— Удальцов. — А-а, Вячеслав Ильич встал на юбилейную вахту. — Что? — Максим по молодости не знал старорежимных оборотов. — Взял повышенные обязательства, — объяснил Северин, — он же ведет уже одно дело, то, с Погребняком. — Так объединили! — воскликнул Максим. — Потому что в этом деле вдруг Погребняк объявился, ненадолго, правда, — хохотнул он, — он в машине с Каменецким был. Так что в одном деле труп Погребняка, в другом деле труп Погребняка, сам Бог велел объединять. А нас всех, кто под руку попался, в бригаду удальцовскую включили. — Ну и как работается с новым начальником? — спросил Северин. — Да какая эта работа! То ли дело с вами, Евгений Николаевич! (Нынешняя молодежь льстить старшим по званию не приучена и не умеет, поэтому Северин самодовольно ухмыльнулся.) А с другой стороны, даже полезно вот так, с другим следователем поработать, — продолжал Максим, — сразу все ошибки видишь. Этот же Удальцов на мелочи внимания не обращает и ищет не там, даже кажется, что и ищет он не то, не улики и преступников, а что-то совсем другое. — Так у Каменецкого избушка, поди, поболее той, в которой мы последний раз работали, — чуть подтолкнул его Северин к раскрытию тайн следствия. — Побольше, конечно, раз в сто, но что это меняет? Количество же не переходит в качество. Опять же там прислуга, чистота, порядок, все протерто, но в большинстве комнат тоненький слой пыли, он на этом всеобщем блеске очень четко виден, понятно, что там никого в последние пару дней не бывало, но Удальцов все подряд шерстит, мне кажется, все какие-то сейфы тайные ищет или мешки с деньгами, — вновь хохотнул Максим, — а на места, где люди-то как раз и были, ноль внимания. — Там такое странное помещение есть, вроде как храм, все стены какими-то иероглифами исписаны, а посередине каменный кубик, весь потными руками захватанный, мечта Санька, одним словом. Я Удальцову показываю, а он мне женские колготы вонючие в нос тычет, тут у них, говорит, было место для сексуальных оргий, это нас не интересует. А я ему: а телефон? Там еще мобильник валялся, — пояснил Максим, — а ему все по барабану, кому, говорит, он нужен, тем более разбитый и неработающий, ладно бы какая-нибудь эксклюзивная модель, а то самсунговский ширпотреб, таких сотни тысяч. Пришлось с ним согласиться, да и то сказать, чего в этом мобильнике такого уж примечательного? Вот и у вас точно такой же, даже точно так же потерт с одного угла. — Или другое место, типа гостиной, — продолжал откровенничать Максим, — там явно в тот день выпивали, культурно, втроем, разное, там еще напитки на донышке оставались, то есть испариться не успели. Вот, говорю, гости какие-то у Каменецкого сегодня были, надо бы копнуть. А он: да у него этих гостей!.. Взорвали его, понимаешь, а не зарезали, не пристрелили, такие специалисты предварительно с жертвой чаи не гоняют. В общем, тоже в чем-то верно, но все же ниточка… Да и то сказать, момента взрыва никто не видел, кто его знает, что там произошло на самом деле. — Как так? А охрана? — Северин надеялся, что он не слишком переиграл, изображая удивление. — Ха-ха, оказывается, не все ваши информаторы знают! — радостно завопил Максим. — Не было никакой охраны! Тут другая странность, можно даже сказать, клубок странностей! День этот показался очень удобным не только организаторам покушения, но и самому Каменецкому. Только он, конечно, совсем по-другому планировать его провести. Слинять он собрался по-тихому. Для того, наверно, и всю охрану с утра распустил, то есть взял и уволил оптом всю смену, всех до единого, включая начальников. А что толку? Те, кому надо было знать, и так знали о его планах. Его же жаба задушила просто так слинять, мало ему зарубежных