Она фыркнула. – Должно быть, вы думаете, что я слишком наивна. – Нет, миледи, просто молоды. – А вы – дряхлый Мафусаил, умудренный тяжким жизненным опытом. – Как вам не совестно смеяться над моими сединами, миледи. – У вас ведь нет седых волос! – возмутилась Феба. – Клянусь, что есть, миледи. – Знаете, я завтра спрошу у Артемиды, и она мне скажет, есть или нет. – Почему-то я не боюсь, что ее светлость меня разоблачит. – Нет, разумеется, не боитесь. – Она сдавленно рассмеялась. – Я начинаю думать, что вы не боитесь ничего не свете. – Тут вы ошибаетесь, миледи, – ответил он, вспоминая стыд, который испытал, когда в последний раз видел дом своего детства. В разговоре вышла заминка, и он задумался, куда на этот раз нацелится ее быстрый ум. Она прошептала в темноте: – Когда-нибудь вам запрещали поступать так, как хочется, Джеймс? Она вновь произнесла его имя, и он ощутил холодок на затылке… Потом, покорно вздохнув, он сам не заметил, как ответил без утайки: – Много лет назад. Я хотел остаться в Корнуолле, но… обстоятельства были сильнее меня, и я был вынужден поступить в драгуны. Она придвинулась ближе, их плечи соприкоснулись. – Что за обстоятельства? Он покачал головой. Старая трагедия была слишком личной и не оставила ничего, кроме болезненных воспоминаний. Она не видела его жеста, но, должно быть, догадалась, что он не собирается отвечать. – А вы не хотели идти в драгуны? – Нет. – Странно, – сказала она едва слышно. – Мне всегда казалось, что вам нравилось быть военным. – Нравилось, но не вначале. – Тревельон помнил безумное отчаяние, твердую решимость сделать шаг, единственный из тех, что ему оставили. – Я никогда не хотел быть солдатом. Это был жестокий удар, но, в конце концов, я действительно научился любить военную службу. Она откинулась на спинку скамьи. – Ведь там были лошади. Наверное, это вам помогло. Он бросил на нее пристальный взгляд, но темнота скрыла от него ее лицо. Как она догадалась, что он любит лошадей? – Да, лошади, – задумчиво сказал Тревельон. – А еще люди. Они собрались со всей Англии, но объединяла нас борьба с беззаконием в Сент-Джайлзе. – Вам их не хватает? – Да. – Закрыв глаза, он упивался ароматом роз и воспоминаниями о былом. Но это пустые сантименты. Он не из тех, кто проводит жизнь, вздыхая о том, чего не вернешь. – Однако я могу ездить верхом, несмотря на хромоту, несмотря на боль. И за это я благодарен судьбе. Она вздохнула. – А у меня есть сад, несмотря на то что я больше не вижу. Неужели я тоже должна за это кого-то благодарить? Он знал, что должен быть очень осторожен, однако в этом-то, возможно, и беда: другие держали ее в бархатных перчатках, отказываясь признавать тот факт, что она уже взрослая. – Да. Я думаю, вы должны радоваться тому, что еще вам осталось, и тому новому, что, возможно, предстоит для себя открыть. – Я радуюсь, – призналась она. – Но мне этого мало! Я хочу еще! – Вернуть зрение. – Нет. – Ее голос обрел страстность. – Я знаю, что зрение никогда ко мне не вернется, и нет смысла бесконечно горевать о нем – я горюю уже долгие годы. Максимус привозил докторов со всей Европы и не только. В меня вливали самые омерзительные снадобья, от которых я засыпала. Я закапывала едкие капли, принимала ванны с ледяной водой и горячими отварами и думала: может быть, на сей раз… может, зрение вернется ко мне, хоть чуть-чуть, и я – помоги мне, боже – смогу довольствоваться этим чуть-чуть. Только оно не вернулось. Даже на чуть-чуть. Он проглотил ком в горле, мускулы напряглись – как будто он мог спасти ее от этой пытки давнего прошлого. – А теперь? – А теперь… – сказала она, и голос ее, приправленный благоуханием роз, пленял сладостью и чувственностью. – Теперь, Джеймс, я хочу жить. Снова скакать верхом. Ездить туда, куда захочется. Хочу встретить джентльмена, который будет за мной ухаживать и позовет замуж, а потом родить детей, много. Разве мне не дозволено хотя бы это? Он вспомнил о Маклише: красавец с белозубой улыбкой, с ярко-рыжими, зачесанными назад волосами. И леди Фебе он явно понравился: она улыбалась, когда он пришел, чтобы везти ее домой. Маклиш для нее идеальная пара. – Да, – сказал он хриплым голосом. Грудь разрывалась от боли, будто пуля пронзила сердце. – Да, вы заслуживаете этого и много больше. Феба вдыхала аромат роз, прислушиваясь к хриплому голосу капитана Тревельона. Что-то с ним было не так. Может, рассердился? Феба покачала головой. Как поймешь, не видя лица? Может, вопреки собственным словам, он вовсе не одобрял ее желаний? – А вы, разве вы не хотите того же? – умоляющим тоном спросила она. – Жена? Дом? Семья? Она почувствовала, как он напрягся. – Я пока не думал об этом, миледи. Он сказал это так пренебрежительно, что в ней вспыхнула искра… Чего? Может, гнева? Какая беззастенчивая ложь! – Никогда? – спросила она с недоверием. – Капитан, вы мужчина в расцвете сил, но хотите, чтобы я поверила, будто вы никогда не мечтали об уютном доме и любящей жене? – Миледи, многие годы мне было не до размышлений на подобные темы. Ей вдруг пришла в голову совершенно крамольная мысль, и она выпалила: – А может, вы из тех джентльменов, что предпочитают общество мужчин? Последовало напряженное молчание. И в самом деле: если подумать, она никогда не слышала, чтобы капитан Тревельон обращал внимание на дам, за исключением ее самой, разумеется. – Нет, миледи, – сказал он спокойно, – я не из таких. Удивительно, но она испытала облегчение от его слов. Казалось бы, ей-то какое дело. С другой стороны, за капитана можно порадоваться, не так ли? Жизнь мужчины, который предпочитает других мужчин, легкой не назовешь. Очевидно, это ее и тревожило, как друга… – Ведь мы друзья, капитан? – Я ваш телохранитель, работаю на вашего брата, следовательно – вы моя хозяйка. Да уж, умеет он все расставить по местам… – Друзья? С тяжелым вздохом капитан пошел на попятную: – Если вам угодно так думать, значит – да, мы с вами друзья, миледи. – Я рада! – Феба поерзала, размышляя над следующим вопросом, но все же решилась: – Тогда скажите мне, как другу: вы раньше ухаживали за женщинами? Может, он просто слишком стеснителен, бедняжка? – Это, конечно, вас не касается, миледи, – ответил он тихо, но твердо, – и говорить об этом совершенно неприлично, однако – да, ухаживать за женщинами мне уже случалось. Феба поджала губы. Ударение, которое капитан сделал на слове «ухаживать», наводило на мысль, что он имел в виду нечто совершенно другое. Возможно, те дамы не были леди, и ему неловко говорить об этом? Похоже, он думает, что она понятия не имеет о подобных вещах. Порой очень раздражает, когда тебя считают чуть ли не ребенком. – Видите ли, про дам полусвета мне известно, – любезно сообщила она капитану. – Знаю я и про покладистых вдовушек.