медведь сначала задушил, а потом сел рядом и начал расковыривать горло… В общем, по мнению специалистов, это должен быть какой-то совсем особенный медведь. – То есть ты уверен, что это сделал именно Шутов? – В привидения я не верю, а из реальных существ рядом с трупом находились только медведь и Шутов. Выбор, как видите, небольшой. – Это точно. Восстанавливая в памяти события, не так давно произошедшие с ним в Самаре, Гуров вспомнил эмоциональную Галину, и ему вдруг пришла мысль проверить ее предположения. – А вот ты сказал, что Шутов «дурит», что случаются у него «заскоки». А у тебя не было ощущения, что это – результат воздействия каких-нибудь препаратов? – Транквилизаторы? Да нет, не похоже. Те, кто постоянно этим балуется, по-другому себя ведут. Да и выглядят по-другому. То полусонные, как амебы бесчувственные, то агрессия прет, так и кажется, что сейчас набросится и покусает. Нет, не думаю, что Шутов «сидит» на чем-то, – снова повторил Щеглов. – Просто характер такой. Взбалмошный. На воздействие препаратов не похоже. Доставив Гурова в изолятор, Щеглов представил его дежурному, объяснив, что «нашему коллеге из Москвы необходимо поговорить с подозреваемым», и провел в комнату для допросов, удивительно похожую на подобные комнаты в московских изоляторах. Дождавшись, когда приведут Шутова, майор сразу сориентировал своего подопечного: – Это оперуполномоченный из Москвы. Вы должны правдиво и без утайки отвечать на его вопросы и сообщать все сведения, которые он потребует. Скосив черный глаз, Шутов подозрительно глянул на Гурова и ничего не ответил. Щеглов дал необходимые распоряжения охране и, попрощавшись с полковником, деликатно удалился, предоставив «оперуполномоченному» возможность пообщаться с подозреваемым наедине. – Вы помните меня? – обратился Лев к Шутову. – Я пришел в вольер, когда вы стояли над телом Ирмелина. А рядом сидел медведь. Он так печально рычал, что можно было подумать – плачет. – Да, Фимка… – с отсутствующим взглядом, будто погрузившись в воспоминания, проговорил тот. – Бедный Фимка. – Вы действительно думаете, что это он виновен в смерти Антона? – Фимка? – удивленно взглянул Шутов. – Что за вздор? То есть… да, сначала я именно так и подумал. Когда вошел в вольер и увидел их там… у меня был шок. Просто шок. Фимка весь в крови, Антон с разорванной шеей… Да, это был настоящий шок. Но потом… Вы знаете, здесь… – Он обвел взглядом стены комнаты для допросов. – Это место, конечно, нельзя считать завидным, и тем, кто попадает сюда, только сочувствуют, но… Здесь удивительно хорошо думается. Ведь, в сущности, заняться больше нечем. Вот и я. Я тоже думал. Очень много думал. Обо всем. И об Антоне, и о Фимке. Нет, Фимка не мог. Более добродушного зверя во всем мире не отыскать. Его к грудным детям можно было пускать, совершенно не опасаясь. – Но послушайте, Геннадий, – произнес Гуров, с некоторым удивлением слушавший эту философско-романтическую речь. – Ведь тогда получается, что это сделали вы. Потому что кроме Фимки только вы были в вольере, я лично могу засвидетельствовать это. – Я? – Брови Шутова поползли вверх. – Я убил Антона? Бред! Бред сивой кобылы! Вы, кажется, решили действовать заодно с этим безмозглым следователем, который вбил себе в голову единственную версию и не желает даже пошевелить пальцем, чтобы, хотя бы в виде предположения, рассмотреть какие-то другие. Но этот номер у вас не пройдет. Я не убивал Антона, понятно? Не убивал, не убивал, не убивал! Это номер не пройдет! – Хорошо, я понял, – поспешил сказать Лев, опасаясь, что его ожидает один их тех самых «заскоков», на которые намекал Щеглов. – Но если не вы и не Фимка, то кто тогда мог убить? У вас есть какие-то предположения? Вы сейчас сказали, что здесь хорошо думается. Наверняка вы думали о том, как все это могло произойти. Те самые «другие версии», о которых вы сейчас упомянули, может быть, они возникали у вас? Раз уж следователь не желает «пошевелить пальцем», чтобы их рассмотреть. – Версии? – задумался Шутов. – Не знаю. Он, этот следователь ваш, прицепился к тому, что я тогда в вольере был. А в этот вольер, между прочим, и ребенок может залезть. Вы видели, какое там ограждение? Сетка-рабица. По этой рабице как по ступенькам можно идти. Любой прохожий мог. А еще у нас там вагончики, пристройки всякие. Тоже, наверное, видели. За ними спрятаться – проще простого. К тому же утро было. Все дрыхнут. Животных, их обычно пораньше стараются выгуливать. И чтобы не мешать никому, да и так… в плане физиологии. Физиология у них рано срабатывает. Вот и получается – Антоха был в вольере один, а залезть в этот вольер – раз плюнуть. Любой мог. – Хорошо, предположим, вопрос об исполнителе этого злодеяния остается открытым. Получить доступ в вольер было несложно, и кто конкретно этим воспользовался, пока не понятно. Но ведь для того, чтобы совершить подобный поступок, нужна серьезная причина. Уж здесь-то вы не можете сказать, что повод мог быть любым, каким угодно. Убийство не совершают из-за пустячной размолвки. – Да, повод… повод, это интересный вопрос, – вновь задумчиво произнес Шутов. – Если я правильно понял, вы довольно тесно общались с Ирмелиным, можно сказать, даже дружили. У вас нет каких-то предположений о том, что могло послужить причиной? Может быть, в последнее время Антон был как-то особенно чем-то раздражен или, наоборот, испуган, может быть, он делился с вами. Ничего не припоминаете? – Да чего мы там с ним дружили? – пренебрежительно скривил губы Шутов. – Так, выпивали иногда. Не знаю, ничего особенного я не замечал. Ни в последнее время, ни в первое. Он всегда одинаковый. Придурок безбашенный. Заводится с полоборота, слова ему не скажи. Правда, и остывает быстро. Иногда разойдется, кажется, убить готов. Орет благим матом, глаза бешеные. А через пять минут подходит как ни в чем не бывало, закурить просит.