Эта придорожная гостиница была больше, чем те, в которых они ночевали по пути в Корнуолл. Феба слышала, как переговариваются мужчины, впрягая в кареты свежих лошадей, лай собак, недовольные возгласы усталых путешественников. – Простите, сэр, – послышался рядом голос Рида, когда они шли к гостинице. – Отдельные обеденные комнаты все заняты! – Значит, мы поедим в общем зале, – решил Тревельон. – Или вам, миледи, угодно, чтобы ужин принесли прямо в наши комнаты? Комнаты? Он имеет в виду, что этой ночью спать они будут раздельно? И почему он опять называет ее «леди»? По правде говоря, она терпеть не могла, когда к ней так обращались. – Нет-нет, давайте поужинаем в общем зале. В гостинице их встретили и аромат жареной говядины, и гул людских голосов. Тревельон подвел Фебу к столу, и она села, опустив пальцы на щербатую деревянную поверхность перед собой. – Что будете? – спросил грубый женский голос. – Пива и две порции говядины, – распорядился Тревельон. – Сию минуту, дорогуша, – послышался тот же голос, и раздались удаляющиеся шаги. Феба повернула голову, принюхиваясь, и, кроме запаха дыма из камина, почувствовала запах табака: джентльмены с наслаждением курили свои трубки, – а кто-то из сидящих поблизости явно не мылся ни разу за всю жизнь. Перед ней с грохотом поставили высокую пивную кружку, и женский голос буркнул: – Держите. А она что, слепая? Феба улыбнулась, но ничего сказать не успела. – Вот ведь обуза! – с сочувствием проговорила девушка-официантка. – Слепая жена! Благослови вас Господь, сэр! Служанка удалилась, а Феба, так и осталась сидеть с открытым ртом, вдруг осознав, что все смотрят на нее и думают то же самое, что эта девица: обуза! – Да пошла она! – буркнул Джеймс. – Не обращайте внимания. Вы прекрасно знаете, что не можете быть обузой. Любой мужчина – любой! – был бы счастлив назвать вас своей женой. Феба улыбнулась, хотя губы у нее немного дрожали. – А вы? – Я самый первый. Ее охватил жар – таким твердым, без малейших колебаний, был его ответ. Она наклонилась к Тревельону: – Тогда почему вы сняли две комнаты? Не хотите, чтобы мы спали вместе? – Попробуйте здешнее пиво, – проигнорировал Джеймс ее вопрос. – Оно цвета дуба. Думаю, вам понравится. Ах вот как! Не на ту напал! – Джеймс… – Вот и мясо! – Та же официантка поставила на стол тарелки с ужином. Феба нащупала оловянные блюда и теплое мясо в густой подливке. Сердобольная девица ахнула и с сожалением причмокнула языком. – Ну как малое дитя! Сунула пальцы прямо в тарелку. Феба застыла. Тревельон что-то проворчал, а потом послышался звон монет и его раздраженный голос: – Сегодня нам ваша помощь больше не понадобится. Вы свободны. Девица фыркнула и потопала прочь. Феба же, хоть и чувствовала, как горят щеки, облизнула пальцы, расправила плечи, взяла вилку и аккуратно наколола кусочек мяса. Тревельон тихо рассмеялся, Феба замерла, а потом услышала его голос, такой бархатный, проникновенный: – Вы же принцесса. Вы знали об этом? Я поражен, как у нее хватило смелости вообще при вас сказать хоть слово. Впрочем, она просто не успела вас рассмотреть, потому что, стоит взглянуть на вас повнимательнее, и любой скажет: маленькая принцесса-амазонка. Ее губы сложились в улыбку – понятно, что он хотел ее успокоить, но все равно приятно. – Уверена, вы преувеличиваете. – Ничего подобного! Где бы вы ни появились, все мужчины смотрят только на вас, и ваша слепота здесь ни при чем: просто они видят, какая вы красивая, видят лицо и роскошную фигуру. О-о, как же загорелись щеки! – Но если кто взглянет