Вся комната была завешана и заставлена картинами. – Это и есть твое хобби? – Да. Я художник. – Ух ты! Я еще никогда не видела настоящих художников. Можно я тебя потрогаю? – и она, смеясь, положила свою руку ему на грудь. – Можно на этом не останавливаться, – улыбнулся Саша, но всем Алиным вниманием уже завладели картины. Ее нельзя было назвать знатоком или любителем живописи, но картины ей, безусловно, нравились. Было в них что-то живое и воздушное одновременно. Она повернулась и Саше, он внимательно за ней наблюдал: – Мне нравится! Честно. – Спасибо! А хочешь я напишу твой портрет? – Да? У меня нет ни одного портрета. – Всегда что-то бывает в первый раз. – Точно! И когда? И где – здесь? – Нет, в студии. Я уточню, когда будет свободно и сообщу. – Хорошо. Уже стемнело, когда Аля очутилась дома. Она сидела в темной кухне. Окна были не зашторены, в свете уличных фонарей были видны люди, спешащие домой, изредка появлялись машины на дорогах. Из комнаты Кристины доносились приглушенные звуки музыки, но Але не хотелось ни с кем общаться и что-либо делать. Она просто сидела за столом, подперев подбородок рукой, и смотрела на улицу. Давно у нее не было такого настроения или вернее – состояния души, состояния эйфории, и не было такой легкости, и именно это пугало, так как она раньше считала свое настроение нормой, а оказывается это не так. И не было у нее ощущения сорокалетней дамы, на которое она постоянно настраивается и нацеливается, было просто легко, как бывает это в детстве и юности. За день до следующей встречи Аля проснулась с больным горлом, что только раздосадовало: умудриться заболеть среди лета! Тем не менее она поехала на работу, дел было невпроворот, но на следующее утро больно было не только глотать, она не могла даже говорить. Ни о какой работе речи не было, благо это была пятница. Она отписалась Анатолию Афанасьевичу, что заболела, но надеется, что за пятницу и выходные вылечится, напилась каких-то микстур и заснула. Проснулась в середине дня от звонка телефона. Это был Саша. Так как говорить она не могла, то сбросила звонок, а следом отправила сообщение, что заболела, и у нее пропал голос. Саша переспросил, как она лечится. Аля ответила, что какие-то микстуры, чай и леденцы. Прошло совсем немного времени, когда раздался звонок домофона. Аля подняла трубку, и Саша сказал, что это он и просит, чтобы она его впустила. Она попыталась сказать, что против его визита, но в ответ раздался только скрип, «блин, надо было не поднимать трубку!», пришлось открывать дверь. Аля озадаченно бросила взгляд на свое отражение в зеркале: домашний топ с шортами, помятый вид и красные глаза. Тем не менее дверь она открыла дверь и, схватив телефон, сразу же нырнула под одеяло. Когда Саша вошел, Аля написала сообщение в телефоне: – Как ты нашел мою квартиру? Саша стал набирать сообщение: – Тьфу ты, я ж могу говорить! Я видел, когда тебя подвозил, как ты смотрела на окна квартиры, понял, какая сторона, и ты как-то говорила, что тоже живешь на седьмом этаже. В этом подъезде две квартиры, которые выходят на эту стороны. – Понятно. К соседям уже наведался? – написала Аля, улыбнувшись. – Там никто не ответил. Так чем лечишься? – Аля кивнула на скудный арсенал на своей тумбочке. – Я вообще никогда не болела, а тут такая засада. – Я знаю один способ. У тебя есть температура? – Вроде нет, – но Саша тем не менее положил ей руку на лоб. – Действительно, нет. Это хорошо. Теперь смотри: парим ноги, потом на них горчичники и носки, потом горячий час с малиной. – У меня нет горчичников и малины. – У меня есть, – сказал Саша и кивнул на пакет. И видя Алину нерешительность, добавил, – Давай решайся, ты же ничего не теряешь! – Аля осторожно кивнула. Саша развернул активную деятельность по организации медицинских процедур. Аля пыталась протестовать, она хотела сама принести и таз, и горячую воду, так как не была уверена, что в квартире порядок. Саша сказал, чтобы она не волновалась, и вот Аля уже сидит, опустив ноги в воду. Саша взял одеяло с ее кровати и обернул ее ноги, чтобы больше сохранилось тепла. Он заварил чай и поставил рядом стул с чаем и банком малины. – Ты выздоровеешь, – как мантру произнес Саша. – Я знаю, как болит горло, приятного мало. Аля обреченно кивнула, потом опять написала: – Тогда развлекай меня, расскажи о чем-нибудь. – О чем? – Саша озадаченно развел руками. Потом улыбнулся и стал рассказывать, как он болел, как его лечил дедушка, как лечила бабушка. Их методы отличались друг от друга. Однажды