счетов, захотелось ему непременно увезти с собой всякие мелочи, там, картины, статуэтки, монетки разные, он же большой коллекционер. Был. А это в кармане не унесешь! Полсамолета забил, самолет его ждал к Домодедово. — А ребята из Конторы, не будь дураками, этот самолет и пасли, тем более что было заранее известно, что Каменецкий туда должен прибыть — на въезде был оформлен пропуск на летное поле двух автомашин, одна из них — личный мерс Каменецкого, тот самый бронированный. Пасли плотно и, можно сказать, в открытую. Под видом таможенников перетряхивали весь груз, хоть и не национальное достояние, а сугубо личное, легально купленное и преимущественно на западных аукционах, но попытаться придраться всегда можно. Время подходит, машин нет, Каменецкого нет, командир экипажа спокойно приказывает всем покинуть самолет, потому что пора взлетать. Тут уж чекисты наши засуетились: как же без шефа? А командир этот, он то ли эстонец, то ли вообще финн, говорит врастяжку, что его дело взлетать и садиться вовремя, а если он сейчас не взлетит, то еще три дня на земле куковать будет, потому что из-за этих праздничных визитов все время строго наперед расписано. Так и улетел. — Действительно странно, — согласился Северин. — И что, ему никто не звонил, не давал никаких сигналов? — Нет, абсолютно точно, на нем все время чуть ли не висели, ни на мгновенье из виду не упускали. — Но чекисты-то куда смотрели? Нашли проблему — вылет задержать! Слава Богу, не в Европе живем. — Так перестарались! Этот Каменецкий все казалось бы предусмотрел, у него там в самолете находились два западных корреспондента, он им, видно, обещал эксклюзивный скандальчик, какой-то европарламентарий, из вонючих, юрист и два художественных эксперта, а к ним чемодан всяких справок, сертификатов, разрешений и актов экспертиз. Придирались-то к грузу, а с грузом оказалось все нормально, так тщательно все проверили, что напоследок ничего и не оставили. А кроме груза ничего и никого не было! Как тут задерживать? Такой бы шум поднялся — необоснованное задержание, полицейское государство, возвращение к толи… тоту…, тьфу черт, не выговоришь, понятно, что гадость! И в такие дни! Да это хуже, чем даже взрыв в элитном районе около правительственной трассы. — Да, все предусмотрел, — сказал Северин, — кроме взрыва. Подожди, ты что-то насчет Погребняка говорил, он-то где здесь? — Он — в машине! — радостно ответил Максим, но тут же сменил тон. — Хотя и здесь какие-то странности. Вроде так получается, что он на водительском месте сидел, потому что если Каменецкий сзади, а в машине было двое, то только он за рулем мог быть. Опознавать там нечего, все разворотило, но каким-то неведомым образом уцелел паспорт на имя Погребняка, немного обгоревший, но эксперты сказали: подлинный. Каменецкий — в мелкие клочки, самый крупный клочок — в мизинец, точнее, самый крупный идентифицированный кусок и был мизинцем, с кольцом, кольцо — подлинное, олигархическое. Ну, и машина — его, Каменецкого. А более ничего. — У меня, Евгений Николаевич, имеется стойкое убеждение, что не я один сомневаюсь в гибели Каменецкого. Или в том, что дело именно так происходило. Положили два трупа в машину посреди дороги, а потом уж взорвали. В общем, мутное какое-то дело. Потому, возможно, и жмут информацию. Хотя фээсбэшникам-то все должно быть известно! Тут ведь что, Евгений Николаевич! Когда мы прибыли, все камеры слежения были выключены, но кассеты исчезли, как раз от тех, что подъездную дорогу контролировали, ту самую, где все произошло. Значит, кто-то был в доме после взрыва! Киллерам это вроде как без надобности, остаются чекисты. — Возможно, ты и прав, — сказал Северин и, с усмешкой: — Сейчас