Итан судорожно сжал пальцами край стола. – Она жива? – вышло как-то хрипло и жалко. – Полагаю, что жива, – спокойно ответила Луиза. – Но Пакрион, судя по всему, хотел, чтоб ты ненавидел не только короля, но и его гвардейцев. Знаешь, чтоб у тебя и тени сомнений не возникло, а Вельмина при этом запомнила бы только королевскую форму. Поэтому его люди, отбив женщину у людей Ариньи, переоделись в форму королевской гвардии. – Что с ней? – выдохнул Итан. Желание, чтобы Вельмина осталась просто живой, охватило его огненным коконом. Пусть… все что угодно. Лишь бы живая. Внезапно Луиза поднялась. Звук отодвигаемого стула мерзко проскрежетал. – У меня есть только Тень, – сказала она. – Я не могу рисковать ею, бросая в бой. Но если ты в состоянии драться, то завтра же получишь госпожу де Триоль обратно. Я знаю, где ее держат люди его высочества Пакриона… Только вот будь готов к тому, что тебе не понравится то, что увидишь. Итан тоже поднялся. Мимоходом подумал, что все-таки устал… Но все это не имело значения. – Не завтра. Это надо сделать до наступления утра. Потому что к утру Пакрион уже точно узнает, что его планы кто-то разрушил, и начнет действовать сам. Луиза грустно улыбнулась, покачала головой. – Такой же горячий… Как и она. Хорошо, пусть будет этой ночью. На самом деле идти не слишком и далеко – ее держат на окраине города. Но перед тем, как мы расстанемся и больше не увидимся никогда, я хочу тебе кое-что показать. Пойдем? * * * Он не стал упрямиться. Сам не знал почему, но предложение королевской фаворитки отозвалось внезапным предвкушением чего-то светлого и доброго. И, пока мимо проплывали темные коридоры, комнаты, мебель в белых чехлах, выглядывающая из мрака словно призраки, Итан послушно шел за Луизой, стараясь не наступить ненароком на волочащийся по паркету хвост атласного халата. Страх за Вельмину как будто отпустил – временно, конечно, ровно до тех пор, пока не станет понятным, зачем позвала Луиза, но… Итан внезапно почувствовал себя так, словно с плеч свалилась каменная глыба, даже дышать стало легче. – Ты не помнишь меня? – спрашивала тем временем она. – Я носила тебя на руках, когда его величество не видел. Ты сидел у меня на коленях, года два тебе было, и вылил мне на платье кружку молока… Ты был прехорошеньким малышом, Итан, но в одном тебе не повезло. Твоя матушка знать не знала, когда выходила замуж, о том, что твою кровь будут проверять на принадлежность королевскому роду Аривьена. Итан слушал ее вполуха и как будто сам растворялся в полумраке, в котором нет-нет да и мелькали мутные, расплывчатые воспоминания. И среди образов короля, которого он так любил, когда был маленьким, обрывков воспоминаний о светлых и нарядных дворцовых залах вдруг всплыло миловидное и юное личико в обрамлении белокурых кудряшек. «Хотите поиграть в прятки, ваше высочество?» Да, он подрастал, и Луиза частенько бывала рядом. И им было весело вместе. – У вас не было своих детей, – вслух сказал он, – почему? Женщина остановилась так резко, что он все-таки наступил на край волочащегося по полу халата. В полумраке ее красивое – до сих пор красивое – лицо было печальным. – Потому что королю не были нужны бастарды, – сказала она. – Даже тогда. Потому что наследовать трон мог только ребенок, рожденный в законном браке, освященном в храме наших богов, и поэтому ненужных детей просто убивали нерожденными. Никто меня не спрашивал, хочу ли я становиться любовницей его величества… А Вирея – что ж, она все знала. И точно так же понимала, что все, что нам остается, – только взаимная