Феба нашла его руку, чтобы обнял. Он так и не снял рубашку. – Наверное, до сегодняшнего дня он просто не знал, как подступиться к вашему отцу. – Может быть, но я думаю – просто до Фэйра дошло, что он может лишиться Агнес, если я прекращу их встречи. А он этого не хочет. – В его голосе звучали металлические нотки. – Все это моя вина: нужно было лучше смотреть за Долли. – Кто мог подумать! – возразила Феба. – К тому же вы были так молоды! – Двадцать два – не так уж и мало! Больше, чем вам. Феба крепко сжала его руку, чтобы хоть немного утешить. – Мне стало скучно, – тихим и печальным голосом продолжил Джеймс. – Долли пошла в лавку купить конфет. Я оставил ее всего на пару минут, чтобы взглянуть на новую книгу по коневодству, которую торговец получил по случаю, а когда вернулся, сестры уже не было. Я нашел ее часа через два – на кладбище позади церкви. Феба успокаивающе гладила его руку, пытаясь найти правильные слова, чтобы смягчить застарелую боль. – И тогда вы бежали от закона, чтобы встать на службу короне. Вы понимали, что рискуете? Она почувствовала движение – Джеймс пожал плечами. – А у меня что, был выбор после того, как я избил Джеффри? Мне пришлось бежать в ту же ночь. А в лошадях я разбираюсь, как мало в чем еще. Драгуны – это кавалерийский полк, самое подходящее для меня место. – Наверное, вам было очень одиноко: тосковали по дому. Подумать только: изгнанник, лишенный отчего дома! – Я писал длинные письма, хотя отец отвечал редко и скупо, – тихо продолжал Джеймс. – Долли не умеет ни читать, ни писать, поэтому от нее весточек не было. Письма из дому я стал получать, когда Агнес обучилась грамоте. Феба села, не отпуская его руки. – И что говорилось в этих письмах? – Обо всем понемногу. Агнес писала почти каждую неделю. – Голос Джеймса потеплел. – Сначала в ее письмах было полно ошибок, зато она рассказывала мне и про лошадей, и про Долли, и про отца. Смешно, но в этих письмах она изображала его добрым и любящим! В жизни я его таким не помнил. – Дедушки-бабушки, как правило, обожают внуков, – улыбнулась Феба, погладила его руку, положила ладонь на широкое плечо, а потом ее пальцы пробрались к вороту его рубашки и начали ее расстегивать. – Вы же знаете: она вас стесняется, – вот и не писала об этом. – Вот этого я и не могу понять, – возразил Джеймс. – В своих письмах она рассказывала мне обо всем, даже небольшую вышивку прислала. Я пользовался ею, как закладкой для книг. – Я бы возразила на это, что в жизни вы действительно способны внушить робость, не то что в письмах. Вам следует проводить с ней больше времени. Она помогла ему снять рубашку. – И о чем мне с ней говорить? Она бы закатила глаза, если бы точно знала, что он это увидит. – Поговорите с ней о лошадях, о Тоби, о дедушке. Расскажите, какой была Долли в детстве, и о том, какой вы помните свою маму. Право же, это ничуть не хуже, чем письма, а Агнес говорила, что письма у вас были замечательные. – Разумеется, – проговорил он обиженным голосом. – Вот и хорошо. – Просто отлично. Наверное, вы смеетесь надо мной, миледи. – Разве что чуть-чуть. – Феба нагнулась, коснулась губами его соска и почувствовала, как он вздрогнул, услышала судорожный вздох. Правильно ли это? Может, леди не полагается так себя вести? Но именно этого ей хотелось с самого полудня. Язык ощутил слабый привкус соли и чего-то еще. Она обвела пальцем маленькую бусинку, коснулась языком и опять услышала его вздох. Когда он уехал, она сходила с ума от страха. Боялась не только за него, но и за себя тоже, – вот эгоистка! Она не хотела терять Джеймса: он стал ее спутником, другом, любовником, самым важным человеком жизни, где было так много всяких «нельзя», – хотя даже не знала наверняка, как он относится к ней. С жадностью – да, в этом Феба не сомневалась, но было ли что-то еще? Да, еще долг – как же она ненавидела это слово! Может ли одно лишь чувство долга привязывать его к ней? Ах как ей не хотелось, чтобы было так! Она мечтала, чтобы Джеймс Тревельон стал для нее всем, хотела прожить с ним до конца своих дней. С этой мыслью она села и погладила его грудь – тугие мускулы под гладкой кожей, жесткие волоски. Ее охватило жгучее нетерпение, желание узнать его полностью, пока он с ней, и руки решительно