Я развернулась и быстрым шагом направилась в сторону особняка. Мелкие камушки царапали босые ступни, но мне сейчас было наплевать. Макс догнал меня, схватил за руку. – Инга! Да подожди ты! – Он дернул меня к себе, вынуждая остановиться. – Что случилось? Где ты была? Я зажмурилась, настолько мне сейчас не хотелось видеть никого из Финниганов. Макс ни в чем передо мной не провинился, он искренне переживал и искал меня, но я сейчас не могла смотреть ему в лицо. Он перевел взгляд на мои ноги, и пальцы, державшие мое запястье, дрогнули и разжались. – Ты летала? – осторожно спросил Макс. Вспомнил, похоже, при каких обстоятельствах я потеряла туфли в прошлый раз, и оторопел. – Да, – кивнула я и направилась прочь, бросив через плечо: – Да, Макс, я летала. Он опешил настолько, что замер, глядя мне вслед. Я приблизилась к ярко освещенному входу в особняк и мельком осмотрела себя. Грязная блузка, разорванный рукав, измятые брюки, расцарапанные щиколотки – сразу понятно, что я не книги читала. К дьяволу все это. Никто не смеет так поступать с Ингой Шуман! Я почти бегом поднялась в свою комнату и, включив свет, с грохотом выдернула из шкафа чемодан с лекарствами. Подхватила с пола сумку – это все, что мне нужно. Остальное пришлют почтой или выбросят, дома у меня еще есть одежда. Ни минуты здесь не останусь, ни единой минуты. Макс влетел в комнату в тот момент, когда я обулась и направилась к выходу. Схватил меня за плечи и встряхнул так, что у меня зубы клацнули. – Что происходит? – прошипел он, и я увидела, что его тоже захлестывает ярость, даже сильнее моей. – Ты никуда не пойдешь, пока не ответишь. Я опустила чемодан на пол и, глядя Максу в глаза, отчетливо проговорила: – Я летала с твоим братом, Макс. Он забрал меня из сада и унес в сторону гор. Опустился на каком-то уступе и… – Горло на мгновение сдавило, и я вдруг обнаружила, что плачу. Слезы катились по щекам, но я почему-то почти не замечала их – настолько мне в эту минуту было больно. – И предложил заняться с ним любовью. Я отказала. Сказала, что ты не заслужил двойного предательства. И Эдвард… Макс дотронулся до моего плеча и опустил руку. Он выглядел так, словно его били по лицу грязной ветошью. – Он улетел. Оставил меня там одну. – Я не могла говорить, только шептала. Голос звучал как из могилы. – Я смогла подать сигнал службе спасения… а дальше не помню. Не знаю, как я вернулась… Макс, я ухожу. Меня затошнило. Неужели Эдвард действительно думал, что после этого сможет сохранить со мной нормальные отношения? Или он просто хотел поставить меня на место? Полностью сломать, ослепить, изувечить? – Я выполнила твой заказ. Уговорила твоего брата на отбор. – Шепот стал почти неразличимым. Я захлебывалась в слезах. – Все. Я ухожу. Никто не смеет так со мной поступать. Я человек, а не вещь. И вот теперь Макс окончательно все понял и изменился в лице. Мягкие спокойные черты исказила такая грубая злоба, что у меня живот скрутило от страха. – Эд! – взревел Макс, и искры взвились вокруг него огненной метелью. – Иди сюда! Он рванул из комнаты, и я услышала, как в коридоре загрохотали быстрые шаги. Вот и правильно. Пусть братья разбираются между собой, а я еду домой. Доберусь до шоссе, поймаю попутку до ближайшей заправки, переночую там и отправлюсь в столицу. Никто не видел, как я выскользнула из дома. В гостиной закончились съемки, и девушки выходили с другой стороны. Кто-то смеялся, кто-то всхлипывал. Да, девочки, знали бы вы, во что ввязались… Откуда-то справа донесся звук удара: ага, похоже, братья сцепились. Ну и дьявол с вами со всеми. Я не могу и не хочу продолжать все это. Я бесшумно добралась до запертых ворот и, просунув чемодан сквозь прутья, легла на землю и проползла под изящной решеткой. Охранник, который сидел в будочке и читал книгу в потрепанной обложке, даже не заметил, что происходит у него под носом. Поднявшись и взяв вещи, я зашагала по дороге в сторону шоссе, это километров пять – семь, не больше. Ночной