В темноте было хорошо. Можно было раствориться в ней и представить себе, что уже умерла и все, что составляло жизнь – свет, краски, вкус, – уже перестало существовать. Правда, полное исчезновение всего не получалось: во рту оставался железисто-соленый привкус крови, потому что губы разбили. И боль – та ноющая, стыдная боль, угнездившаяся в промежности, – постоянно напоминала о том, что было все эти несколько дней по вечерам. И тусклый фонарь, оставленный у двери на полу… он тоже мешал. Вельмина вздохнула, подтянула колени к груди и замерла, лежа на боку. Так странно это было – чувствовать себя совершенно мертвой, но при этом оставаться живой. Она лежала на дощатом полу, скорчившись, обхватив руками колени. В комнате, куда ее бросили, не было ничего, кроме ночного горшка, пустой миски и жестяной кружки. У кружки не было ручки, потому что… После того, как королевские гвардейцы по очереди сделали с ней это, она умудрилась отковырять довольно мягкую оловянную полоску и попыталась вскрыть себе вены. К сожалению Вельмины, ее трюк не прошел незамеченным, ручку отобрали. Да и вены вскрывать она умела отвратительно плохо. Не умела вообще. Тут, конечно, стоило подумать, почему все случилось так, как случилось. Она ведь боялась Ариньи – ха! – теперь так глупо даже вспоминать об этом. Ариньи увел ее из полицейского управления в этот дом и оставил со своими людьми. И как раз они ее не трогали, потому что «хозяин приказал». Потом Ариньи куда-то пропал, он не пришел ни разу. Вельмина видела, что его люди беспокоились, но – раз хозяин приказал – продолжали ее добросовестно охранять. А потом, спустя еще несколько дней, произошло странное: дверь в комнату Вельмины открылась с грохотом, на пороге встал королевский гвардеец в зеленой форме Аривьена. Она так обрадовалась, думала, что ее освободят… Ох, какая наивная дурочка! Бросилась к ним со своими благодарностями… Но никто ее не освободил и не выпустил. Через несколько часов они пришли к ней в комнату, все четверо. Сперва держали, потом и вовсе руки связали. И все по очереди сделали то, что у Вельмины было только раз с ее покойным мужем. Под конец она потеряла сознание, а когда очнулась, руки все же были свободны. Тогда, блуждая взглядом по скудно освещенной пустой комнате, Вельмина и увидела заветную кружку и ее ручку, так заманчиво поблескивающую в свете догорающей свечи. Да, стоило подумать, почему все получилось именно так. Кто играл ею, зачем и, главное, за что. Но Вельмина не могла думать. Мысли разбредались в разные стороны, как сонные лошади на лугу. Темные лошади в тумане, расплывчатые силуэты, прорехи в пространстве, ведущие в абсолютную пустоту, – вот что напоминали ее мысли. Она с сожалением посмотрела еще раз на кружку без ручки и вяло подумала, что могла бы разбить стекло в том единственном маленьком оконце и все же воспользоваться осколком. Но его предусмотрительно забили досками изнутри. Забили, потому что попытка с ручкой от кружки оказалась неудачной. Вельмина потерлась щекой о грязные бинты, которыми все еще были замотаны ее запястья. Темные лошади в тумане бродили туда-сюда, медленно и сонно. И вдруг в густом тумане вспыхнула искра. Гвоздь! Ну конечно же, гвоздь! Она могла бы, наверное, воспользоваться кружкой и попробовать ее бортиком поддеть шляпку одного из гвоздей, если, конечно, найдется какой-нибудь, что сидит некрепко. А потом, потом… Если проткнуть себе шею достаточно глубоко, то можно достать сонную артерию. Ну, или если не так, то можно еще раз попытаться расковырять вены… На миг ей стало страшно, потому что именно сейчас, как никогда раньше, она