— Так получилось. Тетка Настасья, еще когда замуж выходила, наотрез отказалась в Россию ехать, в этом ее понять можно, она во Франции родилась и выросла, а тут страшно, тут большевики и КГБ, это ведь в те времена еще было. Мы-то ведь тоже во Франции жили, то есть семья наша жила, еще с революции. Это дед, Иван Васильевич, все переменил. Он всегда в Россию рвался, говорил, что только здесь нам место, но сложилось лишь в начале шестидесятых, тут какое-то потепление, во Франции де Голль, дружба навек, под это и перебрались. Дядя Вася здесь уже родился, и папа, и дядя Митя, для них Россия — настоящая родина, во всех смыслах. Только видишь, как все вышло… Пришла пора Наташе немного поплакать, а Северину ее успокаивать. Вспомнилось из недавно услышанного или прочитанного: жизнь продолжается. — Жизнь продолжается, любимая, — повторил он вслух, — родилась ты, божественный цветок на древнем древе, цветок принесет прекрасные плоды, так определено, определено природой, которая выше нас. — Ты все-таки ужасный материалист, — сказала тихо Наташа, успокаиваясь, — но понемногу исправляешься, еще один шажок, еще чуть-чуть переставить слова и ты скажешь: все предопределено Свыше. Ты об этом с дядей Васей поговори, он тебя просветит. Он, например, искренне верит, что браки совершаются на Небесах, поэтому супругу свою Анастасию Федоровну боготворит и любит, хотя и предпочитает делать это на некотором расстоянии. А когда папа встретил маму, то тоже сказал: она суждена мне Небесами. Дед-то, понятно, против был, купеческие внучки нам не по рангу, а папа ему знай свое: браки совершаются на Небесах. Тут два Ивана схлестнулись, а нашем роду это что-то страшное, но Иван Иванович, это папа, деда Ивана Васильевича перемог, хотя тот до самой смерти так и не смирился. Конечно, то помогло, что папа вторым сыном был… Они еще какое-то время разговаривали, перескакивая с одного на другое. У Северина, спавшего за последние двое суток от силы часа три и испытавшего столь много, от смертельной опасности до высшего блаженства, голова пошла кругом, все рассказанное Наташей походило на одну бесконечную сказку, в которой только она сама являлась реальным персонажем. Все вернулось по кругу к тому моменту, когда он проснулся, и он постарался воспроизвести все в точности, благо, и Наташа этому не противилась. Они очутились все в той же кровати, которая, возможно, была узковата для вольготного сна, но достаточно широка, чтобы с нее, как со стартовой площадки, воспарить вверх, к небесам. Глава 26 Искусство заметания следов Москва, 9 мая 2005 года, девять часов утра Они вернулись из горних высей на грешную землю. Процесс не самый приятный, но необходимый, ведь живем-то на земле и грешим, кстати, тоже, вновь воспаряя. Неприятность же процесса связана с тем, что помимо сладкого греха на земле существуют еще работа, заботы, дела и боль, в частности, головная. На улицах Москвы набирал обороты праздник, гром литавров пробивался к ним сквозь тройные стеклопакеты окон и плотные шторы, их же ожидали дела отнюдь не праздничные, будничные, многие из которых перекочевали из дня предыдущего. Северин позавидовал героям голливудских боевиков, которые, сокрушив всех своих врагов, в последнем кадре сливаются в долгом поцелуе с героиней, напарницей или спасенной жертвой, нисколько не заботясь о том, что на следующий день им придется нести ответ за порушенные здания, выжженную землю, покореженную технику, десятки трупов не предупрежденных об их гражданских правах людей. У него размах был не голливудский, и отвечать ему вроде как было не за что, но это как посмотреть, вернее, кто и как посмотрит, а уж наследил он предостаточно. — Мы наследили, — тихо сказала