поддержка. Да, Итан, твоя матушка была на удивление мудрой женщиной. И мне жаль, что никто ее не предупредил о проверке крови… Жаль. Потому что иначе, думаю, все были бы живы и счастливы, насколько это возможно. Она отвернулась, затем медленно двинулась дальше, шелестя атласом. И не вспыхнуло у него ни гнева, ни презрения по отношению к Луизе. Та Луиза, из воспоминаний, была светлой и не несла в себе зла – в отличие от королевы Лессии. Луиза и сама была жертвой обстоятельств и обычаев Аривьена. – Ну вот мы и на месте, – сказала она, отворяя неприметную дверь. Они уже прошли мимо десятка подобных, белых, с резьбой. – Я все-таки зажгу свет. Итан кивнул, осматриваясь. Похоже, очередная гостиная. Или кабинет. Снова белые чехлы на креслах и диване, пустая птичья клетка в арке окна. Ажурный фонарь в руках Луизы пыхнул так ярко, что Итан невольно отшатнулся и прищурился – все еще привыкал… – Смотри, – она подняла фонарь, свободной рукой указывая куда-то на стену, – вот она. И он, все еще щурясь, увидел. Это было похоже на внезапную вспышку. На взрыв. Где-то глубоко внутри, когда тело разрывает на куски, но боль при этом странная, тягучая, сладкая, словно горячая карамель. А следом – первый вдох, и холодный воздух сталью взрезает грудь, и крик рвется наружу, но тут же замирает, накрепко запертый внутри. И зубы стиснуты так, что еще чуть-чуть – и начнут крошиться. Матушка. Он ее забыл, но снова увидел – и вспомнил. Воспоминания неслись как лавина с гор. Он вспомнил это платье – из синего бархата, с вышитой золотой сеточкой по краям рукавов и высокому вороту-стойкой. Вспомнил, как тянулись пухлые розовые ручки к туго уложенной на затылке косе. Вспомнил… Глаза, брови, щеки с легким румянцем… – Побудь здесь. – Луиза поставила фонарь на край стола. – Тень потом отведет тебя помыться и даст одежду. Итан не ответил – да он почти и не слышал ее. Взгляд приклеился к лицу, красивому и строгому. Но виделась в нем сейчас отнюдь не строгость – а немая мольба. Защитите моего ребенка, вот о чем кричал портрет, и Итану казалось, что мать по ту сторону стекла бьется в невидимую преграду кулаками и умоляет, просит… Немой вопль к небесам. Итан шагнул вперед и, протянув руку, коснулся полотна. Погладил по светлому запястью, растравляя в груди старую рану. Ему так хотелось коснуться живой руки, гладкой и теплой – но под пальцами осталось только шершавое полотно. Матушки здесь больше не было. – Мне так жаль! – невольно вырвалось. – Я так хотел, чтобы мы с тобой встретились. Мне… Все слова были бессмысленны. Все его прошлое сошлось на этом портрете и осталось по ту сторону стеклянной стены, вместе с вечно молодой красивой матушкой, которую он когда-то очень любил. И было, в общем-то, понятно, что там, за стеной, остался кусок его сердца. Наверное, лучший кусок. Итан опомнился. С силой провел ладонями по лицу, потом еще раз внимательно посмотрел на портрет, стараясь запомнить каждую, самую мелкую деталь, чтобы лицо королевы навсегда отпечаталось в памяти. Вряд ли он когда-нибудь еще увидит ее, даже на портрете. Потом он погасил фонарь и вышел из комнаты. В коридоре его ждала поджарая фигура Тени, ее совиные глаза золотились в потемках. – Идем, – просто сказала она. – Госпожа передала тебе форму королевского гвардейца. Приведешь себя в порядок, и пойдем. Я отведу. * * * Все, что было потом, оседало в памяти неровными кусками. Как будто кто-то в гневе разорвал письмо, высоко подбрасывая клочки бумаги, и они, крутясь, переворачиваясь, оседают на пол, один за другим. Каждый обрывок – воспоминание, въевшееся