дедушка пытался купать его в прохладной ванне, чтобы сбить температуру, а бабушка – дать сироп и укутать получше, так как он начнет потеть, может простудиться. Они доспорились до того, что в качестве арбитра решили вызвать скорую помощь. Врач сделала укол и разрешила обтирать влажным полотенцем. После ухода скорой дедушка с бабушкой никак не могли решить, кто же из них был прав. Потом Саша сказал, что необходимые полчаса прошли, развернул одеяло, принес полотенце, по Алиной указке нашел носки, вытер одну ногу, обернул горчичником и натянул носок. Аля зачарованно смотрела, потом очнулась, мол, я сама могу, но Саша сказал, что справится. После чая Аля с удивлением обнаружила, что такой дикой боли в горле уже не было, она даже смогла разговаривать. – Что это было? Свидание? У меня еще никогда не было свидания, во время которого меня бы лечили. – У меня тоже, – улыбнулся он в ответ, наклонился и поцеловал ее в лоб. – Спасибо тебе, – доктор Айболит! Потом и в субботу, и в воскресенье Саша звонил и спрашивал про ее самочувствие, советовал быть осторожнее с кондиционером и холодными напитками. Это было и забавно, и трогательно одновременно. В следующий раз они встретились в понедельник. Она на своей машине заехала домой переодеться, потом пересела в Сашину. – Есть предложения? – спросил Саша. – Нет, а у тебя? – У меня есть, я предлагаю съездить в тот парк, про который ты рассказывала. – Где мы гуляли с бабушкой? – Он самый. – Но он не близко. – А мы куда-то спешим? Алька давно тут не была, кажется, это было в прошлой жизни. Часть высоких старых деревьев спилили, все стало выглядеть по-другому. Но елки стояли в целости и сохранности, и все казалось каким-то… уменьшенным. Детство – это когда деревья были большими…, – вспомнила она Сашины слова неделей раньше. – Они бродили по аллеям, она рассказывала истории: про мальчика Алешу, который тоже гулял с бабушкой, и как они с ним играли в одной песочнице на детской площадке. Рассказывала про праздники, которые проходили в парке: на масленицу устраивали гуляния с катанием на санях, блинами и скоморохами, а в день защиты детей – Аля никогда не понимала каких детей и от кого в этот праздник защищали – в парке всегда было весело: катали на лошадях и было много разных конкурсов, в которых можно было победить и получить приз. Саша просто шагал рядом и с улыбкой слушал взахлеб рассказывающую Альку. – Меня не слишком много? – спросила она. – Нет-нет! Наоборот, очень интересно. – Ой, смотри, Макдоналдс! – действительно, рядом с парком, через дорогу стоял всем известный ресторан быстрого питания. – Его тут раньше не было. – Я бы зашел. – Ты же голодный?! Пойдем! Саша с удивлением наблюдал за Алей, поглощающей бутерброд: – Ты же не ешь после шести! – Я стараюсь, но мимо Макдоналдса я так просто не могу пройти. Это просто счастье, что его нет ни рядом с работой, ни рядом с домом. Я бы уже давно стала круглой, как колобок. – Тебя бы это нисколько не испортило. – Очень слабый комплимент. Ты только теоретически об этом рассуждаешь. – Жалко, что не будет такой возможности проверить. – Я очень надеюсь, что такой возможности не будет. – Кстати, а я помню, когда открыли первый ресторан в Москве на Пушкинской площади. Там были такие очереди, круче, чем в Мавзолей. Я читал, что на тот момент – это был самый большой в мире Макдоналдс, а сейчас он остается самым большим в Европе, а в день открытия его посетили тридцать тысяч человек, что стало рекордом для сети Макдоналдс. Я, кстати, прекрасно помню, можно сказать одно из самых ярких воспоминаний детства, как первый раз был в нем, не в числе тех первых тридцати тысяч, а в тот же год летом. Мне тогда десять лет было. Сашка дальше продолжал делиться своими впечатлениями от посещения ресторана, Алька – жевать свой бутерброд, слушать его и кивать, но это было больше механическое действие, так как в ее голове стали сразу калькулироваться цифры. Она тоже помнила, что ресторан открыли в 1990 году, а ей тогда было восемнадцать лет. Восемнадцать! Она на восемь лет старше Саши! Кто бы мог подумать? Она с трудом проглотила кусок, запила чаем, а потом улизнула в туалет, где умывала лицо холодной водой, пытаясь прийти в себя. Она решила подумать над этим вопросом потом, на тихой спокойной кухне с выключенным светом, а сейчас – «сделать лицо», чтобы не отвечать на вопросы, на которые она еще не готова ответить. Но тем не менее, как только они очутились на улице, Саша спросил: – С тобой все нормально? – Да, а что? – Ты какая-то бледная…