– Вот глупая девчонка! – выдохнула она и упала на заботливо придвинутый Филиппом стул. – Увидела мышь в кладовой и подняла визг до небес. Я думала, у меня голова лопнет от её криков. Заплаканная Дорис маячила в коридоре, бормоча извинения, и когда близнецы удалились на достаточное расстояние, Филипп подозрительно, но и с некоторым уважением спросил сестру: – И где, скажи на милость, ты раздобыла мышь? – Нигде, – улыбнулась Оливия. – Не было никакой мыши. Просто иногда достаточно намекнуть, что она есть, и впечатлительная горничная её непременно увидит. Не спеши меня осуждать – заодно я узнала кое-что любопытное: маленький народец в Гриффин-холле не только бьёт стёкла и ворует у прислуги разные мелочи. Оказывается, продырявленные скатерти тоже пропали, и Дорис клянётся, что она здесь ни при чём. *** Старая оранжерея, обращённая Матиасом Крэббсом в художественную мастерскую, всё это время простояла закрытой. Горничные наотрез отказывались заходить в помещение, где произошло убийство, и на всех предметах лежал слой пыли. Запах масляных красок и старого дерева напомнил близнецам тот трагический вечер. Разбитое стекло так и не заменили, и ветер шевелил тонкие, полупрозрачные листы раскрытого альбома с набросками. Они вошли и аккуратно притворили за собой дверь. Двигаясь на цыпочках, обошли стену, увешанную картинами. Стол, за которым в тот вечер сидел Матиас Крэббс с молодой невестой, был пуст, только на деревянной столешнице стояла спиртовка. – Всего несколько дней прошло, – тихо сказала Оливия, – а Айрис и Майкл мертвы, и Грейс в полицейском участке. Не того мы с тобой ждали от этой поездки. Может, и правду говорят, что не стоит возвращаться в то место, где ты был когда-то счастлив? – Может, и так, – покладисто согласился Филипп, задумчиво прохаживаясь возле панорамного окна. – Рамы совсем рассохлись. Не удивительно, что стёкла вылетают при малейшем порыве ветра. Миссис Уоттс стоило бы пригласить стекольщика из деревни, а не обвинять мелкий народец в проказах. Чепмен явно не справляется с этой работой. Он наклонился ниже, а потом и вовсе встал на колени, разглядывая что-то, лежавшее на полу. Оливия медленно прошлась вдоль стены, где висели картины Матиаса Крэббса. Подавляющее большинство полотен изображало Айрис Белфорт – на фоне заросшей плющом стены, лежавшей на кушетке с книгой в руках, в яркой шляпе с огромными полями, с букетом садовых роз, – и на каждом девушка смотрела прямо в глаза зрителю, пытливо и без улыбки. От обилия её изображений Оливии начало казаться, что Айрис – всюду, что дух её так и не покинул мастерскую, превратившуюся для несчастной девушки в стеклянную западню. Глубоко посаженные глаза под широкими бровями и тонкие складки у рта придавали её лицу неприятный, подозрительный вид, будто она заранее знала о своей участи и требовала отмщения. Коротко остриженные тёмные волосы облегали маленькую голову как шлем, отчего шея выглядела чересчур длинной. – А знаешь, художник Айрис совсем не льстил, – заметила она, сравнив все изображения. – Ну или она правда была дурнушкой. Ты помнишь её? Честно говоря, если я думаю о ней, то ничего не могу с собой поделать – перед глазами стоит только тот момент, когда она уже умирала. Из угла мастерской донеслось неразборчивое бормотание. Заглянув туда, Оливия обнаружила Филиппа, ползающего на коленях и внимательно что-то рассматривающего. –Ты сейчас похож на ищейку, которая вынюхивает след, – развеселилась она. – Видел бы тебя инспектор! Чем ты там занимаешься, позволь спросить? – Я кое-что нашёл. Только не знаю, важно ли это. С этими словами он встал и, даже не отряхнув брюк, приблизился к Оливии и высыпал ей на ладонь несколько пружинок из тонкой проволоки. – Вот, посмотри. Как думаешь, для чего они? – Понятия не имею, – протянула Оливия, пожав плечами. – Наверное, Чемпен с их помощью стеклит окна. Почему тебя это так заинтересовало? – Сам не знаю, – махнул рукой Филипп и, собрав пружинки, выкинул их в сад. – Мне начинает казаться, что инспектор прав. Мы как дети – крадём ключи у экономки, пытаемся обнаружить важные улики, которые просмотрела полиция. Матиас устроил игру в поиск сокровищ, а мы – в убийство. Если бы не арест Грейс… Он засунул обе руки в карманы брюк, задрал голову кверху и долго так стоял, покачиваясь с пятки на носок, насвистывая грустный мотив и наблюдая, как по стеклянной крыше с тихим шелестом сползают капли дождя. *** За письмом, пришедшим на имя Майкла Хоггарта, инспектор Оливер приехал лично. На этот раз с ним не было сержанта Киркби, и Оливия с трудом скрыла разочарование. В своём расследовании она делала