Скинув с плеча руку Сафи Валери встала и молча пошла в дом. Ей снова хотелось плакать, только не было слез. Глава 13 «Прекрасная Елена, отвори же двери Парису», — гласила записка, перекинутая во дворик дома Валери. Записка была намотана на большой камень. Таких записок было множество. Бобрин изощрялся, как мог. Это были и стишки, иногда весьма вольного содержания, признания в разнообразных чувствах, от страстной любви до ненависти и желания убить, всяческие шуточные выражения, смешившие Валери, сонеты и даже целые страницы из популярных романов со сценами любви. Во дворик стало опасно выходить, так как камни летели в любое время дня и ночи. Видимо Бобрин приходил сам или присылал людей каждый раз, когда его посещала какая-то новая мысль. Валери разворачивала записки, читала, а потом складывала их в большую черную шкатулку. Когда шкатулка наполнилась доверху, она послала лакея в дом Бобрина, чтобы вернуть ему его шедевры. Но это оказалось не так просто. Наутро шкатулка обнаружилась во дворе, перевязанная лентами, но разбитая, а письма частично выпали наружу и часть из них носил ветер. К письмам добавились цветы. Не каждый цветок, переброшенный с камнем через высокий забор, выдерживал такое испытание, поэтому двор Валери покрылся цветами-калеками. Вместе с цветами появились записки-покаяния. Григор каялся во всем, что могло не понравиться Валери. Вспоминал все свои грехи, даже малейшие, и каялся в них. И, конечно же, поминал добрым словом золотое яблоко. Впрочем, в своем поступке он тоже каялся. Много раз. — Шут гороховый, — Валери, лишенная удовольствия сидеть в саду, скомкала очередную записку и швырнула ее на пол, — но вот как быть с таким человеком? Филипп хорошо относился к нему, а он же просто невыносим! Но через минуту она уже смеялась, читая очередной его шедевр. — Я не могу понять, чем было вызвано расположение Филиппа, — сказала Сафи. — Просто шут! Но хороший шут, надо признать. Свой дом Валери покидала, как воровка, боясь попасться на глаза людям Григора. Они с Сафи поехали кататься в Булоньский лес в открытой коляске. Там, в лесу, к ним должен был присоединиться Шабриан, которого Валери тоже не принимала, но который настоял на встрече с нею. Сейчас же они уезжали, приказав подать коляску к углу улицы, а сами надели плащи и вышли через черный ход. Видимо дом Валери хорошо охранялся, так как Григор Бобрин появился около их коляски практически сразу. Он восседал на белоснежном коне, а в руках держал огромный букет белых гвоздик, говоривших о его чистых и честных намерениях. Подъехав к Валери, он молча вручил ей гвоздики и тут же ускакал, не дав ей вымолвить даже слова. Выбросить цветы Валери было жалко. Она так и сидела с белым букетом на коленях, когда Григор появился снова. На этот раз он держал в руках ее венец Прекраснейшей. Валери ахнула. Он позаботился выловить диадему из пруда, куда зашвырнула ее Мария де Монпелье. — Если так продолжится, то до Булонского леса моя коляска не доедет, — сказала Валери, принимая все же диадему, — вы завалите ее цветами и подарками и от тяжести их отвалятся колеса. Григор глубоко поклонился: — Я буду делать это до того момента, пока вы не простите меня. Позвольте сопровождать вас. Этого Валери позволить ему никак не могла. В парке ее ждал Шабриан и она была уверена, что их встреча около ее коляски ничем хорошим закончиться просто не может. — В другой раз. Он сжал губы. — Я знаю, у вас там свидание. Поэтому вы прогоняете меня. Чтобы встретиться с другим. — Нет. Я просто не хочу кататься с вами. Возможно, я вас опасаюсь. В прошлый раз наша прогулка весьма плохо кончилась. Но если вы уйдете сейчас, я приму вас завтра у себя дома. Валери видела, что он готов согласиться. Еще бы чуть чуть, и она бы смогла договориться с ним. Еще чуть чуть... Но именно в этот момент из-за угла улицы вылетела кавалькада всадников, среди которых Валери узнала Артура де Монпелье и... Жака де Шатори. ... Григор Бобрин тоже узнал их. И тут же громко свистнул. В ту же минуту кучер Валери оказался где-то под копытами лошадей, а на козлах сидел Григор, который хлестнул лошадей и коляска рванула с места, понеслась по широкой улице, распугивая пешеходов. Валери и Сафи, не ожидавшие ничего подобного, попадали с сидений, и с трудом удерживались от того, чтобы не вылететь из коляски на полном ходу. Улица же наполнилась вооруженными людьми, которые встали строем между удаляющейся коляской и ее преследователями. Завязалась короткая потасовка, в которой Жак де Шатори и граф де Монпелье потерпели быстрое поражение и вынуждены были смотреть, как