– Был где-то здесь, – рассеянно ответила ему проходившая мимо девушка, затянутая в трикотажный костюм, расшитый блестками. Решив, что заниматься поисками в этой толпе, где каждый занят своим делом, совершенно бессмысленно, он уже собирался вернуться на свое место в зале, когда увидел Чапая. Чем-то очень озабоченный, тот быстро шел в направлении манежа. – Василий Иванович! – окликнул его Гуров. – Добрый вечер. Рад снова увидеть вас. – Да, добрый вечер, – рассеянно ответил Крабовский, скользнув по нему взглядом так, будто перед ним был неодушевленный предмет. Но потом пригляделся внимательнее и изумленно произнес: – Вы? Но вы же… Как вы здесь оказались? – Мир тесен, Василий Иванович. Честно говоря, я и сам не думал, что доведется снова свидеться. А вот видите – пришлось. У меня к вам будет несколько вопросов. мы можем где-то поговорить? – Сейчас? – вскинул брови Крабовский. – Что вы! Это совершенно невозможно. С минуты на минуту начнется представление. Какие могут быть разговоры? Я уже должен идти на манеж. – Хорошо, а после представления мы сможем поговорить? – После?.. Ну, не знаю… Возможно… А о чем вы хотели… – Василий Иванович! – раздался от кулисы призыв кого-то из униформистов. – Я не понял, мне стойку крепить или нет? Гимнасты требуют прямо сейчас, но ведь сначала идут лошади, и если я сейчас закреплю, они спотыкаться об нее будут. – Что? Какую еще стойку? – сразу переключился Крабовский. – Я ведь уже тысячу раз говорил – оборудование готовим непосредственно перед номерами, друг на друга ничего не накладываем. – Но там времени… – Что «там времени»?! Учитесь работать быстро. Вам за это деньги платят. Крабовский ушел на манеж разбираться с креплением стойки, а Гуров окончательно убедился, что перед представлением все заняты исключительно подготовкой к шоу и лезть к занятым людям с дополнительными вопросами бессмысленно. Возвращаться в зрительный зал ему не хотелось, и он направился дальше по узкому коридору, ведущему от манежа внутрь циркового шатра. Пользуясь тем, что в подготовительной суматохе никто не обращает на него внимания, он хотел обследовать внутреннее пространство цирка и убедиться, что в расположении помещений ничего не изменилось. Путь, которым не так давно сторож дядя Федя вел его к вольеру, Лев хорошо запомнил, и теперь, продвигаясь среди стоящих по стенам уже знакомых сундуков и ящиков, намеревался повторить этот путь и обследовать вольер. Слова Шутова о том, что при желании туда мог залезть даже ребенок, заинтересовали его, и хотелось убедиться, что это действительно так. Во внутренней структуре шатра ничего не изменилось, и он без проблем добрался до вольера. Вход туда был занавешен все той же старой холстиной. С удовольствием вдохнув свежий воздух после душных помещений цирка, Гуров уже собирался обследовать ограждение, когда увидел дядю Федю. Тот, покуривая, сидел на ящике у стены прямо возле входа. – Дядя Федя?! Вот так встреча! Здорово! – доброжелательно приветствовал он старика. – Привет, – настороженно проговорил дядя Федя, пытливо осматривая и явно не узнавая Гурова. – Что, забыл меня? – спросил тот. – А в Самаре так хорошо поговорили. Недавно ведь было, неужели у тебя такая память короткая? – А-а… вон ты кто. А здесь-то как оказался? – выпуская дым, спросил дядя Федя. – Ты ж ведь и правда в Самаре был. – Да вот, приехал в командировку, смотрю – знакомый цирк выступает. Решил на представление сходить. Заодно и старых друзей проведать. – Темнишь ты, начальник, – хитро улыбаясь, проговорил сторож. – Чай, снова допросы допрашивать к нам пришел. А туда же еще – «на представление». Это ты кому другому рассказывай. Меня-то не проведешь. – Правда твоя, дядя Федя, – рассмеялся Гуров. – Точно – допросы допрашивать я пришел. Только никто со мной говорить не хочет. Все заняты, к выступлениям готовятся. – Само