Наташа. — Ответственность всегда несет мужчина, — ответил он, нисколько не удивляясь, что она проникла в его мысли. Северин встрепенулся. Счастье, только-только начавшееся, оказалось под угрозой. Он должен действовать! — Да, пора, нам предстоит тяжелый день! — сказала Наташа, сползая с его плеча. Северин наскоро принял душ, провел тыльной стороной ладони по щекам — побриться бы, с сомнением посмотрел на соответствующее женское приспособление в дерзком розовом цвете, наверно, так же смотрел бы ежик на тот Жилетт, которого лучше для мужчины нет. Северин решил не экспериментировать, в конце концов, выхода в свет сегодня не ожидалось, он не ожидал. Банный халат был с презрением отброшен, чтобы не расслаблял. Он облачился в джинсы, рубашку не первой свежести, ну да другой все равно нет, свитер. Кожаная кираса осталась пока висеть на вешалке и была разве что осмотрена на предмет пробоин и пятен крови. Ничего похожего не обнаружилось, зато в кармане нашелся какой-то странный предмет, тонкая прямоугольная пластинка размером с ноготь его большого пальца, с одним срезанным углом, покрытая легкомысленным рисунком, разноцветными шариками. Что-то детское, с недоумением подумал Северин и перевернул пластинку. На обратной стороне золотился другой прямоугольник, вдвое меньшего размера, расчерченный несколькими прямыми линиями. SIM-карта, догадался он наконец, возможно, даже его, но как она попала к нему в карман? Это вспомнить не удалось, тем более что мысли, оттолкнувшись от телефона, быстро приняли практическое направление — надо позвонить в разные места, чтобы прояснить обстановку. Он поспешил в Наташину комнату. — У тебя есть второй мобильник, ненужный мобильник, какой-нибудь старый, но работающий мобильник? — спросил он. — Звони с обычного, — ответила Наташа, все еще лежавшая в постели, несмотря на свой бодрый призыв. — Да я на службу, не хочу твой номер светить, мало ли что, — обтекаемо сказал он, — а я тут в кармане какую-то SIM-карту нашел, вставлю, авось заработает. — А PIN-код на ней случайно не был записан? — спросила Наташа, посмеиваясь. — Ладно, твоя эта карта, я видела, как ты ее поднял там, в башне, после того, как телефон в ярости расколотил, — к радости Северина произнесла она эти слова совершенно спокойно, есть все же в девичьей памяти положительные моменты, — а трубку мою возьми, другие-то вместе с зарядниками у деда. Сможешь сам вставить или помочь? Наташа протягивала ему мобильник. Северин тупо посмотрел на него. Именно с него начались вчерашние поздневечерние открытия и откровения. Бог с ними, с семейными историями, как будто какой-то роман прочитал, но было два конкретных момента, которые нуждались в уточнении, потому что имели непосредственное отношение к дню сегодняшнему. — Слушай, я только сейчас подумал, наверно, надо Семену Михайловичу позвонить, волнуется, поди, дед, внучка дома не ночевала, — как можно непринужденнее сказал он. — А ты, оказывается, ревнивец! — Наташа притворно надулась. — И хитрец! Пробуешь окольными путями выяснить, насколько часто я здесь одна ночую. А то дед-то уж сам и не звонит, потревожить боится и привык, знать? Как, мой Эркюль, работают у меня серые клеточки? — рассмеялась она. — Да я что, я ничего, — замялся Северин. — Прощаю, на первый раз, — с дурашливым великодушием сказала Наташа, — все равно ты не мог знать, что деда дома нет. Мы же позавчера — Господи, как же давно это было! — на похоронах дяди Мити были, — продолжила она, и тон ее сразу изменился, — а там же все по канону: литургия, отпевание, панихида. Я-то ног под собой не чуяла от усталости, а дед совсем скис. Он так и остался на все эти дни у дяди Васи, в монастыре, вернее… — В