проверим. Ладно, давай. Если что узнаю, позвоню, а не узнаю — извини. Он действительно сделал несколько звонков, но ни один не касался случившего происшествия. Вряд ли кто-нибудь мог сообщить ему больше, чем Максим в его несколько бестолковом, но полном важных деталей рассказе. И уж точно никто, даже хорошие знакомые, не стали бы откровенничать с ним о ведущемся следствии по телефону. Он бы, к примеру, не стал. Да и подозрительно расспрашивать о деле, к которому ты не имеешь никакого отношения, о котором ты и знать-то в принципе не должен, потому что нет тебя на службе и весь сегодняшний день не будет. Потому что имеет, в конце концов, человек право на законный выходной после успешно завершенного расследования! С этим и звонил. В этих самых выражениях. Лишь завершив операцию «прикрытие», Северин позволил себе расслабиться — спокойно и неспешно подумать, состыковать все увиденное и услышанное вчера с рассказанным Максимом. Стыковалось плохо. Тайность бегства — с нарочито обстоятельной, громоздкой подготовкой, которую не засек бы только ленивый; громогласно и многократно декларируемые опасения за собственную жизнь — с роспуском охраны в самый критический момент. Особенно не давали покоя две машины, отправившиеся в разное время в одном направлении и обе не доехавшие до места назначения, какая-то школьная задачка по арифметике наоборот! Пары людей в этих машинах можно было тасовать как угодно, люди могли меняться документами, кольцами, личинами, наконец, но зачем было все это, если ни одна из машин так и не доехала и самолет улетел без главного груза? Нет, Северин не забыл о кассетах, лежавших в его машине, он просто не видел в них нужды, ведь самое главное, то, что служило камнем преткновения для следователей во главе с подполковником Удальцовым, он наблюдал лично, воочию: как люди, похожие на Каменецкого с Погребняком (он уже так выражался!), садятся в бронированный мерседес, как тот выруливает на дорогу, как взрывается изнутри. Тут вдруг вспомнился ответ Каменецкого на его вопрос, зачем работают камеры слежения: «Хочу запечатлеть на память все стадии своего отъезда». На какую такую память, а главное, на чью, если он не собирался возвращаться в дом? Потому что очень быстро после его отъезда, а ведь он допускал, скорее, даже не сомневался в слежке, в доме должны были появиться другие люди, которые не оставили бы своим вниманием видеокассеты, по крайней мере, последние. Люди во главе с подполковником Удальцовым и появились, хотя, возможно, Каменецкий рассчитывал на неких других людей, как бы то ни было, они остались с носом, кассеты исчезли, а с ними и документальное свидетельство «последнего парада» Каменецкого. «Похоже, я своим вмешательством испортил какую-то игру, — подумал Северин, — вопрос — кому? Хорошо, если Каменецкому, от него какие претензии? Хуже, если кому-то другому, тут могут быть неприятные последствия». — У тебя видик есть? — спросил он Наташу. — Тебе кассетный нужен или DVD, пишущий или плейер? — откликнулась Наташа и вдруг рассмеялась. — Извините, герр майор, ответ: да. — Это хорошо. А как у тебя с соседями? То есть я хочу сказать, ласточка моя внизу еще жива или ее какой-нибудь разгневанный сосед, владелец гаража, превратил в металлолом? — Соседи у меня люди тонкие и их эстетическое чувство, конечно, оскорблено видом… — Наташа осеклась. — Извините, герр майор, все в порядке. — Так я спущусь. Может быть, хлеба купить? — Хлеба? У нас?! — рассмеялась Наташа. — Нет, за хлебом — в супермаркет, на машине. Но у меня есть, долгоиграющий. «Удивительная девушка, даже не спросила, что мне нужно в машине!» — подумал Северин, спускаясь на лифте вниз. Машина оказалась на месте, в целости и