собой. У нас тут цирк, а не полицейский участок. Хочешь допросы вести – в участок вызывай. А приходить, людей от дела отвлекать – непорядок. У каждого свое. У полиции – допросы, у артистов – выступления. Путать это негоже, – философствовал дядя Федя. – Но ведь у тебя вот, например, сейчас выступления нет. Ты-то можешь со мной поговорить? – Да о чем мне с тобой говорить, начальник? Мы с тобой еще в Самаре все разговоры переговорили. – Выходит, не все, если я снова сюда пришел. – Ну, не знаю. Кажется, я все рассказал. Ты ведь опять про Антоху пытать будешь? Что да как? Только я еще тогда тебе все рассказал. Больше прибавить нечего. – Как знать, – многозначительно произнес Лев. – Может, если подумаешь хорошенько, то и найдется, что прибавить. – Да о чем мне думать? Я… – О том, например, не было ли чего-нибудь подозрительного в тот день. Незнакомые люди, которые возле цирка крутились, машины какие-нибудь… непонятные. – Машины? Какие машины? У нас тут машин не бывает. Видел, как вагончики-то стоят? Кругом. Все пространство огорожено, никакая машина не проедет. – А люди? Людей каких-нибудь подозрительных не было? – Да не было никаких людей, – раздраженно бросил дядя Федя. – Ты к чему клонишь, начальник? – Я к тому клоню, – с нажимом проговорил Гуров, – что есть у меня желание разобраться. Вот скажи мне честно – ты и правда веришь в то, что Геннадий Шутов убил Антона? – Я-то? – переспросил дядя Федя, будто хотел выиграть время и определить для себя – верит он или нет. – Я-то… не очень. Гена, он нормальный. Хоть и с живоглотами работал. Зачем ему убивать? А с Антохой они дружили даже. Не знаю. – Так вот и говорю, если это сделал не Гена, значит, был еще кто-то, кто в то утро проник в этот вольер. Смотри, здесь загородка какая, – продолжил Гуров, подходя к ограждающей вольер сетке. – Как по ступенькам можно по ней забраться. А кто половчее, так и просто перепрыгнуть может. Внимательно разглядывая ограждение, он и сам убеждался в том, что слова Шутова о его ненадежности были вполне обоснованны. Забор был не слишком высоким, и взрослый, физически развитый человек действительно без особого труда смог бы его перепрыгнуть. А уж вскарабкаться вверх по ячейкам сумел бы и ребенок, тут дрессировщик был совершенно прав. Вольер предназначался для выгула животных, звери не смогли бы проникнуть сквозь это ограждение. А вот для человека оно не представляло серьезного препятствия. – Да, загородка, она… она и правда… – мямлил дядя Федя. – Вот об этом я и говорю, – давил Гуров. – Любой мог перелезть. Поэтому и спрашиваю: может, видел ты в то утро кого-то чужого, незнакомого, кто раньше здесь не появлялся? В общем, кого-то из посторонних. – Да не видел я, начальник. Вот те крест – не видел. Я утром возле двери дежурю, мне здесь смотреть даже причины не было. Утром артисты приходят, обслуга, монтировщики. Мне их всех впускать-выпускать нужно. Когда мне за вольером следить? Я возле входа смотрел. Возле входа никого подозрительного не было. Разве что вы с этой малахольной приперлись, а больше никого. – Ладно, я понял. Ты был возле входа. Кто в то утро первым пришел в цирк? Самым первым? – Первым-то? – вспоминая, задумался сторож. – Да кто, вот Антоха самый и пришел. Еще матерком меня обложил, открывай, говорит, дядя Федя, растудыт твою, там, наверное, эти оглоеды все клетки уже засрали. Ну, я открыл. – Кто пришел после него? Вспоминай, дядя Федя, это очень важно. – Да кто… – снова задумался старик. – Генка пришел. Вот тебе и весь сказ. Вдвоем они друг за дружкой зашли. А потом уж ребята приходить начали. Ассистенты Генкины, да еще парень один, тоже за животными смотрит. – Ты можешь сказать хотя бы приблизительно, сколько времени прошло между тем, когда в цирке появился Антон, и когда пришел Геннадий? – Времени-то? Не знаю. Не очень много прошло. Я