коляска с Валери исчезает за поворотом. Коляску нагнали несколько вооруженных до зубов всадников, в том числе и Жан Менерский, и теперь Валери не видела уже возможности для побега. Парис все же похитил свою Елену, подумалось ей, когда она хваталась за борт коляски, чтобы не выпасть на полном ходу и не переломать себе кости. Через час безумной гонки лошади окончательно выдохлись. Успев проделать несколько лье, Григор остановил коляску у небольшой гостиницы и позволил пленницам выйти и освежиться. Сам он куда-то исчез, и появился только через часа два. Вместо открытой коляски перед Валери стояла дорогая карета с мягкими рессорами и вызолоченными спицами колес. — Прошу вас, Елена, — Бобрин отвесил ей низкий поклон, — для вас — все самое лучшее. Валери молча поднялась на ступеньку и упала на обтянутое бархатом сиденье. Так же молча она смотрела, как Жан Менерский остановил собирающуюся сесть рядом с нею Сафи. — Только Валери, — сказала Бобрин, — прошу прощения, мадемуазель Сафи, но вы не приглашены на нашу вечеринку. Поэтому вас доставят в Париж в целости и сохранности, а мы с мадам Валери продолжим путешествие. Сафи пыталась возражать, а Валери задернула шторку и отвернулась. Спорить с Бобриным она посчитала ниже своего достоинства. Отстранив Сафи он сам залез в карету, карета тронулась, закачалась, и Валери поняла, что открытая коляска была для нее в разы лучше кареты. На следующей станции Бобрин, вдоволь насмотревшийся на ее состояние и помогавший ей всем, чем мог, нанял женщину, а сам ехал рядом с каретой на коне. Валери же забылась тяжелым сном, от которого наутро только болела голова и стучало в висках. К вечеру следующего дня Бобрин вынес из кареты совершенно обессиленную жертву на пороге древнего монастыря. Где-то недалеко плескалось море. Валери слышала звук прибоя. Кричали чайки. Огромная громада укрепленного монастыря возвышалась над нею, давя почти черным камнем стен. Бобрин держал ее на руках, и ей было уютно и тепло. Даже странно, но она совсем не сердилась на него. Она слушала, как бьется его сердце, и звук этот почему-то действовал на нее успокаивающе. Парис сдержал слово и похитил Елену. Глава 14 Даме стало плохо в дороге, поэтому мы осмелились просить приюта в ваших стенах, — Григор стоял перед пожилым аббатом, а Валери сидела, точнее лежала на диване, не в силах пошевелиться. Бесконечная качка вымотала ее так, что сил не было даже на то, чтобы заснуть. Если сначала ей казалось, что она привыкнет к ней, то уже прошлой ночью поняла, что нет, не привыкнет. Григор сказал, что дорога дальняя, и что дальше они поплывут на корабле. От этой мысли Валери стало еще хуже, и чувство самосохранения подсказывало, что она не должна попасть на корабль. Как этого избежать, Валери еще не знала, но клялась себе, что обязательно что-нибудь придумает. — Мы готовы предоставить вам место в гостинице, — аббат оценил состояние дамы и согласился, что дальше она ехать не может, — если пожелаете, можете занять мои покои, — обратился он к ней, — в башне вам будет удобнее и вы не будете пересекаться ни с паломниками, ни с братией. Валери не могла кивнуть, она закрыла глаза в знак согласия. Аббат распорядился перенести ее в свои покои. Комната его была в отдельно стоящей башне — прямо посреди двора. Когда-то давно, видимо, это был донжон, где укрывались в случае осады, а сейчас — просто башня с пристройками, которая высилась на три этажа и заканчивалась острым шпилем. Григор принес Валери в спальню, которую послушник спешно готовил для гостьи. Нанятая недавно женщина, которую звали Клер, молодая и добрая, раздела свою хозяйку и уложила ее в кровать, где Валери тут же провалилась в глубокий сон. Было счастьем находиться на твердой земле, которая не качалась, не подпрыгивала на кочках и не шаталась из стороны в сторону. Валери проснулась в середине дня. Сон пошел ей на пользу, и она с радостью поела. Двухдневное голодание сказывалось на ее аппетите, и она поняла, что сегодня не имеет отвращения к еде. Поев она встала и оделась с помощью Клер. Впервые за поездку обретя способность здраво рассуждать, Валери поняла, что влипла. Она не испытывала ненависти к Григору Бобрину, она даже в чем-то восхищалась им. Ей всегда нравились люди, готовые идти до конца. И Григор Бобрин явно принадлежал к их числу. Он сделал отличный ход против нее, загнав ее в ловушку. Валери же должна ответить ему, чтобы отыграть положение. Как она это сделает, Валери еще не знала. Ей надо было подумать, спокойно без всякой тряски и качания, которые, если продлятся, просто убьют ее. — Григор, я