прохладный ветер остудил раскрасневшееся, мокрое от слез лицо, и на какое-то время мне стало легче. Просто идешь вперед и стараешься не думать о том, что осталось за спиной. Просто сражаешься за себя. За свою честь и душу, как бы пафосно это ни звучало. Впереди заиграла негромкая классическая мелодия – я увидела, как в темноте загорелся экран смартфона. Человек, стоявший на обочине, выключил телефон и произнес: – Какая прекрасная ночь, моя фрин. Я подошла к Кристиану, и на душе впервые за весь день стало спокойно. Он мне не привиделся в темных грезах – он на самом деле был здесь. – Как дела в парламенте? – спросила я, подойдя ближе. Кристиан взял у меня чемодан и ответил: – Никак. Сегодня я проиграл. Для проигравшего он держался с завидным спокойствием. Я спрятала руки в карманы брюк и поежилась: зря не захватила ветровку, которая так и осталась висеть в шкафу. Некоторое время мы шли по дороге, а затем Кристиан сошел на обочину и направился по траве к непроглядной тьме кромки леса. Вдруг вспыхнул свет, озаряя кабину пилота. Совсем рядом стоял небольшой вертолет. – Вот, значит, как ты меня спас, – поняла я. Кристиан забросил мой чемодан в бесшумно распахнувшийся проем пассажирского отсека и ответил: – Да, как-то так. Я устроилась рядом с ним на сиденье, и пилот пробежался пальцами по панели управления. Вертолет дрогнул, и громада леса справа стала медленно уходить вниз. Впереди я увидела особняк и съемочную зону, над домом поднималась ровная струйка алых искр. Должно быть, драконы все еще выясняли отношения. Ну и дьявол с ними, я отправляюсь домой. Вертолет взял курс на столицу, и особняк остался позади. И вот тогда я расплакалась уже по-настоящему. Теперь было можно. Проснувшись, я не сразу поняла, где нахожусь. Огромная белая спальня никогда не была моей, как и бескрайняя кровать, похожая на заснеженное поле. Я села и некоторое время озиралась по сторонам. Единственное окно закрывали плотные шторы, источником света были модные лампы-трубки вдоль стен, которые реагировали на движение, – стоило мне сесть, как они принялись светить ярче. Встроенный шкаф с прихотливым восточным рисунком на жемчужных створках дверей и прикроватный столик – вот и вся обстановка. Я посмотрела на себя – на мне была надета дорогая шелковая пижама размеров на пять больше, чем требовалось. Мужская. Забавно. Я поднесла к лицу воротник, сделала вдох – ткань пахла магазином и моей кожей. Поднявшись с кровати, я подошла к окну и, отодвинув штору, увидела пышный яблоневый сад. На ветках наливались соком желтые плоды с румяными ожогами загара на боках, под ближайшим деревом кто-то забыл пустую корзину. Несколько минут я любовалась пасторальным видом: должно быть, весной, когда деревья покрыты белой кисеей цветов, как невеста – фатой, здесь удивительно хорошо. Интересно, сколько я спала? Небольшая дверь вела в ванную, где неизвестные хозяева дома приготовили все, что нужно, чтоб привести себя в порядок. Выйдя из душа и радуясь, что наконец-то смогла смыть со своего тела прикосновения Эдварда и память о том, что случилось в горах, я открыла шкаф в поисках чемодана с хортасином, но там оказалось пусто. Предсказуемо. Коридор в этом доме был огромным, а потолок – высоким-высоким, словно в музее или старинном дворце. Такие же белые стены, как в спальне, такие же лампы, которые наливались светом, когда я неторопливо шла мимо них, пушистый ковер на полу, поглощавший звуки. Постепенно мне стало казаться, что я очутилась в каком-то фильме, где героиня попадает в логово обеспеченного маньяка. Когда я вышла к лестнице, по дому прокатился легкий звон – гость поднялся по ступеням и нажал на кнопку звонка. Я спустилась на несколько ступеней и посмотрела вниз – мелькнула жемчужно-серая тень, и я услышала: – Как неожиданно. Собрали всю смелость, чтоб сюда прийти? Кристиан говорил спокойно, но я почему-то понимала, что им вновь движет ненависть. Я села на ступеньку и приготовилась слушать. Во всяком