двинулись вниз. Днем у нее не было возможности изучить эту часть его тела. – Что… – начал было он хрипло. Она замерла. – Я хочу вас потрогать. Везде. Можно? Он с несказанной нежностью погладил ее щеку. – Конечно, Феба. От этой нежности ее безумная тревога немного улеглась. Феба улыбнулась и вернулась к своему увлекательному исследованию. Волоски росли вокруг сосков, покрывали треугольником грудь и узкой полоской спускались вниз по животу. – Какого цвета здесь ваша кожа? – спросила Феба и обвела пальцем пупок. – Она такая нежная! Его живот напрягся под ее пальцами. – Бледная. Феба покачала головой. – Нет, я хочу знать: вы от природы светлокожий или смугловатый? – Ну, пожалуй, смугловатый. Феба кивнула и взялась за пояс его брюк, но его рука сжала ее пальцы. – Я хочу сама. Вы позволите? – Ну, если вы просите, да еще так вежливо… – Джеймс убрал руку. Феба принялась ощупывать в поисках пуговиц, которые – она знала – должны быть где-то здесь. Под тканью брюк угадывались очертания его тела – мускулистые бедра и между ними мужское естество. Ее ищущие пальцы оценили его величину и твердость. Наконец она нашла пуговицы, и быстро справившись с ними, попросила, дергая штанину: – Снимите это. Приподнявшись на постели, он вместе с брюками стянул и подштанники. Феба положила ладонь на его бедро и почувствовала жесткую поросль – более редкую, нежели на груди, но все равно густую – потом провела ладонью вверх, спустилась вниз, вслушиваясь в судорожные вздохи Джеймса, пока не добралась до густых зарослей. Завитки пружинили, был велик соблазн поиграть с ними, но то, что гордо восставало из них, интриговало куда сильнее. Феба погладила пальцами гладкую, горячую плоть, почувствовала, какая она набухшая, твердая и эластичная, с утолщением и складкой кожи ближе к концу. Она потрогала утолщение пальцем, удивляясь: такой нежный на ощупь, этот орган умел проникать так глубоко внутрь ее тела. Ее собственная плоть была куда податливее. На кончике она ощутила влагу, а коснувшись его подушечкой пальца, обнаружила маленькое отверстие. Пока она его трогала, орган вроде бы еще увеличился в размерах и напрягся, а еще она ощутила запах: острый, мускусный, от которого закружилась голова. Погладив его еще раз и ощутив, как он вздрогнул, Феба спросила: – Вам больно? Когда он становится таким. – Твердым? – глухо выдохнул Джеймс. – Нет, не больно, однако некоторый дискомфорт определенно присутствует. – И как от этого избавиться? – Она замерла в ожидании ответа. – Просто войти в вас. И Джеймс привлек Фебу к себе, завладел губами, она же одной рукой продолжала гладить его естество, пока он целовал ее – горячо и требовательно. У нее ныли соски, наливался тяжестью низ живота. Он оторвался от ее губ и велел снять сорочку. Наконец-то и она оказалась нагой, как и он. Он обхватил ладонями ее талию и усадил на себя верхом. Феба оседлала его, широко раздвинув ноги, а он сказал: – Можете скакать на мне, если хотите. – Скакать? – Она лукаво улыбнулась. – Как на коне? – Да, теперь у вас есть собственный жеребец, – сказал он со смехом. Странно, почему ей раньше казалось, что у него нет чувства юмора? – А что я теперь должна сделать? – Приподнимитесь немного, а теперь, медленно садитесь на меня. Она опустила ягодицы, чувствуя его прикосновение, и обнаружила, что он помогает ей, рукой приподнимая свое естество, чтобы ей было удобнее. Она сжала его руку своей ладонью и на мгновение представила всю непристойность своей позы: на коленях, его орган частично внутри ее, она вся открыта, а он лежит, ноги в стороны, точно султан. От этой мысли в ее лоне стало горячо и влажно. Феба не могла больше терпеть и полностью опустилась, издав глубокий стон. – Все хорошо? – спросил Джеймс и приподнял ее, задавая нужный ритм. Феба быстро поняла, что от нее требуется, и, закрыв глаза, упершись руками в его грудь, чуть наклонившись вперед, сжав бедра, пустилась галопом. Восхитительное ощущение! Его твердая плоть то почти выскальзывала из нее, то вонзалась с новой силой. Его тяжелое дыхание говорило ей, что он в полной ее власти, и осознание этого наполняло ее силой и ощущением собственного могущества. – Иди сюда, моя маленькая амазонка, – прохрипел Джеймс и, пригнув ее к себе, захватил губами сосок.