сохранности, видеокассеты лежали на заднем сидении, на виду, никто ими не соблазнился, не те времена или не тот двор. Из предосторожности Северин положил кассеты в захваченный с собой пластиковый пакет и вернулся в квартиру, по дороге коротко кивнув охраннику в подъезде — вольно! Наташа вновь удивила — к его приходу настроила видеосистему, но от просмотра кассет уклонилась, нежелание заново переживать вчерашний ужас пересилило женское любопытство, так решил Северин. На просмотр пяти трехчасовых кассет у него ушло часа полтора, какие-либо действия на них почти отсутствовали, так что даже ускоренный просмотр проявлялся лишь в легком дрожании картинки на экране. Потом в обычном режиме просмотрел избранные отрывки, когда действия все же происходили. Все сразу встало на свои места. Для порядка оставалось еще раз просмотреть все, чтобы проверить версию. Он начал с кассеты, запечатлевшей их собственный приезд, к делу она не имела никакого отношения, ему просто хотелось посмеяться над гримасой, которую Наташа скорчила в камеру. Сзади раздалось хихиканье — Наташа, как всегда, появилась в самый нужный момент. — Во всем разобрался, дорогой? — спросила она, обнимая сзади Северина за шею. — Да, — ответил он, закинул руку назад, потрепал Наташу по волосам, потом вынул кассету из видеомагнитофона, вставил другую, прибавил звук. — Помнишь, мы удивлялись, что на одном экране высвечивается какой-то ничем не примечательный холл или большая комната? А в ней оказался ключ к разгадке. Смотри. В холл быстро вошли двое. Первый был одет в длинный черный кожаный плащ, из-под которого едва виднелись узкие черные брюки, на ногах черные лакированные штиблеты, на голове черная широкополая шляпа. Второй походил на интуриста — ботинки на толстой подошве, джинсы, короткая куртка, тирольская шляпа на голове. Они уселись в глубокие кожаные кресла, лицом к камере. Первый снял шляпу, провел левой рукой по волосам, сверкнув перстнем на мизинце. Второй предпочел остаться в шляпе, но закинул голову назад, как бы нарочно открывая полностью лицо для зрителей, несколько раз повел головой из стороны в сторону и широко, смачно зевнул. — Обрати внимание на таймер, — сказал Северин, инстинктивно приглушая голос, — в это время мы еще находились в храме. — Они действительно очень спешили, — ответила Наташа, так же тихо. — И куда так спешили? — раздался в комнате голос Погребняка, пробивающийся сквозь зевоту. — Зато все сделали, — ответил ему голос Каменецкого, громкий, четкий, командный. — Парься теперь полчаса! — А ты шляпу сними! В аэропорт нам раньше времени приезжать без мазы. Прибудем как запланировано, точно к вылету, пусть попробуют задержать. — Пошли выпьем, что ли, на дорожку, все время быстрее пролетит. — Это кто выпьет! — усмехнулся мужчина в плаще. — Ты за рулем, тебе нельзя. — Еще скажи, ГАИ задержит, права отнимут! — турист рассмеялся и, запустив руку за пазуху, извлек тонкую книжицу в кожаной обложке, судя по размеру, паспорт и пластиковую карточку водительского удостоверения. Паспорт вернулся на прежнее место, а карточка полетела на пол. — А я им не отдам! А я им не отдам! — турист вскочил и, явно дурачась, исполнил подобие бабуинского танца, топча тяжелыми башмаками ни в чем не повинную карточку. При этом он так размахивал руками, что сбил набекрень свою шляпу, но тут же, спохватившись, поправил ее. Северин добродушно усмехнулся, наблюдая эту немного мальчишескую выходку, теперь, когда все благополучно закончилось, для них с Наташей благополучно, он вновь поддавался своеобразному обаянию Погребняка. Тут он остановил пленку, отмотал чуть назад, нашел нужный кадр. — У него повязка на голове, — сказал Северин. — Да, я