пристальнее, увидит и другое: отважную девушку, которая сражается со своим недугом каждый день, но делает это с улыбкой, без нытья и отчаяния. А теперь забудьте все неприятности и пейте пиво. Феба выпила, слизнула пену с губ, а Джеймс, накрыв ее руку своей большой теплой ладонью, спросил: – Ну как? – Мне нравится, очень нравится! Кажется, придется просить Максимуса, чтобы в Уэйкфилд-хаусе мне подавали пиво каждый раз, как сяду за стол. Тревельон поперхнулся. – Хотел бы я видеть лицо Уэйкфилда, когда станете говорить ему об этом. Феба вздернула подбородок, явно довольна собой. – Ничего, пусть привыкает! Тревельон же громко рассмеялся. Еда хоть и не отличалась изысканностью, зато была вкусной и сытной. Когда ужин подошел к концу, Тревельон отошел о чем-то переговорить с хозяином, а она осталась сидеть. – Идемте. – Джеймс, вернувшись, помог ей встать. – Позвольте проводить вас в вашу комнату. Феба молча кивнула. Через день-другой они будут в Лондоне, и ночевать в разных комнатах сейчас, когда это еще возможно, – непростительное расточительство. Они преодолели лестничный марш по скрипевшим под ногами деревянным ступенькам. Гомон голосов из общего зала почти не долетал до их ушей, поскольку они направлялись в заднюю часть дома. – Без роскоши, конечно, – заметил Джеймс, открывая дверь, – но хозяин уверяет, что это лучшая комната в гостинице. Он провел ее внутрь, по-прежнему держа за руку, а когда закрыл дверь, Феба обернулась к нему. – Мне показалось, что вы сняли себе отдельный номер. Его трость с громким стуком упала на пол, а он взял Фебу за другую руку и привлек к себе. – Я сказал хозяину, что произошла ошибка и вторая комната нам не нужна. – Ах, как я рада! Феба обхватила ладонями его лицо и чуть пригнула голову, чтобы добраться до губ. В этот поцелуй она вложила всю страсть, все отчаяние. Она так его хотела – сейчас и навсегда. – Феба, – со стоном произнес он, едва отдышавшись от поцелуя. Она никогда не слышала, чтобы у него был такой низкий голос! А когда он внезапно подхватил ее на руки и мир закружился, Феба обняла его за плечи. Вот он и опустил ее на мягкую поверхность – она догадалась, что это, должно быть, кровать, – и она села на самый край, свесив ноги. – Джеймс? – гадая, что он задумал, окликнула Феба. Джеймс начал было расшнуровывать ее корсаж, но терпение ему, по-видимому, изменило, и он ухватился за юбки, обеими руками провел вверх по ее ногам, по шелковым чулкам и голой коже бедер. – Знаете, что я чувствовал, когда в ту ночь снимал с вас туфли и чулки? – спросил он вкрадчиво. Феба, расстегивая крючки корсажа, замерла при звуке его голоса, а его руки тем временем добрались до развилки бедер, пальцы пробрались к пушистому кудрявому холмику. – Я был так близко от этого, но не мог увидеть, не мог потрогать. – О-о! – Феба осознала, что теперь-то он отлично видит ее всю, раскинувшуюся перед ним, как подношение языческому богу. – Расстегните корсаж и корсет: хочу видеть все. Ахнув, она подчинилась. Мысль, что он смотрит на нее, обнаженную, странно волновала ее. Она развела в стороны половинки корсажа и корсета, распустила завязки сорочки и спустила ее под грудь. От прохладного воздуха соски напряглись и затвердели, его настойчивые руки опрокинули ее на спину, широко раздвинув ноги. – Какая ты красивая! – промурлыкал Джеймс, и Феба почувствовала, как его пальцы начали осторожно поглаживать ее складки. – Вам нравится? Так хорошо? – Услышала она его шепот. – Да, очень. Его палец принялся описывать круги, продвигаясь ко входу в ее тело.