случае, теперь окончательно ясно, где я, а значит, бояться мне нечего. – Инга, – ответил Макс. – Она у вас? – Проходите. – Кристиан шагнул в сторону, приглашая Макса войти. – Она спит, я не стал ее будить. Хлопнула дверь, послышались шаги. Теперь, когда я привыкла к размерам этого дома, мне стало ясно, что лестница ведет в гостиную, а Макс и Кристиан сейчас совсем рядом: должно быть, гость, повинуясь жесту хозяина, сел в кресло. Кристиан прав: думаю, Максу действительно было нелегко отправиться в дом того, кто платит три миллиона за его голову. – Я все обыскал, – произнес Макс. – Поднял службу безопасности отца, но они тоже ничего не нашли. Кристиан усмехнулся. – Дайте ей отдохнуть, она плохо себя чувствовала. – Вы странно на меня смотрите, – сказал Макс после небольшой паузы. Кристиан мягко рассмеялся и ответил: – Мы с вами встречались в детстве, Макс. Но вы, конечно, не помните. Вам было три года. Этакий кудрявый пупс, как с рождественской картинки. Мне почему-то стало страшно. Я словно бы подошла к шкатулке, наполненной жуткими тайнами, и протянула руку, чтоб открыть крышку. – Помню, – произнес Макс таким голосом, будто шагнул на неверную тропку, ведущую по болоту, и со всех сторон его обступали чудовища. – Вы ехали на лошади, а я хотел ее поймать. И устроил няне истерику, когда она меня не пустила. – Пони, – уточнил Кристиан, – это был пони. Дед решил, что я должен учиться верховой езде. – Спасибо, что покатали меня тогда. Это было… здорово. Да, здорово. Я представила маленького Кристиана, который шел по траве, ведя в поводу лошадку, и карапуза Макса, круглолицего, восторженного, сидевшего на ее спине. Да, когда-то они были детьми, и их наполняли свет и радость просто потому, что они жили, а мир был огромным и прекрасным. Куда ушло все это? Зачем оно ушло? – Тогда я еще не знал, чем драконы отличаются от людей, – вздохнул Кристиан, словно искренне сожалел о своем незнании. – А через два года я пришел в ваш дом. И принес коробку с лекарствами. Воцарилась тяжелая тишина. Должно быть, Макс смотрел на Кристиана удивленно и испуганно, не зная, что ответить. – Я болел болотной чумой, – наконец негромко продолжил он. – И лекарства не было. Я помню… да, я помню. – Это был последний зафиксированный случай болотной чумы, – удовлетворенно заметил Кристиан. – Мы уже прекратили выпуск лекарства. И за рубежом – тоже. Дед тогда обрадовался, сказал: «Пусть драконье семя сдохнет». Я поежилась, представив себе лицо Макса. Маленький мальчик, покрытый болезненными черными шишками, лежал на постели и умирал, а взрослые, могущественные, почти всесильные взрослые ничего не могли с этим поделать. – Мама тогда впервые пошла против его воли, – продолжал Кристиан. – Взяла лекарство в музее «Семеониди Фармас», срок годности, по счастью, еще не истек. Дед сорвался, страшно кричал, что не простит ее. Она сказала: «Меня не простит Господь, если я этого не сделаю». – Кристиан помолчал и добавил: – Когда я вернулся, дед избил меня до полусмерти. А маму он бил до моего прихода. Я закрыла глаза. Мне было страшно представить, но я все равно видела, как маленький Кристиан корчится на полу, пытаясь закрыть голову, а громада великого и ужасного Семеониди нависает над ним, обрушивая удар за ударом. Сначала Кристиан кричит от боли, а потом умолкает, и лужа крови, что растекается из-под его тела, становится все больше и больше. – Спасибо, – едва слышно произнес Макс. Он, похоже, был потрясен до глубины души. – Должно быть, вы пожалели о том, что сделали. Кристиан снова рассмеялся. – Какие глупости, что вы! Нельзя жалеть о спасении чужой души. Они помолчали, а затем Макс спросил: – Вы ее любите? – Ингу? Ну, если говорить в формате вашего шоу, то да. Меня словно ледяной водой обдали. Признание прозвучало настолько спокойно и просто, что мне захотелось закричать. Не было там никакой любви, была лишь безграничная ненависть к драконам и неприятная болезненная тяга к человеку, способному ее понять и разделить.