ощутила присутствие рядом своей собственной смерти. Но Вельмина вдохнула поглубже, выдохнула. Другого выхода просто не было. Ее и так убьют, рано или поздно, но будут делать это с удовольствием. А она, ускользнув к богам, лишит их такой радости, и уже в этом был какой-то смысл. Кряхтя, Вельмина поднялась, сперва на четвереньки, затем во весь рост. Ее затошнило от отвращения к самой себе, такой мерзкой и грязной, но желудок был совершенно пуст – и потому стошнило желчью, совсем чуть-чуть. Она постояла-постояла, шатаясь и держась за стенку, потом все же двинулась к окну. Сквозь узкие щели между досками в комнату сочилась ночь. И, пожалуй, самой нырнуть и раствориться в этой вечной ночи было лучшим решением из всех возможных. Не успела. Как всегда, она, никчемная, ничегошеньки не успела. Где-то в доме раздался крик, быстро перешедший в сдавленное бульканье. Что-то новое… Вельмина горько усмехнулась. Если у нее в который раз меняется хозяин, то этот, пожалуй, найдет товар в отвратительном состоянии. Может быть, побрезгует. Раздался выстрел. И следом – гулкий звук падения. Так падает человеческое тело, когда ноги не держат. Вельмина пошарила глазами по комнате. Но спрятаться было негде. И если там, снаружи, смерть, от нее тоже не укрыться. «Третий», – подумала она, когда снова кто-то завопил. И четвертый… Кричали так, как будто их потрошили заживо. Вельмина вся похолодела. Там, снаружи, точно была смерть – она бесновалась, спешно собирала души в мешок и… неотвратимо приближалась к комнате, в которой Вельмина просидела все эти дни. Она забилась в угол, опустилась на пол и уткнулась носом в колени, чтобы ничего не видеть. Громко звякнула щеколда по ту сторону двери… «Вот и все». – Вельмина подумала это с вялой радостью. Но страха больше не было. Ведь так просто принять неизбежное… Жаль, что она так и не увидела больше Итана, так и не сказала… Многое могла бы сказать. Только теперь все это больше не имело значения. Дверь распахнулась, грохнула о стену. Тяжелое дыхание. Такие же тяжелые, размеренные шаги. – Вельмина? На миг показалось, что она бредит. Вельмина резко вскинула голову. Да, похоже на бред. Прямо перед ней стоял Итан, живой и невредимый, но выглядел он так, словно только что рубил топором коровью тушу. С оттяжкой, не заботясь о том, что испачкается. Он был залит кровью с головы до ног, и на страшном, в кровавых потеках лице удивительно светлыми оставались глаза. Она не пошевелилась, когда Итан опустился на корточки рядом и протянул руку – в липких темных сгустках. – Вельмина… Она была готова слушать это вечно, но потом… Вспомнила. Даже странно, что на несколько мгновений забыла. – Давай руку, пойдем, – тихо сказал Итан. Она лишь замотала головой. – Вельмина, – он тяжело вздохнул, – не дури. Времени нет. А катализатор… – Итан с дикой усмешкой похлопал по карману. – Похоже, катализатор промок и испортился. Н-да. Не получится отсюда улететь. Она съежилась, чтобы стать как можно меньше. Потому что… теперь, после всего, что было… Ну как она может даже смотреть на Итана? Смотреть, понимая, что это все, что между ними теперь возможно? – Н-нет, – выдохнула она, – нет. – Что – нет? – Я не пойду… Итан нахмурился и попросту схватил ее за руку. И это его прикосновение отдалось внутри такой жгучей болью, что Вельмина не выдержала. – Не трогай меня! – вырвалось вместе с истеричным смехом. – Нет! Она выдернула руку из его скользких и горячих пальцев и поспешно закрыла ладонями голову, неосознанно пытаясь отгородиться – от прикосновений. Любых чужих прикосновений. – Не вынуждай меня, – в голосе короля-дракона появились