заметила, — ответила Наташа. — Первый раз вижу, чтобы права носили просто так в нагрудном кармане, — продолжил он, нажимая кнопку пульта и возобновляя просмотр. — Наверно, ты прав, женщины уж точно не носят, у нас нет нагрудных карманов, не считая бюстгальтера, — усмехнулась она, — но по сценарию права необходимо было бросить на пол, чтобы их потом нашли. — Так ты считаешь, что это спектакль? — Можно подумать, что ты считаешь иначе, — фыркнула Наташа, — но постановка какая-то неаккуратная, вероятно, они не ожидали, что просматривать кассеты будешь ты. — Да, просматривать их должны были другие люди. Кому-то мы спутали все планы! — он озвучил свою исходную мысль. — Понятно кому, им, — Наташа кивнула в сторону экрана, где двое мужчин покидали холл. — Ну-ка, останови! — воскликнула она, заметив, что турист впервые за все время на мгновение повернулся спиной к камере. — Странно, ничего не замечаю, но что-то не так. — Ты была права насчет неаккуратности, — сказал Северин, — нечего ему было так руками махать, теперь из-под шляпы выглядывает повязка. — Это важно? — Еще как! Дверь за туристом закрылась, на экране возникла старая картинка пустого холла, разве что посередине на полу лежала пестрая пластиковая карточка. «Странно, почему Максим мне ничего о ней не сказал? Или не знал? Или запамятовал?» — подумал Северин. — Странно, почему он оставил права, а не паспорт? — сказал Наташа. Это, положим, Северин знал, но промолчал. Прав все же был Максим, не любил его непосредственный начальник почем зря разбрасываться информацией. Северин вставил в видеомагнитофон новую кассету, отмотал чуть назад, включил воспроизведение. На экране появилась картинка внутреннего помещения гаража с громадным мерседесом на заднем плане. — Оперативное время пятнадцать сорок пять, — прокомментировал Северин, — мы уже полчаса как выбрались из храма, Сечной уже попрощался с Каменецким и уехал, судя по всему, на своей машине, потому что «хаммер» тоже наличествует. — Нам казалось, что этот твой прокурор уехал, — сказала Наташа. — Да, нам так казалось. В этом момент, вынырнув из-под камеры наблюдения, на экране появились двое и молча зашагали к мерседесу. Первый был одет в длинный черный кожаный плащ, из-под которого едва виднелись узкие черные брюки, на ногах черные лакированные штиблеты, на голове черная широкополая шляпа. Второй походил на туриста — ботинки на толстой подошве, джинсы, короткая куртка, тирольская шляпа на голове. Шляпа, вероятно, была лихо надвинута на самые брови, зрителям же оставалось только любоваться крепким затылком и свежей стрижкой, ничем не прикрытой. Северин показал на затылок пальцем, Наташа понимающе кивнула. Турист на шаг опередил черного и распахнул перед ним заднюю дверь мерседеса. — Это водитель, — тихо сказал Северин Наташе, — Погребняк бы ни в жизнь не стал этого делать, и этот не должен был делать, да рефлекс сработал. Черному, судя по всему, тоже не понравилось такое действие туриста, он как-то нервно махнул ему левой рукой, потом положил ее на открытую дверь, блеснув черным камнем на мизинце, вальяжно опустился на заднее сидение, придерживая правой рукой шляпу. Когда он заносил в салон ногу, между задравшейся штаниной и лакированным ботинком мелькнули пестрые носки. — Какой кошмар! — воскликнула Наташа. — Бяка никогда бы не надел такие носки! Северин одобрительно похлопал ее по руке — он не заметил эту деталь. И тут же изменил версию. Вероятно, Каменецкого изображал все же водитель Лохов, а Сечной — Погребняка, казус же с открыванием двери был вызван не рефлексом, а волнением. Турист между тем юркнул на водительское место, и через минуту мерседес плавно тронулся с места. — Ну, вот и все! — сказал Северин.