прошу помилования, — Валери сидела на скамье во дворе рядом с ним и наслаждалась устойчивостью мира, — если я сегодня или завтра ступлю на палубу корабля, то, возможно, к месту назначения вы привезете мой труп. Поэтому позвольте мне немного отдохнуть. Я уверена, что никто не найдет нас за столь короткий срок. Как видите мое положение играет со мной такую шутку. Он внимательно смотрел на нее. В темных глазах не было ни искры смеха, к которым она привыкла за время их знакомства. — Если вы согласитесь добровольно покинуть со мной Францию, мы можем оставаться тут столько, сколько будет вам угодно, — сказал он, — но если вы отказываетесь, я могу отсрочить наше путешествие только на один день. Валери скривила губы: — Вы очень милосердны, — ответила она язвительно, — одного дня мне, конечно, недостаточно. Но это хоть какая-то передышка. — Давайте же договоримся... Она покачала головой: — Договориться мы могли бы в Париже, если бы я пожелала того, — сказала она, — но не здесь, где я пленница. — Как пожелаете. Он встал и ушел к своим людям, которые просто наводнили монастырь. Русская и французская речь перемешались, и Валери ловила себя на том, что стала постепенно привыкать к русскому говору. Так же она стала привыкать и к Григору, который окружил ее заботой, был всегда спокоен и ласков с ней. Все ее желания исполнялись по мановению его руки, и, Валери должна была признать, что мысль о том, чтобы уехать с ним еще до бракоразводного процесса, становилась все привлекательнее. Просто поддаться, исчезнуть где-то в дебрях далекой страны, и прислать в Рим своих адвокатов, которые подпишут все необходимые бумаги от ее лица. Вряд ли он женится на ней потом, но Валери не было необходимости выходить за него замуж. Ей надо было где-то отсидеться и зализать раны, чтобы потом уже придумать, как лучше отомстить или совсем отказаться от мести, предоставив ее судьбе. Это был соблазн. Пойти против правил, которые она сама для себя установила, и которым ее учила старая Майрут. Нарушить все, что было священно и жить так, как хотелось ей самой. Валери не могла понять, чем чревато для нее такое поведение, чем отольется сознательное нарушение закона. Она очень нуждалась в совете знающего человека, но ни Сафи, ни Майрут, ни Филиппа рядом не было, и она должна была принять решение самостоятельно. После обеда Валери поднялась на третий этаж башни, чтобы побыть наедине со своими мыслями. На третьем этаже был кабинет аббата, совмещенный с библиотекой. Прямо посередине огромной комнаты стоял большой дубовый стол, заваленный разными бумагами. А вдоль стен высились стеллажи с книгами, кресла и небольшие диванчики для тех, кто пожелает эти книги читать. Небольшие окна-бойницы освещали комнату тусклым светом, и даже днем хотелось зажечь свечу. Подойдя к самому широкому окну, Валери распахнула его, залезла на подоконник и сидела, обняв колени руками, и смотря на море, которое оказалось совсем рядом. Море было бурным, белые барашки волн бросались на скалистый берег, рассыпались брызгами, ударяясь о стену камней. По небу плыли темные облака, то и дело закрывая солнце. Где-то далеко на рейде стояли корабли, убрав все паруса и обреченно качаясь на волнах. Меньше всего на свете Валери хотелось оказаться сейчас на одном из них. — Вы как Златовласка в Башне, — услышала она голос Григора, голова которого появилась в люке, через который по старинке попадали на последний этаж башни. Валери посмотрела на него, и тут ее взгляд зацепился за плиту, которая служила своеобразной дверью. Она управлялась сложным механизмом, который позволял опускать и поднимать ее по необходимости. Мысль, мелькнувшая у Валери в голове, заставила ее улыбнуться. — Как романтично, месье Бобрин, наверно вы чувствуете себя прекрасным принцем. — Я чувствую себя Парисом, похитившем самую прекрасную даму Франции. Наихитрейшую. Мне кажется, я должен гордиться тем, что переиграл вас. Она спустила ноги на пол и спрыгнула с окна. — Можете гордиться, — она снова посмотрела на плиту, — только прикажите принести мне поесть. И побольше. Я за два дня бесконечной качки очень сильно проголодалась. Григор исчез и через некоторое время пришла служанка с огромным подносом, нагруженным всякой снедью. Поднос Валери приказала поставить на стол аббата, и, когда служанка ушла, она бросилась к плите. Спусковой механизм работал очень хорошо. Григор был на втором этаже, когда плита с легким скрипом опустилась и заняла свое место, намертво закрывая люк. Потом Валери сняла веревку с шестеренки, которая отвечала за открывание люка снизу, с лестницы.