стальные нотки, – послушай… Он задумался на миг, как будто прислушиваясь к чему-то. Затем быстро сказал: – Прости. И Вельмина ничего не успела сделать. Она лишь заметила, как Итан, выпрямляясь, совершил молниеносное движение. Ее, словно куклу, мотнуло, тело ударилось о жесткое, словно каменное, плечо дракона. Головой вниз. – Пусти, – прошептала она, – я не могу… я… грязная. Итан размашисто шел по коридору, и Вельмина увидела… Ноги в штанах, какие носили в аривьенской королевской гвардии, торчащие из приоткрытой двери. Просто ноги. А под ними – огромную кровавую лужу. – Ничего, – ответил дракон, – отмоешься. «Он не понял, – мелькнула мысль, – он ничего не понял». Вельмине показалось, что это неправильно. Потому что Итан, если бы знал, о чем именно она говорит, не тратил бы усилия на ее спасение. * * * Кровь прилила к голове, и каждое движение отдавало стреляющей болью в висках. Итан бежал сквозь ночь, куда-то сквозь город, стараясь не показываться на освещенных улицах. Вельмина могла видеть лишь мостовую, размытую, словно акварель после дождя, и плывущие прочь силуэты домов с редкими огоньками в окнах. От неудобной позы начинало болеть в груди и затекла шея. А еще – он нес ее, перекинув через плечо, Вельмина чувствовала, как его пальцы больно вцепились в обнаженные голени. Чулки у нее отобрали. Впрочем, как и панталоны. Итан молчал. Громко сопя, он просто бежал куда-то, старательно выбирая места, где потемнее. Потом и мостовая исчезла, Вельмину обняли предрассветные сумерки, запах хвои и далекое, умиротворяющее журчание ручья. Итан хмыкнул, поправил ее на плече, словно тюк с тряпьем, и уверенно побежал дальше. Ручей приближался, в его тихую трель вплетались ночные шорохи, далекие крики ночной птицы и хруст сухих веток под ногами короля-дракона. – Отпусти меня, – попросила Вельмина, – я сама. – Еще рано, – спокойно отозвался он, с трудом переводя дыхание. – Я сейчас пройдусь по руслу ручья, чтобы, если будут искать с собаками, не нашли. – Куда мы идем? – спросила она. – В Кентейт. – В Кентейт? Но это же еще севернее. – Ну, в Аривьене мне оставаться не стоит, это точно. – Казалось, Итан усмехнулся. – Потерпи немного, как рассветет, мы обязательно остановимся. У Вельмины так и крутилось на языке: «Зачем я тебе, Итан?» Но сил осталось так мало, что она попросту закрыла глаза и решила молчать. Рано или поздно им придется поговорить… Но не сейчас. Потом Итан довольно долго брел по воде. Он остановился лишь тогда, когда темноту разбавил близкий рассвет. Выбрался из ручья на пологий берег, снова все крутнулось перед глазами, и Вельмина оказалась на мокрой траве. Итан склонился над ней, упираясь ладонями в колени. Он дышал тяжело, и казалось, что серые глаза блестят в потемках парой серебряных монет. – Как ты? Вельмина мотнула головой и опустила глаза. Ничего хорошего. Жива. Итан мазнул пальцами по ее щеке, затем вздохнул, отвернулся. Долго что-то доставал из кармана залитой кровью куртки, потом медленно отошел на пару шагов. Вельмина услышала характерные щелчки зажигания пирамидки. У Гарье… она делала такие, маленькие алхимические пирамидки, которые, при своем малом размере, горели долго и давали достаточно тепла, словно маленький аккуратный костерок. Она не ошиблась: в редеющих сумерках вспыхнул веселый рыжий огонек. Итан выпрямился, повернулся к ней. – Двигайся сюда, погреешься. Вельмина молча кивнула и осторожно, ерзая по мокрой траве, подвинулась ближе. Протянула к пылающей пирамидке руки и ахнула от неожиданности, когда Итан взял ее руку в свою, рассматривая запястье. Синяки там были. Следы от веревки и от чужих рук.