– Здесь влажно и скользко. Вы готовы принять меня. Его руки оставили ее тело, и Феба замерла, затаив дыхание. От ночного воздуха обнаженная кожа покрылась мурашками. Она услышала шорох одежды – и вдруг он оказался на ней и без предисловий вонзился в нее. От неожиданности Феба вскрикнула, а он медленно вышел из нее и вонзился еще раз, потом так же еще – и вдруг остановился, прошептав ей на ухо: – Я мечтал об этом весь день в этой чертовой карете. Она почувствовала, как его губы, горячие и влажные, смыкаются вокруг ее соска, язык касается твердой бусинки, и он начинает яростно сосать. Она застонала от удовольствия, запуская пальцы в его волосы, которые он, как всегда, заплел в косичку. К ее удивлению, он ничего не снял: ни сюртук, ни жилет. Потом, когда он взялся за вторую грудь, ладонью, ее мысли стали путаться, и Феба прикусила губу, чтобы не закричать. То, что Джеймс заставил ее почувствовать, было волшебно, и только сейчас, пока он ласкал ее груди, она осознала, что он по-прежнему внутри ее: твердый, жаждущий, тяжелый, огромный. Он чуть отстранился, погладил соски большими пальцами, и она взмолилась: – Пожалуйста! Джеймс загадочно усмехнулся. – Вы должны знать, что у вас самые красивые на свете груди: полные, округлые, с крупными розовыми сосками. Я мечтал о вашей груди, пока не увидел воочию, а чтобы прийти в себя, не раз пускал в ход руки. Феба представила, как он проделывает такое, мечтая о ней, и ее опять бросило в жар. – Господи! Не могла она больше ждать: набухшая плоть изливалась влагой и пульсировала в жажде его действий. Чтобы поскорее испытать эти восхитительные ощущения, Феба обхватила его талию ногами и беспокойно поерзала, отчего он застонал и, оторвавшись от ее груди, оперся руками о матрас, отступил, а затем обрушился вновь с такой мощью, что она закричала. Ей так хотелось схватить его за плечи, прикоснуться к обнаженной коже, но мешала рубашка. Он с такой мощью входил в нее, что кровать ходила ходуном. Феба судорожно гладила его по лицу, ощущая, как колется щетина, как пот стекает по лбу и вискам. Дыхание с хрипом вырывалось из полуоткрытого рта. А он все ускорял и ускорял темп, и она сжимала его в объятиях, едва не подскакивая под ним. И когда его губы завладели ее ртом – жадные, горячие и торжествующие, – Феба почувствовала, как дрожь пронзила тело, ощутила последний могучий толчок и жаркий поток семени вместе с ним. И она тоже отдалась во власть его тела, наполняя собой и наполняясь сама, содрогаясь от восторга и наслаждения. На следующий день Тревельон смотрел на Фебу, которая дремала напротив него в карете, и понимал, что не сможет ее оставить, не сможет без нее жить. Главное – уговорить ее стать его женой. Это решение принесло ему некоторое облегчение, а вместе с ним и бесчисленные проблемы, самой неприятной из которых был герцог Уэйкфилд. Тревельон прекрасно понимал, что он ни за что не даст согласия на этот брак. Если им просто сбежать, общество отвергнет Фебу, а он не собирался лишать родной семьи бедняжку. Такого Тревельон допустить не мог: ведь он видел, как Феба счастлива, когда смеется и болтает с сестрой и друзьями. Каким-то образом ему придется получить дозволение у его светлости ухаживать за его сестрой. Задумавшись, Тревельон смотрел в окно. Сейчас они ехали гораздо быстрее, поскольку больше не нужно было скрываться и пробираться окольными путями. К тому же можно было менять лошадей на постоялых дворах, поэтому Рид их не жалел. Письмо Уэйкфилда огорчило: в нем герцог не сообщил ни имени похитителя, ни даже способа его обнаружения и задержания. Тревельон нахмурился, качая головой. Дело казалось ему незаконченным. Возможно, он успокоится, когда лично расспросит герцога. Не далее как завтра они будут в Лондоне, и тогда… он вручит леди Фебу ее брату, а на его голову обрушится праведный гнев герцога. Боже правый, он поставил себе невыполнимую задачу. Феба пробормотала что-то, зевнула и позвала его: – Джеймс? – Я здесь, – поспешил он успокоить ее. – Долго нам ехать до остановки на ночь? – спросила Феба, откидываясь на спинку сиденья. Тревельон сверился по солнцу. – Еще несколько часов. Феба молча кивнула, а Джеймс вдруг спросил: – Могу ли навещать вас в Лондоне… если вы этого, конечно, хотите? Ослепительная улыбка озарила лицо Фебы. – Я была бы только счастлива. Он невольно ответил ей улыбкой, хоть она и не могла ее видеть, а Феба подразнила: – А как же, капитан Тревельон, герцог Уэйкфилд? Вам не кажется, что нужно спросить его разрешения? – Мне показалось важным заручиться вашим согласием, прежде чем забираться в логово ко льву. – Очень разумно с вашей стороны. – Феба кивнула и опять зевнула. – Ах ты боже мой, как же я хочу спать! Ну почему в этой карете такие жесткие подушки? – Это мы сейчас исправим. – Джеймс пересел к ней и предложил: – Обопритесь на мое плечо. – Гм… – пробормотала она сонно. – Тоже не очень-то мягко, но хотя бы удобно. И Тревельон подумал, что это можно счесть