вот как раз сигаретку выкурил. – Сигаретку? А за сколько ты выкуриваешь сигаретку? – А я, начальник, бесплатно выкуриваю, – вновь начиная раздражаться, ответил дядя Федя. – Ни за сколько. Нет у меня привычки на каждое свое действие время засекать. Вот сколько мы с тобой сейчас разговариваем? Засек? Вот и считай. Видишь, сигаретка у меня – до фильтра почти догорела. А когда ты пришел, я только-только пару затяжек успел сделать. Вот и считай. «Минут семь-десять, – мысленно прикинул Лев. – Если смолил не торопясь, смакуя, на десять вполне растянуть можно. Да еще минуты две-три на «раскачку». Пока прикурил, пока затушил… С Антоном побалагурил, впечатления переварил. В общем, десять минут точных, да еще, возможно, и некоторый «плюс» имелся в качестве форы. Перепрыгнуть через сетку, затянуть удавку, выскочить обратно… При определенном навыке и физической подготовке времени потребуется даже меньше. Один делал, другой стоял на стреме, следил, кто и когда заходит в цирк. Возможно даже, следил не один, а несколько. Вагончики эти действительно стоят здесь очень удачно, спрятаться можно практически за любым». – Что, посчитал? – видя, что Гуров о чем-то не на шутку задумался, спросил дядя Федя. – Приблизительно, – уклончиво ответил тот. – Вот то-то и оно. «Приблизительно». Ты, прежде чем от людей требовать, сам попробуй сделать. А то требовать-то все вы мастера, а как самому… – Послушай, дядя Федя, а вот я слышал, что почти сразу после этого убийства вас еще и ограбить хотели, – меняя тему, перебил его Лев. – Неужели правда? – А почему же не правда? Правда и есть. Бедного Антоху и после смерти не хотели в покое оставить. Уж кажется, куда еще больше наказать человека – жизни лишили. Так нет! Нужно и еще поиздеваться, в вагончик к нему залезть. – И что, все вытащили? – Да чего там тащить? Ничего они не вытащили. Говорю же – поиздеваться только хотели. Все перевернули, все вещи перепортили да и убрались восвояси. – И что, никто ничего не слышал? – А кому слышать-то? Все в таких же вагончиках спокойно спят. Надо же отдыхать людям. Стены толстые, ничего не слышно. Они бумажку сорвали, замок отомкнули, внутрь залезли да и дверь прикрыли. Кто догадается, что там кто-то есть? Дверь закрыта, а бумажку эту разглядывать посреди ночи охотников мало найдется, сам понимаешь. – Бумажку – это печать, что ли? Которую полицейские поставили? – Ну да, ее самую. Не больно-то они испугались ее, этой полицейской бумажки. – А ты-то куда смотрел? Ты же сторож. – Я – в цирке сторож. Цирк и караулю. Имущество, костюмы, реквизит. Все это на моей ответственности. А вагончики – не моя забота. Тут каждый сам за себя. Твои личные вещи, ты их и охраняй. Мне не за это зарплату платят. – Вон оно как. Значит, к вагончикам ты касательства не имеешь? – Никак. Я в цирке ночую. Цирк и караулю. Вот на прошлой неделе кто-то в цирк залез – это да. Это мой промах, признаю. И правильно Чапай мне выговор сделал. Даже не возражаю. Потому – мой промах. Еще и из зарплаты грозил вычесть. Только это уже неправильно будет, потому что ничего не украли. Если бы украли – это да. Тогда можно и вычесть. Даже справедливо будет. А раз не украли, зачем же вычитать? Неправильно. – В цирке было еще одно ограбление? – почти не слушая монотонное бормотание дяди Феди, изумленно спросил Гуров. – Когда? – Да сказал же – на прошлой неделе, – с досадой произнес дядя Федя. – Тугоухий ты, что ли? Точно так же я тут вот ночью караулил, обходы делал, осматривал все. А когда у зверей был, там, где клетки у нас стоят, вдруг послышался мне шорох какой-то странный. Прислушался – вроде нет ничего. Потом время прошло – и опять шорох, будто мышь скребется. Только не так, чтобы прямо рядом, а как бы далеко где-то. – Так ты, наверное, проверить должен был, что это за «мышь» такая, если ты сторож, – заметил Лев.