большую ставку на то, что, прибегая к различного рода ухищрениям, могла получить свежую информацию об обстоятельствах дела из первых рук. Разумеется, сержант Киркби не должен был делиться с ней подробностями, но Оливия, ничуть не терзаясь муками совести, так аккуратно и изящно умудрялась выпытать у него интересующие её подробности, что это даже и разглашением назвать было сложно. Скорее, доверительной беседой двух симпатизирующих друг другу людей. Как ни странно, но Оливия и правда чувствовала к полицейскому искреннюю симпатию. Его невыразительная внешность помехой этому вовсе не была, наоборот, сдержанные и учтивые манеры сержанта заставляли девушку, обычно державшую себя насторожённо по отношению к незнакомцам, чувствовать спокойствие и уверенность. Ещё в самую первую их встречу, когда Киркби, такой нелепый в своих попытках выглядеть солидно, допрашивал её, Оливия поймала себя на мысли, что, хотя сержанта и не назвать красавцем, он, несомненно, вполне достойный молодой человек. Признаться даже самой себе, что ей льстят и невероятно приятны его тщательно скрываемые восхищённые взгляды, она не желала. Оливер сразу по приезде прошёл в библиотеку, где его ожидал хмурый хозяин дома. Оливия не знала, о чём они говорили, но вышел инспектор быстро и в дурном расположении духа. – Простите, сэр, – остановила она его, – но могу ли я увидеть миссис Хоггарт? Она собиралась в такой спешке, что позабыла кое-что из вещей, которые могут ей понадобиться. Я ведь правильно понимаю, что сегодня она не вернётся в Гриффин-холл? – Можете передать вещи через меня, мисс Адамсон, – и инспектор, которого не покинула обычная его учтивость, сдержанно поклонился ей. – Я бы хотела передать их лично, если это возможно, – настаивала Оливия. – Думаю, миссис Хоггарт пойдёт на пользу родственная поддержка. Ведь ей пока не предъявлено официальное обвинение? – Не предъявлено, – ответил инспектор сухо. – Однако я вынужден настаивать, чтобы ваша беседа проходила в присутствии старшего констебля Лэмба. – Это тот полицейский, который уснул на посту? – невинно поинтересовалась Оливия. – Или сержанта, – чуть покраснел Оливер. – Наедине вам увидеться не удастся, так что не рассчитывайте, что сможете вести расследование у меня под носом. Я уже предостерегал мистера Адамсона, как опасны заблуждения дилетантов в собственной проницательности и как они вредят следствию. – Что вы, инспектор! У меня и в мыслях не было! – Оливия, казалось, всерьёз обиделась. Оливер, смягчая предыдущие слова и их тон, предложил: – Если угодно, то вы можете поехать со мной. Однако времени у меня совсем мало. Я смогу ждать вас не более четверти часа. Оливии понадобилось только половина времени, великодушно предоставленного ей инспектором. Когда она спустилась в холл в изящном дорожном костюме из чесучи и с лакированной сумочкой в руках (что, в общем-то, вместе с единственным платьем и составляло весь её приличный гардероб), взгляд Оливера задержался на девушке чуть дольше положенного, до того она изменилась. По дороге в полицейский участок инспектор развлекал на удивление похорошевшую мисс Адамсон беззубыми местными сплетнями и старался держаться дружелюбно. Оливия оценила его дипломатичность, вознаградив улыбкой, а сама лихорадочно размышляла, как в присутствии полицейского выпытать у Грейс то, ради чего она ехала к ней. Киркби – не горничная, его внимание выдуманной мышью не отвлечёшь. Инспектор же расценил молчаливость своей пассажирки как смятение перед посещением преступницы. Застоявшийся воздух в полицейском в участке тоскливо пах воском и почему-то свежей хвоей. Оливию проводили в маленькую комнату с зарешеченным окном, где стоял узкий стол и два унылых стула, выкрашенных в охряной цвет. Когда в помещение в сопровождении сержанта вошла кузина Грейс, Оливия поспешно встала и хотела подойти к ней, но остановилась и только беспомощно протянула ей свёрток с вещами, который та не приняла. Лицо Грейс было бесстрастным, глаза пустыми, а губы обкусаны так жестоко, что рот казался запёкшейся раной. Выглядела она, словно жертва автомобильной аварии. Тело кузины сотрясала мелкая дрожь, хотя на ней была тёплая шерстяная накидка и отчего-то даже перчатки. Когда женщины уселись друг напротив друга, Киркби с напускным равнодушием отвернулся к двери, сцепив руки за спиной. Его немного оттопыривающиеся крупные уши, как и шея над воротничком мешковатого костюма, покраснели. – Грейс, мне необходимо задать тебе несколько вопросов, – как можно тише произнесла Оливия, но в полупустой комнате её голос раздавался гулко, как если бы она говорила в дымоходную трубу. – Ты