в память, словно чернение в серебро. Вот он моется – быстро, на скорую руку, в большом тазу. Жесткая губка оставляет на коже красные полосы, но это лучше, чем вонючая грязь, которой он, кажется, пропитался за время пребывания в королевских подземельях. Вот кое-как натягивает мундир королевского гвардейца. Темно-зеленый и немного узкий в плечах. Золотистые глаза Тени понимающе мерцают во тьме. – Попроси у госпожи вытяжку из мартовской травки. – Голос охрип от волнения. Но разве можно волноваться? Нельзя, иначе не будет сил. А они, силы, еще пригодятся. Потом они неслышно, через черный ход, покидают дом королевской фаворитки. Дом, где Итан наконец встретился с матерью. И хоть встреча эта произошла совсем не так, как он мечтал, она оставляет золотисто-светлую, точно солнечный луч, полоску среди корчащихся теней воспоминаний. Шагая в ночи по булыжной мостовой, Итан механически ощупывает карман, куда насыпал пилюли. – Так, – инструктирует Тень, – пароль у них: «Здравия королю». По крайней мере, так они тебя спокойно пропустят внутрь… А дальше уж… Как получится. Я вряд ли смогу помочь. Госпожа не велела вмешиваться. – Я понял. – Итан кивает. – Думаю, управлюсь. Я найду Вельмину, а потом превращусь в дракона, и мы улетим. Больше в Аривьене нас не будет. – Не зарекайся, – хмыкает Тень. – Старица может такое выплести, что и не придумаешь. – Согласен. – Итан даже улыбается. Здесь трудно не согласиться. Где-то через полчаса они уже близки к окраине города. Здесь меньше фонарей, больше липкой тьмы и вязкой грязи под ногами, недавно прошел дождь. Тень замедляет шаг, указывая на двухэтажный дом с большим чердачным окном. В двух нижних окнах горит свет, но они завешены плотными шторами. – Сколько их там, не знаешь? – Не знаю. Но, думаю, боги на твоей стороне… Тебя ведь там не ждут. Воспоминания ложатся, точно хлопья пепла от пожара. И вот уже Тень растворилась в густом мраке, и сам Итан поднялся по ступенькам и стучится в запертую дверь. Он сперва разыщет Вельмину, чтобы ничто не угрожало ее жизни, а потом… И рука тянется к карману с катализатором. – Кого принесло? – раздается из-за двери голос. – Здравия королю, – отвечает Итан, чувствуя, как невольно сжимаются кулаки. Раздается скрежет ключа в замке, дверь открывается – на пороге стоит молодой тщедушный гвардеец. Вернее, переодетый гвардеец, потому что все здесь присутствующие – люди его высочества Пакриона. Однако в одном Тень права: его здесь не ждали, и это – залог успеха. – Его высочество прислал? – Тощий парень отступает вглубь дома, пропуская Итана. – Прислал. Он осматривается, видит, что в ближайшей комнате горит свет, но при этом пока что ни следа Вельмины. Откуда-то доносится хохот и мужские голоса. – Ха, его высочество что, думает, что нас мало? Ну, проходи. Пятым будешь. Мы-то с малышкой уже поигрались. Даже руки связать пришлось, царапалась как кошка. Итан замирает. И даже не сразу понимает, что перед глазами стремительно темнеет. А в ушах все еще звучит так небрежно оброненное «даже руки пришлось связать». И в этот миг в груди рождается острая, но такая знакомая боль. Это ведь уже было с ним, много раз… Только раньше для этого требовался катализатор. А теперь он не нужен, хватило того жгучего страха за Вельмину, перевитого яростью и сумасшедшей злостью. Погружаясь в багровый мрак, Итан успевает лишь заметить, что его рук больше нет. На их месте – жуткие черные лапы, покрытые мелкой чешуей. Ногти… их тоже нет больше. Вместо них – длинные черные лезвия, которые совсем немного напоминают драконьи когти. Глава 11. Топь