Даниловском? — перебил ее, уточняя, Северин. — Почему в Даниловском? — изумилась в ответ Наташа. Пришлось Северину поведать ей небольшой эпизод его позавчерашней розыскной деятельности. — Нет, дядя Вася в Троице, в Лавре обитает, — сказал она, — у него там свои апартаменты, библиотека под боком, святость вокруг, службы, курс в академии. Есть у него и отдельный дом в Посаде, он к нему от деда Ивана Васильевича перешел, но он там не любит жить, там сейчас тетка Настасья с Базилем, ну и дед, наверно. Несчастненький! Хотя при Базиле легче, он любопытный и деда с пристрастием обо всем расспрашивает, а тетка с этим мирится, третируя деда как домашнего учителя. Да, так о дяде Васе. Он в Москве часто бывает по всяким делам и вот его как-то остановили на улице, милиция. Он, наверно, единственный раз за многие годы оказался вот так один, на улице, и надо же! Приняли за лицо кавказской национальности, борода длинная, голова бритая, лицо, ну, ты видел, одежда необычная, в общем, пристали, стали регистрацию требовать, а он, по-моему, и слова-то такого не знает. Потом долго извинялись, другие, конечно. Говорят, сейчас документ выпишем, вы где в Москве пребывать изволите во время своих посещений? Дядя Вася и скажи: в Свято-Даниловой обители. Как есть, так и сказал, они без звука и вписали. Мог сказать: в Кремле. Тоже бы скушали… Северин почувствовал в голосе Наташи какую-то несвойственную ей скованность и отнес ее к тому, что неприятности у Василия Ивановича были связаны с милицией. Но вот Наташа замолчала, как бы собираясь с духом, и продолжила, тихо и осторожно: — Они нас ждут. — Кто — они? — не понял сразу Северин. — Ну, дядя Вася… Я ведь деду позвонила, после всего… Вчера вечером, когда ты в душе был. Сказала… О нас с тобой… Спросила, можно ли мне с тобой приехать. Сегодня ведь девять дней. Мне быть надо. А дед сказал, что он ничего не решает и посредником в таких делах быть не может, что я должна сама с дядей Васей объясниться, как со старшим в роду. Пришлось звонить дяде Васе… — она тяжело вздохнула. — В общем, он сказал, чтобы приезжали вместе. Но после всего, то есть после службы, нам ведь в храм все равно нельзя. — Знаешь, так даже лучше, — проскочив топкое место, она заговорила много оживленнее, — у тетки сегодня самолет, после обеда, так что тебе сильно повезло, чем позже ты с ней познакомишься, тем тебе же спокойнее. С Базилем не попрощаюсь, но ничего, он простит. Мы к ним как-нибудь летом в гости съездим, Ницца все сгладит, солнце, море, ветерок, пальмы… Пилюлю, конечно, надо подслащивать, но он же не ребенок, так что Северин последний пассаж пропустил мимо ушей. Его гораздо больше интересовало другое. — А Семен Михайлович, ну, как он ко всему отнесся? — спросил он. — Вздохнул, — Наташа опять тяжело вздохнула, возможно, она пыталась воспроизвести реакцию деда, — но ты же знаешь, он к тебе хорошо относится, даже, можно сказать, любит… — Но, полагаю, в другом качестве, не… — он не стал развивать скользкую тему и поспешил уцепиться за другое: — А почему нам в храм нельзя? — спросил он, улыбкой давая понять, что примет любое объяснение. — Как почему? — Наташа, похоже, несколько смутилась. — Потому что после этого нельзя. Только на паперти. Дядя Вася в этих делах строг, блюдет старые обычаи. — Это не обычаи, а дискриминация какая-то, — шутливо сказал Северин. — Я еще понимаю, когда вас после этого в церковь не допускают, но мы-то, мужчины, здесь при чем? — А это уже мужской шовинизм! — воскликнула Наташа, тоже приходя в веселое расположение духа. — Прав все же дядя Вася: Бог справедлив, перед ним все равны. — Это точно, все равно грешны! — Ой, грешны! Да, чуть не забыла, надо будет приодеться соответствующе, все