поговоришь со мной? Кузина сфокусировала взгляд на Оливии, но у той всё равно было ощущение, что мыслями Грейс находится сейчас где-то значительно дальше, чем полицейский участок Грейт-Бьюли. Однако спустя полминуты она кивнула. – Постарайся вспомнить, не заходил ли кто-нибудь к тебе в комнату той ночью? Да, ты крепко спала, но вдруг ты что-то слышала. Или то, что происходило, могло тебе присниться. Знаешь, как разговоры в поезде, когда задремлешь во время путешествия. Грейс медленно, с видимым усилием помотала головой и пожаловалась: – У меня так болит голова! Я ничего не понимаю. Мне сказали, что Майкл умер, а ведь я видела его сегодня утром. Он был такой ласковый. Рассказал мне пару забавных историй. С ним всегда так весело. – Грейс, сосредоточься, пожалуйста. Это очень важно. Ты выходила позапрошлой ночью из своей комнаты? Ты встречалась с Майклом у ручья? Вы могли вместе искать алмаз. – Майкла скоро повысят. Он сам мне сказал, – доверительно призналась Грейс, наклонившись ближе к Оливии. – И тогда он купит мне бриллиантовые серьги. Она мелко закивала, улыбаясь, и эта улыбка больше всего увиденного ужаснула Оливию. Грейс, хоть и была тщательно причёсана и одета, выглядела такой постаревшей, утомлённой, что казалась женщиной средних лет, ближе по возрасту к тётушке Розмари, чем к близнецам. Острое чувство жалости чуть не заставило Оливию бросить свою затею и перестать терзать несчастную. Однако, мельком оглянувшись на Киркби, который делал вид, что не слушает их беседу, она всё же продолжила попытки достучаться до разума Грейс. – Грейс, соберись! – приказала она, хлопнув ладонью по столу. Хлопок заставил кузину вздрогнуть, и на мгновение взгляд ее стал чуточку осмысленнее, но тут же глаза заволокло, будто туманом. – Ты нужна своей дочери. Малышка Полли слишком мала, чтобы остаться одной. Ты что, хочешь, чтобы она выросла никому не нужной? Одинокой, никем не любимой? Проклиная себя в душе за то, что собиралась сделать, Оливия вынула из принесённого ею свёртка тряпичную куклу, в обнимку с которой спала девочка. Пододвинула игрушку к Грейс, внимательно наблюдая за её лицом. – Это же Мегги-Пегги, – механически произнесла та, но осталась неподвижной и куклу в руки не взяла. Однако с ней явно начало что-то происходить. Заблестели глаза, Грейс принялась часто моргать, как если бы ей в глаза попал мелкий песок, потом её руки принялись растирать шею. Перчатки она так и не сняла. От грубых движений завязки старомодной шерстяной пелерины развязались, и накидка заскользила вниз – Грейс даже этого не заметила. Пользуясь проблеском осознанности, сменившим вязкие грёзы, Оливия быстро, не теряя времени зря, принялась бомбардировать кузину вопросами: – Так ты выходила из комнаты? Скажи мне, Грейс, скажи правду. Ты ходила с Майклом к ручью? Если нет, то почему ты так крепко спала? Ты что-нибудь слышала? Кто-то входил в твою комнату? Вспоминай, Грейс, ну же! – Ручей, – сказала наконец Грейс. – Я была там. Там хорошо. – С кем ты там была? – сердце Оливии затопило разочарование, так сильно ей хотелось верить в невиновность кузины. Грейс нахмурилась, лицо её омрачилось. – Такой он всё-таки неприятный, – снова наклонившись к Оливии, поделилась она. – Говорит такие неприятные вещи. Думаю, ему нравится говорить неприятные вещи. – Кого ты имеешь в виду, Грейс? Кузина снова погрузилась в себя. Опустив взгляд на колени, она чуть качала головой и что-то тихо бормотала себе под нос. – Кто ещё был у ручья, Грейс, ответь мне, – потребовала Оливия. – Кто говорил тебе неприятные вещи? – Дедушка Матиас, конечно, – со злобной обидой ответила Грейс. – И маме про гибель папы сообщил именно он, я точно знаю. Мне миссис Уоттс про это рассказала. Поэтому она и умерла. Только на самом деле это Майкл умер. Быстрым и цепким движением Грейс схватила куклу дочери и прижала к груди. Дыхание её стало частым, прерывистым, словно она взбиралась на крутую гору. Зрачки сузились, на бледных щеках появились красные пятна. Слёзы, душившие её, всё не могли прорваться, и Грейс в тишине казённой и тоскливой комнаты походила на пойманного в ловушку зверька, который в этот самый момент понял, что выхода из неё нет. Наконец она зарыдала – жалобные эти стоны были исполнены отчаянной, надрывной мольбы. Тягостная сцена испугала и Оливию, и Киркби, и они в молчаливом единении продолжали стоять в коридоре, пока Грейс уводили. Оливия была благодарна сержанту, что он не оставил её одну, и когда тот, поддавшись порыву, попытался успокоить девушку, легонько и мимолётно сжав её руку пониже локтя, не возмутилась, а ответила благодарным взглядом.