за комплимент. Наконец-то добрались до постоялого двора. Целый день сидеть, оказывается, очень утомительно. Феба вышла из кареты и незаметно потянулась. Здесь оказалось ничуть не лучше, чем в той гостинице, где они останавливались вчера вечером: полно народу, во дворе пахнет лошадьми и навозом, а внутри стоит теплый аромат готовящегося ужина. Они уселись друг напротив друга за очередной видавший виды деревянный стол, и она подумала: «А что, если это наша последняя ночь?» Даже если Максимус позволит Джеймсу ухаживать за ней, пройдет немало времени, прежде чем они смогут остаться наедине. А потому – после того как она попробовала еще один сорт пива, после того как Тревельон убедился, что Рид удобно устроился на ночь, после того как он проводил ее в комнату и указал, где кровать и где камин, – Феба схватила его за руку и буквально потребовала: – Любите меня! Сейчас же! Встав на цыпочки, она заставила Джеймса пригнуть голову и впилась в его губы сокрушительным поцелуем. За последнюю неделю у Фебы прибавилось опыта по этой части, но такие поцелуи были отнюдь не изысканным удовольствием, а скорее признаком отчаяния. «Что, если это наша последняя ночь?.. Наша последняя ночь?.. Последняя?..» Эта страшная мысль никак не желала покидать ее голову. Каким-то образом они потеряли счет времени, а теперь вдруг вернулись к действительности. Она не была к этому готова: сама мысль расстаться с Тревельоном казалась ей невыносимой. Лондон, Максимус… не хотелось даже думать, что ждет ее по возвращении. Завтра приближалось слишком уж быстро. Отбросив деликатность и нежность, она неуклюже шарила по его телу, пытаясь расстегнуть ширинку, хотя рука Джеймса пыталась ее остановить. И чего уж он точно никак не ожидал, что она упадет перед ним на колени, рванет ширинку, что потянется рукой, а потом и лицом к… – Феба, бога ради, нет! Больше он ничего сказать не смог: из его горла вырвался стон. Феба добралась до его естества и прижалась к нему лицом, вдыхая запах, его запах, запах мужчины, который принадлежал ей. Этот орган пульсировал, прижатый к ее щеке, и Феба взяла его в руку и поцеловала, ощутив, как могучий ствол растет, наливается силой. Ей захотелось почувствовать его на вкус, и она взяла его в рот. Раздался стон. Феба решила продолжить исследования и провела языком снизу вверх. Джеймс покачнулся, и его рука легла ей на макушку – не тяжело, но крепко. Чтобы держать ее? Или чтобы самому удержать равновесие? Она не знала, да и не хотела знать. Ее губы сомкнулись на головке, и она принялась сосать. – Феба, бог мой, Феба!.. – выкрикнул он хрипло, а она работала языком, ощущая солоноватый вкус жидкости, что просачивалась из скользкого кончика. Когда Джеймс зарычал и едва не вдавил ее в пол, она поняла, что своим неприличным поступком подчинила его, и ее существо наполнилось гордостью: этот сильный, храбрый мужчина стонет и кричит лишь оттого, что она ласкает его ртом. Через мгновение ей стало не до размышлений. Схватив за руки, он рывком поднял ее, и на один ужасный миг ей показалось, что сейчас он оттолкнет ее и швырнет в дальний угол комнаты, не стерпев ее безрассудной выходки, но он подтащил ее к постели и, опрокинув на матрас, коленом раздвинул ноги. – Феба, дорогая, что вы со мной творите? Где вы этому научились, черт возьми? Нет, не говорите, иначе мне вообще не уснуть сегодня. – Он схватил ее юбки и задрал вверх, обнажив ее до талии. – Не знаю, отчего я вообразил, что сумею вам противостоять, выпутаться целым и невредимым. Феба открыла было рот что-то сказать, но в этот момент его пальцы вторглись в ее лоно, а потом там оказались и горячие губы, прямо у средоточия ее страсти. Ах! Такого она не могла даже вообразить. Это была сладкая пытка плоти, слишком чувствительной к любому прикосновению. Она изогнулась дугой, бедра заходили ходуном, но Джеймс положил ладони ей на живот, заставляя лежать спокойно. Прижимая ее к матрасу, он совершал молебен, губами и языком лаская дрожащую плоть. Неделю назад она умерла бы от стыда при одной только мысли о чем-то подобном, а теперь наслаждалась. Ее дыхание сделалось прерывистым, легким явно не хватало воздуха, и она стиснула кулаки, вцепившись в собственные волосы. Хоть бы он остановился! Нет, только не это! Пусть продолжает, пока ее не поглотит огонь… Он ласкал ее набухший бугорок нежными движениями языка, в то же время терзая плоть пальцами. И вдруг яркие огни вспыхнули на дне ее незрячих глаз, рассыпавшись искрами и воспламенив ее существо. Она все еще хватала ртом воздух, сотрясаясь всем телом, когда он оседлал ее, с силой вонзаясь в нежную плоть. Повинуясь ему, она крепко обхватила его ногами… – Феба! – рычал он ей на ухо. – Феба! Вы сводите меня с ума, я одержим вами. Я не могу… Он был так возбужден, что, едва вонзился в нее, изогнулся в сладкой судороге и вздрогнул всем своим сильным телом. Она вцепилась ему в плечи и впилась ртом в его рот, принимая в себя и его стон, и пролитое семя.