же в монастырь едем, опять же девятины и вообще. Джинсы со свитером там неуместны. Но это я решу, подберу чего-нибудь. — И когда нас ждут? — К шести. — Что ж, постараемся, — сказал Северин и, посмотрев на наручные часы, задумался, лицо его приняло озабоченное и даже мрачное выражение. — Будем надеяться… — протянул он. Наташа сразу поняла причину озабоченности. — Ой, а я там колготки свои забыла! — воскликнула она и, испуганно: — Это улика? — Улика, если найдут, — ответил Северин. — Колготки? — Да нет, тебя. Так что давай, вставляй SIM-карту, авось, заработает, — повторил он, закругляя разговор. Северин относил микрочипы к величайшим загадкам современности. Штука, кто бы спорил, сложнейшая, производство требует каких-то невероятных требований по чистоте, кажется, дунь на них и все, конец. Практический же опыт говорил о том, что они чего только ни выдерживали, брось в грязь под гусеницу ползущего танка, потом найди, протри носовым платком, отнюдь не стерильным, и — в дело. «Высокие технологии, — разъяснял загадку их эксперт Санек и пояснял многозначительно: — Хай-тек!» Хай или нехай, но работали, в этом Северин немедленно убедился — телефон ожил и тут же разразился настойчивым звонком. — Евгений Николаевич, наконец-то! — раздался в трубке голос Максима. — Я вас обыскался, вчера полдня до полуночи, сегодня с утра с восьми, и по домашнему, и по мобильнику… — Убыл в законный запой! — прервал его излияния Северин. — Отключился от мира. — Это понятно! — радостно откликнулся Максим. — А у нас тут такое творится!.. Северин на всякий случай выглянул в окно. Люди на улицах бодро и весело втягивались в праздник, значит, творилось не в стране, а у них на службе. Нетрудно догадаться что, коли началось вчера во второй половине дня. — Что ж, олигархов такого масштаба, как Каменецкий, не каждый день убивают, — сказал он, — это даже не Погребняк, тот больше для бульварных газет. — Вот, даже вы знаете, а говорили, что отключились от мира. — Ну, не совсем же, радио-телевизор слушаем, — несколько рассеянно сказал Северин. — Эх, Евгений Николаевич, вот всегда вы так! Четвертый год с вами вместе работаем, а вы меня все за мальчика держите, право, обидно! Я же не прошу, чтобы вы раскрывали мне свои источники информации, это святое, это я понимаю, но хоть не темните каждый раз на ровном месте. Вот ведь знаете, что ничего о покушении не сообщалось, а все равно удержаться не можете. «Так, стоп, надо собраться! — одернул себя Северин. — Надо же так проколоться! Нет, Максим, это не я тебя за мальчика держу, сам ты в нашем деле еще пацан. Будем учить, так работать нельзя! — и тут же усмехнулся своей мысли, раньше подобные мысли ему в голову не приходили, раньше он, как всем известно, лямку тянул. — С чего это вдруг? Но — стоп! — вновь одернул он себя. — Сейчас не об этом!» — Ну, извини, Максим, вторая натура, — примирительно сказал он, — но все-таки странно, центральным телеканалам могли и приказать, чтобы не портили картиной теракта идиллию праздника, но вот другие, особенно, «Эхо Москвы» иже с ними… — Получается, и с ними поработали, и с нами поработали, чтобы никому ни-ни, ни полслова. Да и те, кто все это совершил, тоже все точно рассчитали, самое то время подгадали. Ловить бесполезно. Всякие «Перехваты» да «Антитерроры» действуют, только когда задействуются, а если они уже действуют, то можно сказать, что и не действуют. (Северин молча согласился с этой глубокой мыслью.) И расследовать некому, при таких авралах, как нынешний, когда все круглосуточно на работе, на работе никого нет. Можно было и дальше удивляться чеканности формулировок молодого опера, но Северин прервал поток афоризмов. — Кто ведет следствие?