– Если не ошибаюсь, амбра и… жасмин. Кто это был? Тревельон задумчиво сощурился, наблюдая, как ловко преодолевает ступеньки облаченная в розовый шелк спина. – Герцог Монтгомери, миледи. – Вот как? Хотела бы я знать, что ему понадобилось в этой части города. Действительно, что? – Идемте же. Ступенька лесенки прямо перед вами. Рид взялся за ручку дверцы кареты, Тревельон крепко держал Фебу за локоть. Когда она взбиралась по лесенке, он оглянулся через плечо. Дверь особняка мисс Динвуди открылась, но на пороге оказался вовсе не чернокожий дворецкий, а Малколм Маклиш. При виде Монтгомери он нахмурился. – Что вы здесь делаете? – Проверяю вложение своих денег, – протянул герцог. – Идет дождь, Маклиш. Впустите меня в дом и постарайтесь на время вспомнить умение выражаться прилично. Мужчины исчезли в доме. – Вы едете? – позвала из глубины кареты Феба. – А то меня заливает. – Прошу прощения, миледи, – пробормотал он, усаживаясь, и постучал тростью в потолок кареты. Они двинулись в путь. – Вы совершенно несносный человек, знаете ли, – светским тоном произнесла Феба. Тревельон рассеянно хмыкнул в ответ и потер икру больной ноги. В сырую холодную погоду она принималась ныть. Он мог бы привести сразу несколько причин, зачем Валентайну Нейпиру, герцогу Монтгомери, понадобилось навестить мисс Динвуди, но, к сожалению, ни одна не сулила ничего хорошего. – Думаю, вы делаете это нарочно, – мрачно заключила Феба. Ему пришлось оторваться от тревожных мыслей, чтобы заняться насущными вопросами. – Прошу прощения, миледи, но я заметил, что вы сговаривались с мистером Маклишем. Могу я спросить, о чем? Она наморщила носик – так восхитительно, что у него перехватило дыхание. – Завтра после полудня я встречаюсь с ним в «Хартс-Фолли». Ее ответ заставил его насторожиться. – Не думаю… – Если вы забыли, так именно в «Хартс-Фолли» я впервые встретила мистера Маклиша – несколько месяцев назад, когда вы сами привезли меня туда. – Я был там по делу, и, если помните, это не я предложил, чтобы вы сопровождали меня туда, миледи. Она беспечно взмахнула рукой. – Чепуха! Мистер Маклиш сказал, что хочет показать мне новые растения и место, где собирается построить свой театр. Я поеду, и это окончательно. – Нет! – прорычал капитан. – И я вынужден сообщить о ваших намерениях его светлости. – Знаете, иногда я вас просто ненавижу! – выкрикнула Феба, и краска бросилась ей в лицо. У него екнуло в груди. – Да, миледи, знаю. – Я не… – спохватилась Феба и покачала головой. – Это не так, Джеймс. Зачем она то и дело называет его по имени? В прошлый раз, в карете, ей хотелось его подразнить, а сейчас… Тревельон понятия не имел, чего она добивается. Может, и ничего, а может, это просто очередной дамский каприз, на который не стоит обращать внимания. Вот только факт есть факт: каждый раз, когда она называет его по имени, у него екает в груди. Никто уже много лет не говорил ему «Джеймс». Вероятно, поэтому следующие слова были сказаны особенно холодным тоном. – Вряд ли имеет значение, миледи, что вы обо мне думаете: несмотря ни на что, я всегда буду вас охранять. – Хорошо, – сказала она. Странное дело: его гневная тирада почему-то заставила ее воспрянуть духом. – Не будем об этом забывать, договорились? В тот вечер Феба спустилась к обеду в сопровождении двух собак: слева к ней прижималась одна из борзых Максимуса, а у ног прыгала Бон-Бон, лохматая комнатная собачка Артемиды. – Осторожно, миледи, – послышался из-за спины голос ее телохранителя. Фебе показалось, что у нее оборвалось сердце – совсем чуть-чуть, как будто она оступилась и нога провалилась в пустоту, хоть она и не оступалась. – Я всегда осторожна, – успокоила его девушка, крепче ухватившись за мраморные перила. – Боюсь, не всегда, миледи. – Голос приблизился, и теперь стал слышен глухой стук трости о мрамор ступенек. – Подумайте лучше о себе, капитан, – парировала Феба. – Ходьба по лестницам не для вашей ноги. В те редкие мгновения, когда успевала подумать, прежде чем сказать, Феба не сообщала ему, что слышит, насколько сильнее становится его хромота после преодоления лестницы. Разумеется, Тревельон не ответил, но она услышала: – Кыш! Кыш отсюда! Феба слышала цоканье собачьих когтей по мрамору: обе собаки бежали впереди. – Зачем вы их гоните? Я их люблю обеих. – Они, конечно, вас тоже любят, но это не помешает им при случае попасть вам под ноги. Вместо ответа она тяжело вздохнула и молча пошла дальше. Добравшись наконец до первого этажа, Феба протянула руку, и тут же у нее под пальцами оказалась его левая рука, теплая и сильная. – Вы обедаете с нами сегодня, капитан? Полагаю, Максимус намерен отвлечься от дел, которыми как раз сейчас занимается, и тоже будет с нами. Ему понадобится ваша мужская поддержка. – Да, миледи, – ответил Тревельон. – Я непременно буду. – Чудесно! – Она радостно улыбнулась, и неизвестно отчего ее голова пошла кругом. Пусть Тревельон обедал с ними нечасто, она каждый день проводила в его обществе, но с каких это пор от мысли, что он придет, ее охватывало такое возбуждение? Он проводил ее в столовую, и Феба услышала голоса Артемиды и кузины Батильды. – Максимус уже пришел? – Да. Феба, я здесь, – долетел до нее из-за стола низкий голос. – Вот и хорошо! – безмятежно воскликнула Артемида. – А то я уже подумывала поджечь твой кабинет. – А я бы тебе помогла, – объявила кузина Батильда. – Мир, дамы, – улыбнулся Максимус. В этот вечер брат, похоже, в превосходном настроении, подумала Феба, когда Тревельон помог ей занять место слева от него, а сам сел слева от нее. – Из угощений сегодня фазан и лосось. Давайте пировать. Феба нащупала край столешницы, затем – тарелку, на которой стояла неглубокая чашка. Стало быть, суп уже подали. – А что ты сегодня делала, женушка? – начал Максимус особым голосом, который Феба называла про себя голосом члена парламента. – Прошлась по магазинам, а днем навестила Лили. Лили – это новоиспеченная невестка Артемиды, жена ее брата-близнеца Аполлона, виконта Килбурна. – И как она? – Взялась за новую пьесу. – О-о, правда? – вмешалась Феба. – Великолепно! И о чем же она? – Секрет, – ответила Артемида, явно несколько раздраженная: мало кто осмеливался отказывать герцогине. – Но она писала, как одержимая. Когда я к ней зашла, у нее на лбу было чернильное пятно, а у их собаки – ты же помнишь Нарцисску? – и вовсе был испачкан хвост.